Евгений Лотош
Корректор. Авторское послесловие
Великолепная госпожа или же блистательный господин!
Предупреждаю - читаешь дальше ты на свой собственный страх и риск. Если ты добралась (добрался) до послесловия, значит, роман-трилогия "Корректор" и его продолжения тебе понравились. Но одно дело - любоваться, как жужжит по полу блестящая лакированными обводами игрушечная машинка, и совсем другое - копаться у ней в шестереночно-электрических потрохах, которые я намерен частично выставить на всеобщее обозрение. Совсем не факт, что разъяснение внутренней механики добавит тексту интереса и очарования.
Все еще здесь? Ну что же, я честно предупредил. Где там завалялась моя любимая отвертка...
Итак. Со всей ответственностью человека, давно вышедшего из подросткового возраста, заявляю: манга / анимэ - замечательный графический жанр, который так или иначе оказывает серьезное влияние далеко не только на масскульт и попкульт в худшем смысле слова. Японским художникам удалось подобрать технику рисунка, чрезвычайно эффективно влияющую на мужское подсознание (возможно, и на женское тоже, но тут уже утверждать не рискну), и заимствование характерных анимэшных элементов наблюдается в мультипликации всего мира. Глаза-тарелки в четверть лица, слабо намеченные рот и нос, подчеркнуто женственные формы - все это одновременно давит на кнопки как сексуальных, так и родительских инстинктов. Типовая анимэшная героиня - девочка лет пятнадцати-семнадцати, одновременно ребенок, требующий защиты старших, и зрелая самочка, всем своим видом побуждающая заняться продлением рода при первом подходящем случае. На половозрелых мужчин комбинация действует безотказно. Если же добавить к данному коктейлю еще и немотивированную жестокость в адрес героини, то буря эмоций, разыгрывающаяся в душе любого самца вида homo sapiens, позволяет режиссеру без особого напряжения пропихивать в фильме любую чушь, зачастую даже с претензией на гениальность.
Как и в любом жанре, в анимэ к разряду шедевров относятся процентов десять фильмов, такие как "Могила светлячков", "Босоногий Гэн" или "Необыкновенное исчезновение Тихиро" (в англо-русском прокате почему-то обозванное "Унесенные призраками" / "Spirited away"). Еще процентов тридцать - полный бред, рассчитанный в лучшем случае на десятилетних подростков и имбецилов. Оставшееся состоит из лент среднего качества. Случилось так, что последняя категория послужила для меня творческим допингом при создании данной трилогии. Графический компонент анимэ, скрещенный с невообразимыми техническими, логическими и сюжетными ляпами типового фильма, вызывает в моей занудливой натуре стремление побыстрее сесть за клавиатуру и написать, КАК должно было случиться на самом деле, отталкиваясь от заданных режиссером граничных условий. В частности, работу над "Корректором" стимулировали два анимэ-фильма: "Эльфийская песня" и "Чобиты".
После "Уст твоих" у меня возникла неразрешимая проблема. С одной стороны, изменение законов физики в описываемом мире сделало невозможным магию и все, что с ней связано (телепатию, ясновидение, телекинез и прочее). С другой - для обсуждения тематики воспитания будущего Демиурга мне позарез требовалось нечто похожее на колдовство, делающее ребенка белой вороной и заставляющего его с младых ногтей как минимум привыкать к нетрадиционному стилю мышления. Разрешила творческий кризис анимэ-лента "Эльфийская песнь" ("Эрувэн ри:то", в русском переводе откуда-то получившая приставку "печальная"). Выполненная в духе бунтарского модернизма, подчеркнутом аллюзиями на картины Густава Климта на титульной заставке, она подтолкнула мои мысли в нужном направлении. В знак признательности к режиссеру в тексте первого романа трилогии оставлены явные отсылки к фильму, хотя описанные в "Корректоре" девианты с тамошними диклониусами сходство имеют весьма отдаленное.
Сериал "Чобиты" также простимулировал мое воображение, хотя и в совершенно противоположном направлении. Тема человекообразных роботов в литературе очень стара, куда старше, чем собственно научная фантастика, и начинается с Голема пражского рабби бар Бецалеля. Однако во втором романе трилогии побочная тема Бикаты и Калайи является, скорее, развитием легенды о Галатее и Пигмалионе. Мне требовался повод, чтобы порассуждать на тему влияния человекообразных киборгов на общество, а заодно и ненавязчиво покритиковать некоторые глупые штампы, вошедшие в НФ с легкой руки Азимова (астронома, увы, совершенно не разбиравшегося в кибернетике). Именно в этот момент мне попался на глаза анимэ-сериал "Чобиты", вызвавший у меня несколько припадков безудержного смеха в моменты, которые режиссер, очевидно, полагал ужасно трагичными. Под непосредственным влиянием этих сцен я даже на скорую руку сваял "Пустоту моей души", которую чуть погодя решил сделать краеугольным камнем новой сюжетной линии. Количество бреда в сериале (начиная с альтернативно одаренной Ти и не менее одаренного ее хозяина) в пересчете на минуту действия настолько зашкалило, что в "Птенцах" я не удержался от явных пародий на него, иногда отсылая к нему открытым текстом. Как я лично отношусь к продемонстрированной в сериалах режиссерской логике, можно понять из реплик Камилла в кульминационной сцене данной сюжетной линии - редкий случай, когда данный персонаж выражает авторское мнение.
