Дядюшка пообедал с нами, а потом мы показали ему дом и рассказали все, что, по нашему мнению, он хотел бы услышать. Рассказали и о Таинственной Башне, и он сказал:
– У меня кровь закипает в жилах при одной мысли о ней.
Ноэль сказал, что ему очень жаль, ведь все остальные, кому мы рассказывали о башне, признавались, что кровь у них леденела.
– Да, но мы в Индии учимся замораживать и кипятить кровь одновременно, – объяснил дядюшка.
Возможно, в жарком климате кровь всегда близка к точке кипения, и это объясняет горячий нрав индийцев, а вовсе не карри и перец в их блюдах. Но лучше не отвлекаться, ведь в моем рассказе не будет никакого карри. Про горячий нрав не скажу.
Когда за дядей вернулась пролетка, он позволил проводить его на станцию и на прощание дал всем по полфунта, и мальчикам, и девочкам, и малышам, и старшим. Наш индийский дядя – истинный британец, без дураков.
Когда поезд тронулся, мы дружно прокричали прощальные слова, а потом предложили водителю пролетки шиллинг, чтобы он подвез нас обратно до перекрестка. Но этот милый человек подвез нас задаром, сказав, что джентльмен дал ему на чай как раз шиллинг. Как редко встретишь истинную благодарность! Мы похвалили водителя за столь редкую добродетель и отправились домой, чтобы обсудить, куда потратить деньги.
Не могу рассказать обо всех наших покупках, потому что деньги тают, «словно сугробы в оттепель», как говорит Денни, и почему-то чем больше у тебя денег, тем быстрее они тают. Мы отправились в Мейдстуон и вернулись оттуда с прекрасными свертками из коричневой бумаги, в которых лежали вещи, удовлетворявшие наши давние потребности. Но все они не имеют отношения к повествованию, за исключением того, что купили вскладчину Освальд и Денни. А купили они пистолет, истратив на него все наличные деньги. Но если Освальду и стало не по себе при мысли о том, что он расстается со всеми деньгами, он подумал: «Плевать. У нас в доме должен быть пистолет, который умеет стрелять, а не ржавая рухлядь с кремневыми замками. Вдруг к нам заберутся грабители, а мы совершенно безоружны?»
Мы с Денни решили брать пистолет по очереди и упражняться с ним подальше от дома, чтобы не пугать взрослых, которые всегда больше нашего нервничают из-за огнестрельного оружия.
Купить пистолет было идеей Денни. Освальд должен признаться, что это его удивило, но характер Денни вообще сильно изменился. Мы купили пистолет, пока остальные выбирали сладости в кондитерской на Хай-стрит, и молчали о покупке до самого чая, хотя, возвращаясь домой на поезде, с трудом удерживались от того, чтобы пострелять в птиц, сидящих на телеграфных проводах.
После чая мы созвали совет на чердаке с соломой, и Освальд сказал:
– У нас с Денни есть секрет.
– Знаю я ваши секреты, – пренебрежительно отозвался Дикки. – Вы нашли магазин в Мейдстоуне, где мятные леденцы стоят пенни за четыре унции. Мы с Эйч-Оу нашли его еще раньше вашего.
– Заткнись, – ответил Освальд. – Кто не хочет услышать секрет, пусть идет баиньки. Я собираюсь взять с вас тайную клятву.
Это очень торжественная клятва, ее дают только по серьезным поводам и никогда в шутку, поэтому Дикки сказал:
– А, ладно, тогда продолжай. Я думал, ты просто треплешься.
И все дали тайную клятву. Ноэль придумал ее давным-давно, когда нашел гнездо дрозда в саду в Блэкхите (раньше мы никогда не видели гнезд):
– Я не скажу, я не насвищу,
Я не буду трогать и не стащу;
И пусть меня назовут подлецом,
Если тайну великую открою я даже перед отцом.
Стихи неважные, но обещание очень сильное.
Все, включая Эйч-Оу, его повторили.
– Ну, что там у вас? – спросил Дикки.
Освальд в гордом молчании вытащил из-за пазухи пистолет и протянул ему, и все члены совета заперешептывались в благоговейном почтительном изумлении. Пистолет не был заряжен, поэтому мы позволили даже девочкам его рассмотреть.
А потом Дикки сказал:
– Пошли на охоту!
Он хотел сходить в деревню и купить в лавке дешевые охотничьи рожки, чтобы в них дудеть, как в песне. Мы подумали, что будет скромнее не дудеть в рожки и вообще не шуметь, во всяком случае, пока мы не догоним добычу. Но когда Дикки упомянул о песне, мы решили, что хотим поохотиться на лису. До этого нам было, в общем, все равно, на кого охотиться.
Освальд позволил Денни первым взять пистолет, и тот заснул с пистолетом под подушкой. Но заряжать оружие он не стал, боясь, что ему приснится кошмар и он выхватит пистолет, не успев окончательно проснуться.
Освальд потому уступил первую очередь Денни, что у того разболелся зуб, а пистолет утешает, хоть и не может унять зубную боль. Зуб болел все сильнее, дядя Альберта посмотрел на него и сказал, что он очень шатается. Денни признался, что пытался раскусить персиковую косточку. Пришлось ему принять креозот, положить на зуб ватку с камфарой и рано лечь спать, перевязав щеку красной фланелью.
