Де Бильер, скорее, полулежал, чем сидел за столом, когда Льюис вошел в кабинет. Генерал тут же предложил стул, виски и сигарету – не самая стандартная преамбула к головомойке. Присутствие комиссара Берри наводило на мысль, что Баркер, возможно, и прав: его вызвали не для объявления отставки, а ради чего-то иного.
– Вы знакомы с комиссаром?
– Да, сэр. Встречались во время визита министра. – Льюису нравился Берри: получив работу невыполнимую и непопулярную, он выполнял ее с легкостью и достоинством.
Берри тепло пожал Льюису руку:
– Ну, здравствуйте, полковник. Человек, поделившийся домом.
– Не своим домом, сэр, но – да.
– Немецкие советники высокого мнения о вас.
– И именно поэтому, – де Бильер сделал паузу, чтобы дать Льюису прикурить, – вы сейчас здесь. Ввиду вашей способности понимать другую сторону.
Льюис сел, вспомнив, что даже заключенным дают покурить перед казнью. Что-то уж слишком умасливают – не иначе как где-то надо дерьмо подтирать. В окне за спиной генерала висела полная луна, такая большая и чистая, что Льюис ясно различал рябь на ее поверхности. Уж не туда ли его собираются отправить?
– Если какой-то капитал у меня и был, сэр, он остался на фабрике Цейсса.
– Произошедшее там сегодня вечером неприятно, – сказал де Бильер, – но это в первую очередь часть гораздо большей проблемы. Демонтаж вызывает серьезную озабоченность по всей зоне. Протесты проходят в Кельне, Ганновере, Бремене, Руре. Нагнетается напряжение, усугубляемое холодом и нехваткой продуктов. Немцы начинают нас ненавидеть. Они все еще думают, что мы хотим превратить их страну в гигантскую ферму и уничтожили судостроительную промышленность, чтобы дать преимущество Белфасту и Клайду.
– Мы и в самом деле взорвали полностью функционирующую судостроительную верфь мирового класса.
– Случившееся с “Блом и Фосс” было ошибкой, теперь мы это понимаем. Но цели и задачи быстро меняются. Едва ли не ежемесячно. Год назад нашей целью была демилитаризация. Потом денацификация. Затем сокращение промышленных мощностей. Дальше, черт возьми, надо просто накормить народ. Теперь же всем ясно – за исключением французов и русских, – что нам нужна сильная Германия. Достигнута договоренность о слиянии нашей зоны с американской. В новом году мы станем Бизонией. И возможно, когда французы осознают свое место в будущем мире, то и Тризонией. Ни для кого не секрет, что русские не склонны возвращать свою зону. И чем дольше мы занимаемся демонтажем немецкой тяжелой промышленности, тем упрямее они будут.
Вскользь упомянув трагические события вечера, генерал, похоже, возвращаться к ним не собирался. Для него это был рядовой инцидент местного значения, несравнимый с тектоническими сдвигами, затрагивающими целые страны. Льюис даже ощутил укол разочарования. Перспектива отставки вовсе не так уж его и пугала.
– У нас еще есть шанс избежать полного провала в отношениях с русскими. И первый шаг в этом направлении – соблюдение нами Потсдамского договора о репарациях. Пока этого не произойдет, они поставлять хлеб не будут. Если срочно не провести демонтаж, Комиссия по репарациям наложит санкции, позволить которые мы себе не можем. Американцам придется платить, чтобы накормить миллионы людей, и “железный занавес”, о котором трубит Черчилль, станет реальностью.
Де Бильер протянул Льюису папку. Заголовок гласил: “Список объектов, подлежащих демонтажу. Категория 1. Секретно”.
– В этом регионе четыре объекта первой категории. Русские посылают с Комиссией свою команду – убедиться, что разобрано все. Мы хотим, чтобы вы были нашим специальным уполномоченным. И приступать надо немедленно.
Льюис пробежал глазами по списку объектов.
– Гельголанд?
Тогда почему бы и не на Луну?
– Предполагается сложить все боеприпасы в одном месте и там взорвать. Нам нужен кто-то, кто нравится немцам, кто может выполнить эти требования и кто относится к этим людям с сочувствием и пониманием. Репутация, полковник, у вас подходящая. И мэр о вас очень высокого мнения.
Посторонний услышал бы в этом похвалу, но Льюис знал: именно так, без лишнего шума, и убирают неугодного. Им не понравилось, как он разговаривал с министрами и прессой. Он покритиковал их действия в присутствии Шоу и должен быть наказан – но конструктивно.
– Я не… специалист в этой сфере. У меня нет опыта.
– Эта сфера – люди, полковник, – сказал де Бильер. – А с людьми вы работать умеете.
– Другими словами, вам нужен кто-то, кто будет взрывать с заботой о людях?
Де Бильер нетерпеливо рыкнул, прочищая горло. Свои навыки продавца он уже использовал и распинаться перед Льюисом дольше желания не имел.
– Полковник, я презираю русских, и мне не по душе эти репарации. Но если мы не хотим еще одной войны, то должны это сделать. До конца зимы.
Осторожное зондирование превратилось в приказ.
– Ваша задача – сопровождать Кутова и его наблюдателей. С вами также будет постоянно находиться один наблюдатель от французов и один от американцев. Я так понимаю, ваш переводчик говорит по-русски. Если все пройдет хорошо, будете отсутствовать не больше нескольких недель. На это время вас заменит ваш помощник.
