au revoir, моя должность партнера. Но, возможно, мне следует отказаться от нее. И жить на рю… назови какую-нибудь улицу в Париже.
– Рю Бернар Палисси.
– Опиши мне ее: внешний вид, размеры, здания и магазины, окрестности…
Я постарался сделать это, не намекая ни на что личное, связанное с этим местом. На что она заметила:
– Значит, женщина, в которую ты был влюблен, живет там?
– Я разве что-нибудь говорил о любви?
– Тебе и не нужно говорить.
– Я настолько прозрачен?
Легкое пожатие плечами, еще одна ироническая улыбка.
– Насколько это серьезно?
– Это было притяжение. Страстное.
– Было? Значит, все кончено?
– Все кончено, – ответил я и тотчас подумал: неужели я только что сказал полуправду, ложь? Или, возможно, это стремление обойти тихую боль, которой окутаны мысли об Изабель? Мило болтая с Ребеккой вот уже около тридцати минут, неужели я строил эмоциональный маршрут побега? Не часто ли мы влюбляемся, потому что пришло время… и потому что хотим залечить раны страсти, которая обернулась не так, как хотелось… Впрочем, как подсказывал мой недавно приобретенный опыт, в делах сердечных повествование всегда отклонялось от желаемого курса.
– По-настоящему кончено? – спросила Ребекка.
– Когда такое заканчивается по-настоящему?
– И то верно.
Мы выпивали в том баре до двух часов ночи, разговор шел легко, и мы были на одной волне, что одновременно бодрило и возбуждало. Никогда не стоит недооценивать эротический заряд умной беседы с кем-то, кто вам сразу приглянулся и отвечает вам взаимностью. Она намекнула, что совсем недавно у нее закончились какие-то серьезные отношения.
– Я прошла той же дорогой, что и ты. Для меня это билет в один конец, к сильной изжоге. Но, как и ты, я не стану ничего говорить… во всяком случае пока. За исключением того, что все это в недавнем прошлом… и я не собираюсь туда снова.
Я узнал, что она живет в Верхнем Ист-Сайде – «ванильно-сливочной части города… Но у меня потрясающе выгодная аренда, и на самом деле в этом районе все еще витает дух старого Нью-Йорка. Может, я приглашу тебя когда-нибудь… в смысле, если ты захочешь продолжить разговор. Посмотрим, куда он нас заведет».
– Да, мне бы очень этого хотелось.
– Ты не сочтешь это глубоко неромантичным, если по японскому обычаю я дам тебе свою визитку?
– Kampai87, – ввернул я единственное японское слово, которое знал.
Она достала авторучку и написала на обороте номер.
– Вот мой домашний телефон. У меня есть необходимый нью-йоркский реквизит – автоответчик на случай, если меня нет дома. И на работе у нас один секретарь на пятерых сотрудников.
– Без сомнения, если я тебя не застану, мое сообщение к тебе пробьется.
– Если, конечно, ты соизволишь позвонить.
– Я чем-то намекнул на то, что этого не сделаю?
– Ты еще не предложил мне свой номер телефона.
– Потому что ждал, когда ты запишешь все свои номера.
– Так я тебе и поверила.
– Почему столько сомнений в голосе?
– Слишком много разочарований.
– Я постараюсь не разочаровать тебя.
– Так все говорят.
– Я не «все».
– Как по-французски «посмотрим»?
– On verra.
– Мне нравится, как звучит. Твоя подруга с рю Бернар – или как там она называется? – часто употребляла это выражение?
– Да, часто. – Я мог бы добавить: это было ее предпочтительное высказывание, ее мировоззрение, и потому она использовала его постоянно.
– On verra, – повторила Ребекка, смакуя слова. – В нем какая-то удивительная музыкальность. И это так по-французски. Ты свозишь меня в Париж?
– Тебе не кажется, что сначала нам следовало бы поужинать?
– Touché. Я все еще жду твоего номера телефона.
Я записал номер главного коммутатора в «Ларссон, Стейнхардт и Шульман». И объяснил, что секретарь у нас старой закалки и не любит принимать звонки или сообщения для летних стажеров. А в квартире, где я снимал комнату в субаренду, не было автоответчика.
– Я разберусь со сталинисткой в твоей юридической фирме. А теперь посади меня в такси. И, поскольку завтра субботний вечер и я не думаю, что нам нужно играть в эту игру «нужно подождать сорок восемь часов, чтобы не выказывать слишком большого интереса», почему бы тебе не сказать мне, где мы встречаемся за ужином… а потом я предложу сходить на джаз-сессию в одиннадцать вечера в клубе The Village Vanguard. Ты знаешь Билла Эванса88?
– Не совсем.
– Огромный пробел в твоем образовании. Называй ресторан. Где дешево и весело.
Я упомянул Asti’s, небольшое заведение на 12-й улице, недалеко от Vanguard.
– Завтра в восемь вечера?
– Мне нравится парень со Среднего Запада, который отвергает идею ужина как мероприятия в 5:30 вечера. Это свидание. А теперь посади меня в такси. Мне нужно поспать.