Освальд знает, что к больным нужно проявлять особую доброту. На следующее утро он не захотел будить страдальца так, как делал обычно, запустив в него подушкой. Вместо этого он встал и подошел, чтобы встряхнуть больного, но увидел, что птичка уже улетела, а гнездышко остыло. Пистолета в гнезде тоже не было, но Освальд нашел его потом под зеркалом на туалетном столике. Он только-только разбудил остальных (запустив в них щеткой для волос, ведь у них не болели зубы), как послышался стук колес, и Освальд, выглянув наружу, увидел, что дядя Альберта и Денни отъезжают от дверей в высокой крестьянской повозке.
Мы оделись очень быстро, чтобы поскорее спуститься и узнать, куда эти двое отправились. Внизу мы нашли записку от дяди Альберта, адресованную Доре. Вот что там было написано: «Зубная боль подняла Денни на рассвете. Он отправляется к дантисту, чтобы разобраться со своим зубом по-мужски. Вернемся домой к ужину».
– Денни увезли к дантисту, – сообщила Дора.
– Думаю, дантист – его родственник, – сказал Эйч-Оу. – Денни, наверное, сокращение от Дантиста.
Он пытался шутить – он очень старается быть смешным, потому что хочет стать клоуном, когда вырастет. Остальные засмеялись.
– Интересно, дадут ему за эту поездку шиллинг или полкроны? – спросил Дикки.
Освальд был погружен в мрачные раздумья, но после слов Дикки встрепенулся и сказал:
– Ну конечно! Я совсем забыл. Он получит деньги за свой зуб, да еще и прокатится, поэтому вполне справедливо будет устроить охоту на лис без него. А я уж было подумал, что придется всё отложить.
Остальные согласились, что поохотиться без Денни не будет нечестным.
– Если он захочет, после мы сходим на охоту еще разок, – сказал Освальд.
Мы знали, что на лис охотятся в красных куртках и верхом, но ни коней, ни красных курток у нас не было, зато у Эйч-Оу нашлась старая красная футбольная фуфайка, которую носил дядя Альберт, когда учился в Лоретто[24]. Эйч-Оу она вполне устроила, но он расстроился, что у нас нет охотничьих рожков.
– Вот было б здорово, если бы они у нас были, – грустно сказал он. – Мне бы хотелось завести такой рожок.
– Мы можем притвориться, будто трубим, – сказала Дора, но Эйч-Оу повторил:
– Хочу завести рожок.
– Заведи свои часы, – отрезал Дикки.
Зря он так сказал, ведь часы Эйч-Оу сломались, и сколько их ни заводи, они знай дребезжат, а стрелка не двигается.
Мы не стали возиться с охотничьими нарядами, только надели треуголки и взяли деревянные сабли. На грудь Эйч-Оу мы повесили картонку с надписью «Охотники на лис из Дома у Рва», а шеи всех собак обвязали красной фланелью – пусть изображают лисьих гончих. И все равно псы не походили на гончих, они просто выглядели так, будто у них заболело горло.
Освальд сунул в карман пистолет и несколько патронов. Он, конечно, знал, что лисиц не отстреливают, но сказал:
– А вдруг мы встретим медведя или крокодила?
Наш охотничий отряд весело двинулся в путь. Мы миновали фруктовый сад и два кукурузных поля, прошли вдоль изгороди еще одного поля, пролезли в брешь, которую случайно проделали в изгороди пару дней назад, играя в «следуй за вожаком», – и очутились в лесу.
Лес был очень тихим и зеленым; наши счастливые собаки сновали туда-сюда. Один раз Пинчер вспугнул кролика. Мы закричали: «Улюлю!» и тут же пустились в погоню, но кролик удрал и спрятался так, что даже Пинчер не смог его найти. Мы отправились дальше, но лисы почему-то не показывались, поэтому мы заставили Дикки стать лисой и погнали его по зеленым тропинкам. Широкие дорожки в лесу всегда называются тропинками, ездят по ним или ходят пешком.
У нас было только три собаки – Леди, Пинчер и Марта, поэтому мы присоединились к радостной стае и изо всех сил бежали за собаками, как вдруг, с лаем выскочив из-за поворота, резко остановились, потому что увидели, что наша лиса больше не удирает. Лиса склонилась над чем-то красноватым, лежащим у тропинки, и сказала:
– Эй, посмотрите! – таким тоном, что мы аж задрожали.
Наша лиса, которую теперь я буду называть Дикки, чтобы не путать двух лис, показала на что-то рыжее, что обнюхивали собаки.
– Настоящая живая лиса, – сказал Дикки.
Так и было. По крайней мере, насчет «настоящей» он не ошибся, но вот живой лиса не была, и, когда Освальд ее поднял, из пулевого ранения потекла кровь. Наверное, лиса не мучилась, а умерла быстро. Освальд объяснил это девочкам, которые заплакали при виде бедного зверька; не скажу, что сам он не почувствовал ни капли жалости.
Лисица уже окоченела, у нее был такой красивый мех, и роскошный хвост, и маленькие лапки. Дикки взял собак на поводки: они слишком интересовались находкой, и мы решили, что так будет лучше.
– Ужасно думать, что ее маленькие глазки ничего больше не увидят, – сказала Дора, сморкаясь.
– И она никогда больше не будет бегать по лесу… Одолжи мне свой платок, Дора, – подхватила Элис.