астились к пиву «Айрон Сити». Он говорил, что эти ребята здорово зауважали его, когда он отдал им оставшийся после разрыва с любовником абонемент на матчи с участием питсбургской футбольной команды. И все же это было рискованное знакомство для тридцатилетнего гея, торговавшего антиквариатом и еще недавно пившего только дорогое односолодовое виски.
Как это мило со стороны Ричарда — не забыть о Дне благодарения. Будет приятно встретить праздник в компании. Я собиралась пригласить Ренату и Майкла, но они улетают на Бермуды. Правда, Хоуп напрашивалась в гости, но, представив, как две одинокие женщины средних лет сидят над индейкой, я так приуныла, что сделала вид, будто не поняла намека. Но вот Ричарду я буду очень рада. Он поднимет мне настроение, надо будет и Хоуп позвать с собой, сделать доброе дело.
Когда я наконец укладываю Хлою спать, часы показывают два, а я так и не перезвонила Джейку. Попав на автоответчик, я прошу его позвонить мне. Потом звоню Ричарду, который в это время наверняка сидит на матче «Стилерс», и оставляю сообщение и ему: «Привет, это Мира. Изо всех сил стараюсь исправиться, но пока плохо выходит. Если я так и не научусь контролировать свои эмоции, меня запрут в камере, а ключ от нее выбросят. Помоги! Буду счастлива увидеться с тобой на День благодарения. Обещаю позвонить отцу».
Но отцу я не звоню. Мне пока не до него.
Стоит дождливый ноябрьский день. В такие дни свет включаешь уже в середине дня, сожалея, что у тебя нет кардигана. Пока Хлоя спит, я переодеваюсь. Не годится встречать Джейка в засыпанном мукой спортивном костюме. Я надеваю голубой джемпер, затем, секунду подумав, распускаю и расчесываю волосы. В квартире, которую я немного прибрала, горит мягкий оранжевый свет, из кухни доносится аромат долго томившегося супа и свежего домашнего хлеба. Я включаю искусственный камин, ставлю диск с записями Дайаны Кролл и устраиваюсь на диване с «Санди таймс». В самом начале четвертого раздается звонок в дверь. Я открываю. На пороге стоит Джейк с маленькой плюшевой гориллой в руке.
— Привет.
— Привет, — говорит он, неловко взмахивая гориллой, и через мое плечо заглядывает в комнату.
— Прости… э… заходи. Хлоя еще спит. Я пыталась до тебя дозвониться. Ты слышал мое сообщение?
— Да. Ты не сказала, зачем звонишь, а я как раз оказался поблизости, вот и решил зайти.
В его голосе чувствуется волнение, словно он опасается, что я его прогоню. Джейк снимает куртку. Она немного влажная, от нее пахнет сигаретным дымом. Вы не поверите, но многие шеф-повара курят. Я сама бросила курить еще до того, как встретила Джейка, а вот он до сих пор время от времени покуривает, особенно если выпьет. Или перенервничает.
Не знаю почему, но Джейку ужасно хочется увидеть Хлою. Наверняка боится, что я ему откажу, а у меня этого и в мыслях нет. Я сама хочу, чтобы Джейк увидел Хлою.
Он вешает куртку на крючок возле двери. Такое впечатление, что он никуда и не уходил. Он проходит к дивану, садится там, где только что сидела я, и начинает рассеянно перелистывать страницы «Таймс». Горилла лежит у него на коленях.
— Симпатичная обезьянка.
Мой голос звучит насмешливо и вроде бы даже кокетливо.
Ну наконец-то! Джейк улыбается.
— Хлоя вот-вот проснется. Она уже долго спит, — говорю я, хотя это вовсе не так. Я не собираюсь ее будить, что — я уверена — предпочел бы Джейк, только бы не сидеть в неловком молчании в своей бывшей гостиной. — Хочешь минестроне[18]? Я отхватила последнюю сполличине[19] в этом сезоне.
Джейк идет за мной на кухню, вероятно соблазнившись фасолью и радуясь возможности хоть чем-то заняться. Он поднимает крышку кастрюли и мешает суп ложкой, закрывает глаза, когда в лицо ему ударяет влажный пар.
— Buono[20], — говорит он, пробуя суп.
Я стою рядом с Джейком, внезапно меня охватывает такое сильное желание, что я изо всех сил вцепляюсь в стол, чтобы не согнуться пополам. Я до сих пор не могу поверить, что Джейк больше не мой и я не имею права прикоснуться к нему, обнять или, воспользовавшись тем, что Хлоя еще спит, лечь с ним в постель. Джейк поднимает голову и ловит на себе мой взгляд. Наши глаза встречаются всего на один миг, но я уверена: он понял, что я чувствую.
— Я бы съел немного супа, — говорит он, быстро отводя глаза.
Я открываю буфет, достаю миску и, не глядя на Джейка, протягиваю ему. Он наливает себе супа и, захватив бутылку вина, усаживается за стол.
— Можно? — спрашивает он.
— Конечно, она же открыта, — отвечаю я и протягиваю ему два бокала.
Пока я наливаю себе суп, Джейк разливает вино, после чего мы едим в полном молчании, сидя за кухонным столом, как сидели, наверное, тысячу раз.
— Марвины производят великолепную свинину, — ни с того ни с сего с набитым ртом говорит Джейк.
Марвин — наш знакомый фермер из округа Бакс в Пенсильвании. На его ферме делают еще лучший в стране козий сыр.
