— Кажется, понимаю… — медленно проговорила Шапка, которую друзья-приятели под настроение звали Бейсболка. Потому что девушка действительно предпочитала именно этот головной убор.
— Если где-то убавить, то где-то ж и прибавится!
— Ну, это просто: тут полцарства отрезали, в приданое дали, а земля-то как была целой, так и осталась!
— Я не про то! — поморщилась Рыбка. — Я говорю, что нельзя такие штуки делать: горшочки там, которые сами варят, скатерти-самобранки… куда потом такую прорву отбросов девать? Помню, каша эта весь город засра… испачкала, короче! Все в каше, сам король в каше, все сидят на крышах, хуже потопа! Потому что в потоп хоть водоплавающим ничего не делалось, а тут чем хочешь греби — каша она и есть каша, горячая к тому же! Стихийное бедствие, а кто придумал? То ли свинопас, то ли еще какой малограмотный! Ты выучись сначала, закон сохранения вещества постигни и что энтропия замкнутой системы есть константа, а потом и в кашу лезь! Халявщики, каши им бесплатной подавай! Бесплатное сама знаешь что и где! Поэтому я и говорю, — неожиданно вернулась к прежней теме Рыбка, — формулируйте! Формулируйте правильно! Точно! Взвешенно! Каши — килограмм в одни руки! Овсянки — по восемьсот граммов! Гречневой — не более чем полкило! Вот тогда будет порядок! Остального вообще не выдавать! А то у некоторых всего завались, а другие по сусекам скребут! А потом ни то ни се, чучело какое-то получается! Гидроцефал, мутант, говорящая голова! Кому от этого радость? Еще и описывают весь этот кошмар в мировой литературе! Или вот еще: дед бил — не разбил, баба била — не разбила, мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось! Дед плачет, баба плачет… Где логика?! Где логика, объясните мне! Если эти двое, которые мутанта слепили, потом яйцо разбить пытались? А когда оно разбилось, плакать стали? Вы же сами этого и хотели, нет? Они что, все сумасшедшие? Они же это ДЕТЯМ рассказывают! Зачем? Чтобы с младых ногтей мир казался ребенку полным нелепостей, несоответствий и алогизмов? Что мир — жуткое, отвратительное место, в которое лучше было бы и не рождаться?
— Так что ж делать? — растерянно спросила Красная Бейсболка.
— Бороться за свои права! Всем по килограмму в одни руки! Все сказки привести к общему знаменателю! Всем бесприданницам — по Принцу! Всем принцам — по полкоролевства! Не больше и не меньше! А то одни нахапали, а другие сиди себе на горошине!
— О господи! — поняла наконец Шапочка. — Я ж ей вместо кислорода закись азота врубила! Который мать принесла, чтобы для пирожных взбитые сливки производить! А то, говорит, что это мы постоянно пироги да пироги! Пора уровень повышать, не булочная у нас теперь будет, а кондитерская! А он во как повысился, уровень! Кило гречки, говорит, и чтоб в одни руки! И глаза во как выпучила!
— Все! — сказала Красная Шапка суровым голосом и выключила аквариумный компрессор. — Шабаш! Митинг окончен! Мир — народам, гречка — горшкам, земля — обратно по королевствам! И призракам бродить строго воспрещается!
— Так точно! — сурово подтвердила Рыбка и взяла под козырек, хотя никакого головного убора у нее не было.
Мир номер один. Реальность. Цветы и листья
— Вы не знаете, где они берут цветы? Ну, все это, что здесь расставлено, оно откуда берется?… Мне кажется, что ближайший цветочный магазин весьма неблизко…
— Должно быть, заказывают. — Кира пожимает плечами. — Машины доставки каждый день подъезжают. А вам что, необходим букет? — Она вдруг взглядывает на меня лукаво, словно говоря: «Ну ты и влип, бродяга, с этой Светой-Лючией!»
Да уж… моя прекрасная леди таки заманила меня в ловушку: уже пятый раз кряду я ужинаю не в столовке с вечно зудящей лампой, а за парадно накрытым столом, и это уже воспринимается и ею, и персоналом клуба как нечто само собой разумеющееся… да и мной тоже, чего греха таить! Серый Волк ловко щекочет мое самолюбие перышком тщеславия и лести, и с каждым вечером я словно на шаг приближаюсь… к какому-то краю… и еще отчего-то чувствую себя виноватым перед доктором Кирой… Почему? Ей я авансов точно не раздавал… да и что у нас было, кроме моих дурацких рассуждений и того самого вечера, вернее, утра, которое мы встретили бок о бок на скамейке в парке с двумя стаканчиками казенного кофе в руках?
Однако потом не последовало никакого продолжения… И опять — почему? Я заходил перед ужином, садился на самый край стула, словно очень торопился, вот-вот вскочу и убегу к мадам Серый Волк, словно мне до лампочки ее врачебные наставления — у меня есть занятия поинтереснее! Она же сухо и по-деловому, не отрывая взгляда от врачебной карточки — а тут на всех, хотя бы раз прихворнувших и воспользовавшихся услугами медчасти, заводят так называемые карточки, — проделывала все необходимое и так же сухо прощалась. И это меня даже устраивало. Устраивало до сегодняшнего утра, когда я встретил ее на дорожке в парке. И почувствовал, что должен… должен подарить ей цветы!
— Я хотел бы подарить цветы вам! — без обиняков поясняю я.