Несмотря на все издевательства, которые тема человекообразных киборгов (в дальнейшем я продолжу использовать термин "чоки") претерпела в "Корректоре", с течением времени она становится все более и более актуальной. Для детей, родившихся после двухтысячного года в более-менее развитых странах, включая Россию, компьютер настолько же обыденное явление, как для их родителей - радио и телевизор. Комплексов при общении с ним они совершенно не испытывают, и для некоторых общение через Интернет уже давно является более естественным, чем личные встречи. Некоторые ангажированные или просто неграмотные психологи, подменяя причину следствием, даже пытаются утверждать, что Интернет приводит у детей и подростков к проблемам в личном общении. Ну, а двуногие ходячие роботы, пусть пока и игрушки, хорошо известны уже сегодня (помните японского "Азимо"?), и возникающие сейчас при их создании проблемы являются чисто техническими и решаемыми даже за счет просто экстенсивного развития современных технологий, за которым дело не станет: если есть спрос, появится и предложение. Можно прогнозировать, что и в нашем мире описанная во второй части романа проблема вытеснения человека чоки станет актуальной не позже середины 21 века. Кончится ли это событиями, описанными в "Пустоте моей души"? Или в голливудском "Терминаторе"? Я не знаю. Ясно только, что если человечество заранее не поймет, как решать данную проблему, оно рискует вымереть - особенно с учетом того, что, как показал в одном из эпизодов "Foundation" и сам Азимов, Три закона робототехники в реальности не работают. И никакие политические решения не смогут удержать проблему чоки под контролем - как показывает история, схватку запретов и технологии всегда выигрывает последняя.
При работе над следующими романами серии «Корректор» я также решил продолжить традицию. В каждом из них даны отсылки к одному из широко известных анимэ-сериалов. К каким – желающие могут догадаться сами.
Черпание вдохновения из анимэ-фильмов имело, однако, побочный эффект, к которому отчасти я стремился сознательно. Романы несут на себе неизбежный отпечаток данного жанра, в первую очередь - очевидную псевдо-японизацию. Следует, однако, сразу предупредить: описанная в романе Республика Катония похожа на Японию с ее жестко структурированным иерархическим обществом не более, чем декорации произвольно взятой анимэшной ленты. Политический строй в Катонии напоминает, скорее, германский. Общественные отношения типично западные. Система высшего образования является гибридом российской и европейско-американской. Двухступенчатая интернатура, насколько я знаю, вообще не имеет аналогов в нашем мире, равно как и официальное обращение по имени, а не по фамилии. Отношение к наготе у катонийцев походит на японское (в Японии, как, впрочем, и в Финляндии, до сих пор сохранились смешанные женско-мужские общественные бани), однако по степени толерантности далеко превосходит его; здесь нагота, скорее, рассматривается в рамках подхода Хайнлайна и Ефремова. Обака ("о-бакэ" в японском оригинале) ближе к злобному вервольфу в европейской традиции, чем к более-менее нейтральным к людям японским оборотням (лиса или тануки, енотовидная собака) в японской. И так далее.
Собственно японского в Катонии только высокий пол в домах, рисовые колобки, слоговый алфавит, названия дней недели (с неизбежным превращением "месяцедня" в "перидень") да слабая попытка воспроизвести японский речевой этикет. Попытка, впрочем, изначально обреченная на провал. Формально-вежливо-униженный японский слог в русскоязычном художественном тексте адекватно передать практически невозможно: получится невообразимая каша неопределенно-расплывчатых оборотов, от которой читатель заснет на первых же страницах. После нескольких попыток адаптировать японский речевой этикет к русскому языку я махнул рукой и ограничился немного измененной формулой первого знакомства да еще несколькими вежливыми оборотами, придуманными из головы. Если же кого-то интересует, как японцы общаются друг с другом на самом деле, в Интернете можно найти соответствующие пособия (например "Японский речевой этикет" О.П.Фроловой).
Зато на именах я оторвался по полной программе. Вообще одной из наиболее тяжелых задач, встающих перед автором при описании совершенно чужого мира, является правдоподобное именование персонажей. С одной стороны, давать личностям в другой реальности имена из нашей жизни - серьезный логический ляп. Шансов, что там в качестве имен станут использоваться те же самые сочетания звуков, что и в нашем, практически нет. С другой стороны, выдуманные из головы аляповатые имена на подсознательном уровне делают для читателя происходящее нереальным и недостоверным. Разные авторы борются с проблемой по-своему, типовым же решением является задействование системы имен либо экзотического, либо мертвого языка. Я без долгих раздумий (анимэ у нас или что?) задействовал японскую фонетику, беззастенчиво используя в качестве имен и фамилий японские слова, иногда слегка подогнанные под нужную мне схему. Фонетически японский язык к русскому куда ближе, чем языки романо-германской группы, и характерные для него гласные и сочетания "ё", "я", "ю", "э", "ий", "дз" и другие прекрасно воспринимаются нашим слухом, позволяя создавать имена, с одной стороны, звучащие естественно, а с другой - несущие на себе отчетливый элемент чужеродности. Собственно, я лишь иногда заменял характерные для японского окончания "-о" и "-и" на не менее характерное "-а". Получившиеся конструкции все рав