— Да?
— Ага. Мы к ним ездили на прошлой неделе. Он только что вернулся из Сан-Даниеле. Провел там три месяца, изучал способы приготовления ветчины. Прошутто[21] у него пока не очень получается, но дай срок. Зато свинина хорошая. Нет, не просто хорошая, а отличная. Думаю сделать у него заказ.
Говоря «мы», Джейк, очевидно, имеет в виду Николь.
Подлив себе вина, он протягивает руку, чтобы наполнить мой бокал.
— Нам с тобой нужно обдумать изменения в сезонном меню. Праздники на носу.
— Конечно, — говорю я, — может быть, в четверг, после встречи?
— Какой встречи?
Хочется грубо напомнить ему, что на четверг у нас назначена встреча с адвокатами — мы будем делить совместно нажитое имущество. Одного намека на Николь мне оказалось достаточно, сразу захотелось поставить его на место: мол, этот дружеский обед на кухне ничего не меняет и мы неотвратимо идем к разводу.
— Ах, ты об этом, — говорит Джейк, отправляя в рот ложку супа и глубокомысленно жуя.
Затем мы молча сидим, уставившись в пустые тарелки. Джейк бросает на меня взгляд, словно хочет что-то сказать. Мне жарко, от вина у меня начинают гореть щеки, затем шея. Внезапно мне становится неловко от всего на свете: и что Джейк сидит у меня на кухне, и что я не сказала ему, когда Хлоя спит, и что никогда нам не быть счастливыми родителями и не ходить на школьные праздники, весело болтая за пуншем с печеньем на ярмарке развлечений, устроенной Ассоциацией родителей и учителей.
Я собираю миски и ставлю их в раковину, радуясь возможности повернуться к Джейку спиной. Я чувствую, что он стоит позади меня. Внезапно он кладет руку мне на плечо. Он стоит так близко, что я ощущаю на волосах его дыхание.
— Прости меня, Мира, — шепчет он так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась. Он стоит совсем близко, и, оборачиваясь, я невольно прижимаюсь к нему, и мы вдруг начинаем целоваться. Как странно и волнующе — вновь оказаться в его объятиях. Джейк гладит меня по голове, его пальцы перебирают мои волосы. Другой рукой он крепче прижимает меня к себе. Его движения грубоваты и неловки, и я принимаю это за страсть, потому что именно этого мне сейчас хочется. Я чувствую, как по моим щекам бегут слезы, и я дрожу, и плачу, и хватаю ртом воздух, но все, что я могу сделать, это вдыхать дыхание Джейка, чувствовать его рот и язык. Он крепко прижимает меня к себе, рукой обнимая за талию. Через несколько секунд я понимаю, что плачет он, а не я. Внезапно Джейк так резко меня отталкивает, что я ударяюсь о стол. У меня дрожат ноги, я слабею. Джейк опирается руками о стол и стоит, низко опустив голову. Первый раз в жизни я вижу, как он плачет.
Несколько секунд я молча стою, вжимаясь в стол. Затем протягиваю к Джейку руку и, утешая, кладу ему на плечо. Он отстраняется, не грубо, но решительно, после чего направляется к комнате Хлои.
Я не знаю, что он собирается делать, и, испугавшись, иду за ним. Жалюзи в комнате Хлои приподняты, и через окно проникает слабый вечерний свет, отбрасывая фиолетовые тени на стены, кроватку и лицо Хлои. Джейк стоит возле нее и смотрит. Он стоит спиной ко мне, поэтому мне не видно его лица, я не знаю, о чем он думает, плачет ли до сих пор. Открыв дверь, мы разбудили Хлою. Сначала раздается кряхтенье, затем тоненький плач, за которым следует уже сердитый плач почти в полный голос. Джейк стоит не шевелясь, и, поскольку Хлоя не привыкла к бездействию взрослых, которых просит о помощи, она становится более настырной — сучит ногами и пытается скинуть с себя одеяльце, в котором запуталась. А поскольку я не знаю, что в данный момент лучше для Джейка, — Хлоя вполне переживет, если поплачет несколько минут, — то тоже ничего не предпринимаю. Я не кидаюсь ее успокаивать, надеясь, что она меня еще не заметила. Джейк протягивает руку и осторожно гладит Хлою по щеке. Она переворачивается на живот, чтобы спастись от его прикосновения. Я невольно делаю шаг вперед, когда он вынимает Хлою из кроватки, — я не помню, чтобы Джейк брал ее на руки, и боюсь, что он не знает, как правильно держать младенца.
Хлоя в его руках кажется тяжелой; неловко поддерживая ребенка, Джейк с беспомощным видом оборачивается ко мне. Заметив меня, Хлоя принимается плакать с удвоенной силой, выгибаясь от негодования. Я забираю ее у Джейка, прижимаю к себе и поворачиваюсь так, чтобы она могла его видеть. Хлоя хватается за мою рубашку; я понимаю, что она хочет грудь. Я начинаю целовать ее крошечные пальчики.
— Она проголодалась и совсем мокрая, бедняжка, только и всего. — Я говорю вполголоса, чтобы успокоить обоих. — Джейк, в холодильнике стоит бутылка сока. Ты не мог бы ее принести? Я сменю подгузник, и ты сможешь покормить Хлою.
Джейк молча выходит из комнаты, а я включаю свет и достаю чистый подгузник. Хлоя уже не плачет, она успокоилась, услышав мой тихий голос и почувствовав знакомое прикосновение.