Мой клиент Джефф Сворбек оказался в куда более глубоком тупике: в Калифорнии федералы обвиняли его делового партнера Дэна Монтгомери в использовании незаконно присвоенных средств для создания трастового фонда в пользу своих детей и детей Джеффа. Мой клиент, безусловно, знал о трасте и пополнял его как механизм минимизации налогов, но не догадывался о том, что Монтгомери использовал незаконно собранные средства для учреждения фонда. Теперь было возбуждено уголовное дело, и окружной прокурор Калифорнии был уверен, что Джефф участвовал в растрате, и угрожал ему тюремным заключением. Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться в Лос-Анджелес. Мой секретарь организовала все перелеты и размещение в гостинице. В течение двух долгих дней в Городе ангелов я встречался с прокурорами, которые предложили моему клиенту сделку: признание вины и тюремный срок всего в десять лет. Я предоставил им целую кавалькаду доказательств того, что Джефф – невиновная сторона. Окружной прокурор настаивал на том, что, учреждая траст совместно со своим деловым партнером, он должен был знать, откуда приходят деньги. Рука руку моет. В ходе двух раундов жестких переговоров я добился от окружного прокурора согласия на то, что в обмен на выступление Джеффа государственным свидетелем против его делового партнера с моего клиента будут сняты все обвинения.
Дело было закрыто. Я вернулся в отель. Позвонил клиенту и сообщил, что, пока он проявляет благоразумие и сотрудничает с властями, тюрьма ему не грозит. Джефф согласился сделать все, о чем просит окружной прокурор, и горячо поблагодарил меня. Я подошел к минибару и открыл бутылку красного вина. Выпил до дна. Мельком увидел себя в огромном зеркале пятизвездочного гостиничного номера. И тут же мысленно перенесся в тот полузвездочный отель в Париже, где двадцатидвухлетний парень разглядывал свое слегка небритое лицо в треснувшем зеркале и думал: добро пожаловать в la vie de bohème117. В то время как теперь я существовал в конкретных, зачастую грязных, скупых реалиях взрослой жизни. И в ней не было ни толики поэзии.
Позже тем вечером я рассказал Фиби об этом моменте самоанализа. С дальнего конца трансконтинентальной телефонной линии донесся ответ:
– Так брось все и махни в Париж, возвращайся к своей Изабель, продай костюмы и найди ту комнату под крышей, где ты сможешь писать верлибром и развивать вкус к абсенту.
– Ладно, ладно, я знаю, что впадаю в романтическое клише.
– Что всем нам так необходимо. Посмотри на меня: вымучиваю драму преступления и наказания для массового рынка. Мне повезло, что я этим занимаюсь. Повезло, что зарабатываю на жизнь своим пером. Но я хочу быть великим драматургом, а не каким-то мелким халтурщиком по найму. Может, моя мечта сбудется, а может, и нет. Может, через двадцать лет, ближе к шестидесяти, я примирюсь с тем, что разочарование является частью уравнения жизни. Потому что все мы в какой-то степени разочарованы. Не так ли?
– Возможно, это одна из причин, почему большинство из нас имеет сильное желание размножаться. Мы втайне надеемся, что следующее поколение все сделает лучше, превзойдет нас. На этой ноте…
– Давай об этом не сегодня, милый. Как и у тебя, у меня был долгий-долгий день, и мне нужно упасть в постель и отключиться от мыслей о жизни в будущем времени.
– Тогда поговорим завтра.
– Нет, мы поговорим в понедельник, поскольку я приняла приглашение от подруги по колледжу провести с ней выходные на побережье Род-Айленда. Джейн только что развелась с мужем, она – директор неплохой школы-интерната для девочек в Баррингтоне. Я собираюсь отправиться туда на поезде завтра днем и провести несколько дней, гуляя по пляжу и напиваясь шардоне с моей очень сардонической подругой а-ля Джин Броди118, опустошая голову от всех мыслей.
– Везет тебе.
– Вряд ли это трехмесячный тибетский ретрит, но в понедельник я надеюсь вернуться на Манхэттен умеренно отдохнувшей.
– Я скучаю по тебе.
– Мне приятно это слышать. Трансконтинентальный поцелуй тебе.
Каждый день я разговаривал с Розой, узнавая последние новости об Итане и с удивлением обнаруживая, что Ребекка регулярно посещает собрания анонимных алкоголиков и даже попросила одного из консьержей забрать запасы водки и вина, припрятанные по всему дому. Вскоре после разговора с Розой я позвонил Фиби домой, решив, что, поскольку понедельник уже в разгаре, она, должно быть, вернулась из прибрежной Новой Англии. Но меня приветствовал автоответчик… и я оставил сообщение:
– Любовь моя, ты постоянно в моих мыслях. И да, несколько дней в разлуке многое проясняют. Если ты хочешь ребенка от меня, я хочу ребенка от тебя. Мой адвокат говорит, что в лучшем случае я могу получить совместную опеку над Итаном. А это значит, что тебе не придется, как ты боялась, разрываться между уходом за ним и заботой о нашем общем ребенке. Я всегда буду делать все возможное для Итана, всегда буду рядом с ним. Так же, как всегда буду рядом с тобой и ребенком, которого мы родим вместе. Моя любовь к тебе огромна, безгранична.