Выйдя из бара, я остановил мчащееся желтое такси. Шофер затормозил в характерной манере «остановлюсь меньше чем за секунду», которая кажется второй натурой камикадзе, иначе говоря, всех нью-йоркских водителей.
Ребекка притянула меня к себе и легонько поцеловала прямо в губы.
– Позволь мне выразиться на очень плохом французском, – сказала она, обнимая меня за шею.
– Валяй. – Я ответил на ее поцелуй.
– Je suis ton destin.
И, поцеловав меня на прощание, она ушла.
Я прошел тридцать кварталов до своего дома, прокручивая в голове все, что произошло только что.
Я – твоя судьба.
Шагая на север по Бродвею, я все думал: вот как бывает. В последнюю минуту ты решаешь пойти на двойной сеанс фильмов-нуар, выбираешь определенное место в первом ряду на балконе, закуриваешь претенциозную французскую сигарету и обнаруживаешь позади себя самую болтливую, забавную женщину. Тоже одинокую. К тому же, как выясняется, свободную…
Не это ли называется случайностью: непредвиденная, внезапная, редкая музыка обстоятельств и совпадений, которая может направить все в твоей жизни по совершенно новому пути?
И почему всю дорогу я ловил себя на мысли: она – та женщина, которую я так долго искал? Потому что это было правдой? Потому что я хотел, чтобы это было правдой? Хотя я по-прежнему абсолютно ничего о ней не знал…
На следующий вечер мы поужинали. За столом опять говорили без остановки. В одиннадцать вечера мы отправились слушать Билла Эванса в The Vanguard, и я был настолько сражен его игрой, что мы остались и на следующую сессию, в час ночи. Когда мы вышли на улицу почти в половине третьего ночи, Ребекка потянула меня за рубашку и сказала:
– Если не считать тех двух восхитительных часов фортепиано, мы с тобой болтали без умолку с восьми вечера. И все, что произошло между нами, было не чем иным, как чертовски чудесным. Может, теперь мы исчезнем, chez moi?89
В тот момент я многое мог бы сказать о более чем откровенном стиле общения Ребекки; о том, что ей явно нравилось контролировать ситуацию. Но я был покорен, как это бывает с мужчинами, когда они чувствуют, что желанны. Лестью можно лепить из парня что угодно. Добавьте к этому умный разговор с женщиной – яркой, милой и смешливой, – и как тут не влюбиться? Тем более что она была моей ровесницей, доступной и так же, как и я, жаждала серьезных отношений.
– Давай исчезнем. – Я заключил ее в объятия и подарил наш первый глубокий поцелуй.
Ее квартира находилась в доме без лифта на Восточной 85-й улице, между Лексингтон и Третьей. Маленькая. С безликим декором. Почти стерильная. Но строго организованная. Аккуратная. Ребекка заметила, как я все оглядываю, оцениваю.
– Не суди о книге по обложке, – сказала она, притягивая меня к себе.
– Неужели я настолько прозрачен?
– Абсолютно. Я все вижу.
И мы упали в постель.
Если учесть, что до этого мы выпивали около шести часов подряд, наш первый секс получился довольно-таки небрежным; и угадывалось решительное отсутствие тепла между нами. Взрывная страсть длилась несколько минут, прежде чем Ребекка свалилась с меня, издавая двусмысленный полустон. Когда я очнулся, было уже позднее утро. Я учуял запах кофе. Ребекка вышла из крошечного алькова кухни нагишом, с кофейником в одной руке и двумя чашками в другой.
– Доброе утро. – В ее голосе звучало замешательство, как бывает наутро после бурной ночи. – Я чувствую, что нам нужен итальянский кофеин.
– Я тоже это чувствую.
Она села рядом со мной на кровать. Мы выпили весь кофейник, а потом я затащил ее обратно в постель. Это был секс с похмелья. Утомленный, но взбодренный необходимостью что-то доказать друг другу. Не помню, кто однажды сказал, что история всех интимных отношений пишется в первую неделю; что все признаки грядущих событий появляются в эти первые дни… но из-за головокружительного желания любви мы склонны обходить некоторые самоочевидные истины и окунаться в любовную горячку.
Не то чтобы занятие любовью с Ребеккой было катастрофой. Или, вдаваясь в другую крайность, банальным. И не сказать, чтобы ему не хватало глубины. Ребекка обмолвилась за ужином прошлым вечером, что в свое время была капитаном команды Барнарда по лакроссу; что любит спорт за «соревновательную жесткость».
Соревновательная жесткость.
Пожалуй, так можно описать секс с Ребеккой. Он был бурным, неистовым, иногда диким, иногда просто грубым и на грани. Но, в отличие от плотоядной Шивон, в Ребекке я чувствовал глубокую потребность и столь же сильное одиночество, поэтому с такой готовностью откликнулся на ее свирепость. Потому что в этом отражалось и мое одиночество.
И если занятиям любовью с Изабель была присуща долгая чувственная прелюдия, сдержанная, исследовательская, подводящая к чему-то экстатическому, – здесь это был рок-н-ролл… но с легким привкусом грусти, когда Ребекка уткнулась лицом мне в плечо и дала волю чувствам, тихонько всхлипывая.