— О господи… — только и говорит она. — Зачем?!
— Помнится, вы сами сказали, что женщины тают, когда им преподносят букеты.
— Да?… — удивляется она еще больше. — Неужели я так… выразилась?
— Могу поклясться! У меня прекрасная память на цитаты… как вы могли заметить, когда мы с вами говорили о Пушкине. Так ведь?
— Ладно, верю… Но поясните, пожалуйста, то, чего я не в состоянии уразуметь: зачем вам врачиха бальзаковского возраста с букетом в руках?
— Я найду, что с ней делать, — бормочу я. Разговор внезапно приобретает опасное, но в то же время волнующее направление. — Итак, вы не подскажете, где я могу приобрести цветы? И какие именно вы любите?
— Вообще-то нам не положено брать подарки от клиентов, — качает она головой. Сегодня ее волосы снова стянуты в хвост — возможно, потому, что началось бабье лето и температура подскочила чуть не до июльской.
— Цветы — это не подарок. Знак внимания, не больше, — продолжаю настаивать я.
— А-а-а… поняла, — вдруг успокаивается она. — Поняла! Вам просто приспичило выразить мне свою благодарность! Вы же культурный человек, писатель! Не какой-нибудь биржевой маклер, железный арифмометр! Вам неудобно сунуть мне сотню в конверте — а эти суют даже и без конверта, это им раз плюнуть! Но вы не волнуйтесь, Лев, спасать болящих — это моя обязанность. Мне за это платят, причем весьма неплохо. Кстати, почему вы не зашли вчера вечером? Вы мне портите отчетность!
Вчера вечером синьора Лючия, как опытный вампир-наставник, ловко сцедила из меня все; я еле-еле доплелся к себе и рухнул как подкошенный, даже не обратив внимания на очередные листочки, лежащие на привычном месте. Их снова подсунули под дверь: продолжение истории девочки Мирабеллы… Интересно, молодые вампирши, ее питомицы, проделывают то же со своими собеседниками? И облизывают ли они свои соблазнительные губки после того, как жертва, так и не уразумев, что же с нею произошло, шатаясь, удаляется, а затем бухается на кровать и вырубается, словно от слоновьей дозы успокоительного? Странно лишь, что я проснулся утром таким бодрым и даже вышел на прогулку в парк! Я смотрю на ту, с которой действительно хотел бы проводить свои свободные вечера, и угрюмо сообщаю:
— Забыл. Наверное, потому что у меня нет ни сердца, ни души. А также этих самых… вен? артерий?… В которых давление. Да, а еще я хотел купить эту штуку, чтобы мерить самостоятельно, как вы советовали, но тоже не купил. Потому что тут поблизости магазинов нет, а просить, чтобы меня подкинули до города, не захотел. Своей машины у меня тоже нет. Финансово не дорос, да и не нужна, наверное… я человек до мозга костей городской. Правда, я мог бы угнать лошадь, но… наверняка я бы свалился с нее при первом же удобном для этой твари случае. И вообще, доверяю я только рейсовым автобусам.
Кира смеется. Она сегодня часто смеется. Наверное, это хорошо, и я, воодушевленный, продолжаю:
— Честно говоря, я не поехал за этим прибором, потому что я бездельник. Это вторая сильная сторона моей натуры после обжорства!
— Да что вы говорите?! — притворно изумляется Кира. — А тридцать два романа? Это вам не хухры-мухры и не кот начхал! Я литературно выражаюсь?
Она сияет глазами, волосами, лицом… Мне кажется, я никогда не видел, чтобы человек, а конкретно женщина, так преображался лишь оттого, что… нет, не льсти себе, Стасов! Доктор Кира радуется вовсе не твоей персоне — у нее просто хорошее настроение. От возвратившегося летнего тепла, наверняка последнего перед дождливой осенью и промозглой зимой, а, возможно, еще от чего-нибудь, о чем ты и понятия не имеешь со своей убогой писательской фантазией! Ну, может статься, она удачно избавила Серого Волка от глистов!
— Ага! — подтверждаю я. — Очень литературно! Ну и вы, прежде чем я подарю вам цветы, должны узнать обо мне кое-что еще! Я не намеревался никуда ехать, а хотел бездельничать. И бездельничал! А сегодня вдруг пожелал общаться с вами и дарить вам цветы! А также рассказывать истории. А если они у меня вдруг закончатся, я сочиню новые. Например, о Железном Арифмометре! Только я еще не помню случая, чтобы истории у меня заканчивались! — несколько более хвастливо, чем собирался, добавляю я, и она это замечает.
— Я не хочу цветов, — совершенно не по-женски заявляет она, и я сразу же вспоминаю последние пять дней, когда она едва замечала меня. А также то, чего бы никогда больше не хотел вспоминать: другую женщину и ее резкое: «Лева, как я объясню мужу происхождение цветов?» У нас была любовь без цветов… нет, не любовь. Связь. Секс. Потому что, когда женщина отказывается принять то, что ты просто жаждешь ей преподнести, никакой любви не выходит. Только связь. Роман в дешевой бумажной обложке. Нечто такое, что устраивает ее… и тебя, как ни противно в этом сознаваться. Но больше мне такого не хочется. «Я не Макс! — злобно кричу я внутреннему голосу, который строит глумливые рожи и издевательски пожимает плечами. — Не нужно отождествлять меня с Максом, который только рад сексу без обязательств, траху, перепихону и даже вот этому „я бы вдул“!»