На протяжении всего разговора Льюис представлял, что Рэйчел здесь, с ним. Как она отнесется к этому назначению? Не станет ли оно последней каплей?
– Мне подождать до конца Рождества?
– Русские больше не празднуют Рождество, полковник. Да и лучшего времени для такого дела не найти, – твердо сказал де Бильер. – Пока мы тут будем распевать рождественские гимны, вы под шумок взорвете все хозяйство.
Будь генерал сентиментален, он не забрался бы сам высоко по службе. Даже когда погиб Майкл, Льюису не предложили – да он и не просил – пару лишних дней отпуска после похорон.
– Сэр, я пробыл со своей семьей всего несколько месяцев, да и то почти не виделся с ними. Нам будет очень трудно…
– Полковник, я руковожу страной, а не брачной конторой.
– Герр Морган просит вас в гостиную, сэр.
– Он… злой?
Хайке задумалась.
– Нет, вроде бы нет, сэр.
Ну конечно, нет. Полковник никогда не злится. Даже если узнает, что его жена поцеловала другого мужчину, он, наверное, поговорит о погоде, а потом предложит ему свою машину.
– Спасибо, Хайке. Сейчас спущусь.
Люберт отложил чертежное перо и плотно закрыл чернильницу. Пригладил было волосы, передумал и снова взъерошил, приведя в естественное состояние.
Полковник стоял у рояля, устремив задумчивый взгляд на реку. Одет по полной форме, в перчатках – опять куда-то собирается. Льюис приподнял уголок рта в намеке на улыбку.
– Герр Люберт. Входите. Пожалуйста, присаживайтесь.
Люберт прошел и сел на кушетку в оконной нише.
– Как голова? – спросил Льюис, дотрагиваясь до виска.
Разбитая бровь отливала всеми цветами радуги, но болела уже не так сильно.
– На мне все быстро заживает.
– Похоже, вечер вчера был тот еще.
Люберт ждал, когда же полковник заговорит о главном, но теперь задумался: а не ждет ли Льюис, чтобы он сказал что-то первым? Эти англичане страдают чем-то вроде эмоционального запора. Быть может, стоит помочь, предложить в качестве слабительного извинение. Сказать, что виноват только он, а никак не фрау Морган; что его ударили по голове и он был не в себе, ну и то да се…
– Я сожалею по поводу вчерашнего.
Льюис вопросительно взглянул на него и поднял руку – подождите.
– Это не вы должны извиняться, герр Люберт. Это мне неловко. За вазу. За ущерб, причиненный вашей собственности. И за поведение одного из гостей.
Льюис провел ладонью по крышке рояля, словно заглаживая следы, оставленные разбушевавшимся Бернэмом.
– Рэйчел говорит, что вы вели себя с достойной восхищения сдержанностью. Учитывая обстоятельства.
– Я… в общем… я никого не виню, – запинаясь через слово, Люберт дал задний ход. Какое безрассудство так поспешить с признанием. – Ничего страшного не произошло. А ваза – ерунда. Она мне даже не нравилась.
– Да, но это не оправдывает случившегося. Как вы сами сказали, герр Люберт, это ваш дом, ваша собственность.
– Да.
Полковник в своем репертуаре, опять старается все смягчить…
– И мне очень жаль, что вы попали в ту заварушку на заводе Цейсса.
– Я мало что помню. Слушал речь. А потом начали стрелять.
Лицо Льюиса омрачилось.
– Произошедшее возле завода непростительно. Только мы начинаем думать, что достигли некоторого прогресса, как случается что-то в таком вот духе. Кто-то теряет самообладание или поддается панике, и все наши усилия идут прахом. Ситуация сейчас крайне деликатная. Все висит буквально на волоске. Так или иначе, я рад, что с вами все в порядке.
– У вас очень трудная работа, полковник. Не позавидуешь.
– И не надо. Собственно, главная причина, по которой я хотел поговорить с вами, – не считая извинения за вчерашний вечер, – это просьба об одолжении. Нам надо найти Эдмунду нового учителя. Знаю, вы сейчас не можете работать на заводе. Вот я и подумал, не согласитесь ли вы учить Эдмунда и Рэйчел немецкому. Я должен уехать и не успею найти замену учителю. И Рэйчел надо бы освоить язык. Она расстраивается, что из-за незнания языка ей сложно общаться с прислугой.
– Конечно. Так вы уезжаете?
– На несколько недель. На Гельголанд.
– Значит… на Рождество вас не будет?
– К сожалению, у военных своя литургия, герр Люберт. Был бы вам признателен, если бы в мое отсутствие вы приняли на себя обязанности хозяина дома. Прошу вас, чувствуйте себя свободнее. Знаю, поначалу вам было непросто. Как вы, вероятно, догадываетесь, Рэйчел приехала сюда не в лучшем расположении духа… но сейчас понемногу становится собой прежней… я это вижу. Думаю, она хочет чаще выходить, бывать где-то, возможно, они с Фридой могли бы пройтись по магазинам. Компания ей на пользу. Негоже быть одной. Особенно учитывая время года. И, как я не устаю повторять, если мы хотим, чтобы все наладилось, наши люди должны общаться, лучше узнавать друг друга. Я прошу вас, герр Люберт, не держитесь особняком, не бойтесь чувствовать себя как дома.