Ах, этот низвергающийся каскадом язык любовной нежности, в котором так много устремлений в будущее. Нельзя существовать в загадочной ауре любви без надежды, важнейшей основы всего предприятия.
В конце своего сообщения я напомнил Фиби номер моего телефона/факса в отеле (на случай, если романтическая прихоть вызовет у нее желание написать мне) и добавил, что буду дома и вернусь в ее объятия в четверг.
Потом я позвонил Дэвиду, хотел просто потрепаться. Только мне это не удалось – трубку в редакции снял кто-то из его коллег и сообщил, что мой друг в последнюю минуту сорвался в Рим на выходные и вернется в следующий понедельник.
В половине девятого у меня был деловой ужин, так что ночь выдалась короткой. Утром меня разбудил поданный в номер завтрак, и официант также вручил мне запечатанный конверт, сообщив, что факс прибыл поздно вечером накануне, и его подсунули под дверь, когда я уже спал. Пока он расставлял посуду, столовые приборы и кофейник на маленьком обеденном столике, я открыл конверт и с изумлением увидел написанное от руки письмо на почтовой бумаге из отеля «Рафаэлло», Виа Урбано 3/5 – 00184, Рим.
И тут я узнал почерк.
Дорогой Сэм,
вчера вечером я позвонила домой, чтобы проверить сообщения на автоответчике, и обнаружила твое. Я решила, что необходимо немедленно написать тебе и рассказать начистоту о том, что явилось из ниоткуда на прошлой неделе и изменило для меня все на свете.
Я не собираюсь излагать эту новость на языке самооправдания или чрезмерно вдаваться в объяснения. Только жесткие факты.
Я в Риме с Дэвидом. Мы влюблены друг в друга. Теперь мы пара. Если ты думаешь: все это безумно быстро… тем более что мы дружим уже много лет… ну, как тебе хорошо известно, в делах сердечных мы становимся заложниками случайностей и тайны, которая и есть мы сами.
Прости.
Я не стал комкать бумагу. Не позволил этому письму, отправленному по факсу, упасть на пол, пока я впитывал новую суровую реальность. Я не осуждал ее volte face. Я знал причины этого; мотивы, стоящие за ее решением. Какие же все мы чертовски тупые и бестолковые! Никогда не получается по-настоящему узнать друг друга. И потеря серьезной любви, того гипотетического будущего желанного счастья – даже если нет ясного понимания того, что это значит для каждого из нас, – рана, которая никогда не заживает.
Последнее, что мелькнуло в мыслях в тот ужасный момент, когда я действительно чувствовал себя потерянным:
На следующей неделе тебе исполняется сорок.
Середина жизни.
Глава пятая
Развод – драма, которая неизбежно превращается в мелодраму.
Развод – конец любви, начало ненависти (если процесс становится токсичным, что обычно и происходит) и обнажение того, что ненависть есть выражение любви, что пошла не так.
Развод – арена, где деньги становятся основным предметом споров, потому что служат средством наказания за то, что любовь пошла не так; за предполагаемое предательство однажды произнесенных клятв – хотя, по правде говоря, неверность принимает множество форм и коренится не только в физическом.
Развод – где, даже если вы выиграете материально, все равно проиграете. Конечно, если только это законное завершение юридически обязательного семейного контракта не является спасением от хаоса, насилия, злоупотреблений.
– Поскольку между вами не было никаких неприятных инцидентов физического или психологического характера и поскольку у вас ребенок с особенностями развития, чьи интересы должны учитываться в первую очередь, я предлагаю приложить все усилия к тому, чтобы сделать этот процесс как можно более упорядоченным и простым и попытаться достичь соглашения, избегая астрономических затрат.
С этого начал Горди, сидевший напротив Марка Джадсона – нервного тараторящего адвоката-коротышки, который представлял интересы Ребекки. Она сидела рядом с ним. В консервативном темно-синем платье, с зачесанными назад волосами и единственным украшением в виде цепочки с золотым распятием на шее. Спустя шесть месяцев после нашего расставания мы собрались в конференц-зале в офисе Джадсона, и адвокат Ребекки говорил о ее обращении в католицизм и о том, как это «преобразило ее». Равно как и объяснил, что ей необходимы ежемесячные огромные алименты и выплаты на ребенка в дополнение ко всем расходам на специальное образование, которое потребуется Итану. Я намеренно не сводил глаз с Ребекки, пока Горди громко выражал свое возмущение, просматривая представленный ею домашний бюджет, который включал лечебные очищающие массажи два раза в неделю (для поддержания ее трезвости), персонального тренера и три сеанса в неделю с психиатром.
– Этот бюджет за гранью сюрреализма, – объявил Горди другой стороне и добавил, что ни один судья по разводам не одобрит такое финансовое предложение, особенно учитывая безрассудное в прошлом поведение его клиентки и ее новые любовные отношения.