Слепить горшки оказалось нетрудно. Мы сделали это у ручья, который изображал Нил, когда мы искали его исток. Высушив глиняные изделия на солнце, мы обожгли их в костре, как описано в «Грязной игре». Бо́льшая часть горшков получилась такой странной формы, что они сошли бы за что угодно – за римские, греческие, египетские кувшины, даже за допотопные плошки или за осколки молочника пещерных людей, как сказал дядя Альберта. Горшки, к счастью, не пришлось потом нарочно пачкать, чтобы они выглядели ископаемыми, потому что мы зарыли их в смесь песка и ила для улучшения цвета и забыли отмыть.
Совет одобрил все, что мы наваяли. Еще мы взяли несколько ржавых дверных петель, горсть медных пуговиц и напильник без ручки.
Девочки несли весь этот хлам, спрятав в передниках, а мужчины тащили инструменты, которыми собирались копать. Узнав о пользе разведчиков из книг о Трансваальской войне, мы выслали вперед Эйч-Оу и Дейзи, но в вечерней тишине на римских развалинах все было спокойно.
Придя на место, мы выставили часовых: они должны были лежать на животах на стене и длинно негромко свистнуть, если бы кто-нибудь приблизился.
Первым делом мы вырыли туннель, как тогда, когда искали сокровища и похоронили в туннеле соседского мальчишку. Копать пришлось долго, но никто не осмелится сказать, что Бэстейблы уклоняются от трудов, если на карту поставлена веселая проделка. Мы сложили принесенное барахло как можно естественней и забросали землей, чтобы курган выглядел таким же, как раньше. А потом отправились домой.
Мы опоздали к чаю, ну и ладно: горячих тостов не было, только хлеб с маслом, а он не остывает, если съесть его чуть попозже.
Мы уже поднимались в спальню, когда Элис шепнула Освальду:
– Встретимся за дверью, когда остальные уснут. Тсс! Ни слова.
– Не разыгрываешь? – спросил Освальд.
Элис ответила, что нет.
Поэтому Освальд не стал засыпать, прикусывая язык и дергая себя за волосы – он не боится боли, если нужно потерпеть для благого дела. Когда остальные уснули сном невинной юности, он встал и вышел. Элис ждала его на площадке, уже одетая.
– Я нашла на шкафу в библиотеке несколько разбитых глиняных кувшинов, которые намного больше похожи на римские, чем наши, – сказала она. – Если ты пойдешь со мной, мы их закопаем – просто чтобы посмотреть, как удивятся остальные.
Это был дикий и дерзкий поступок, но Освальд не возражал.
– Подожди немножко, – сказал он, вернулся к комнату, надел бриджи и куртку и сунул в карман несколько мятных леденцов на случай простуды. Такая дальновидность свойственна прирожденному исследователю и искателю приключений. Еще Освальд взял с собой лопату и лист газеты.
Мы вышли через парадную дверь, которая не запирается, пока дядя Альберта не ложится спать в двенадцать или в час ночи, быстро и бесшумно побежали через мост и зашагали через поля к римским руинам. Было холодновато, но нам так понравился белый лунный свет, что мы решили однажды в лунную ночь совершить еще какой-нибудь дерзновенный поступок.
После Элис призналась мне, что в темноте она бы боялась. Но луна светила так ярко, что все было видно почти как днем.
Мы захватили не все найденные Элис предметы, а только целые – два кривых кувшина из материала, похожего на тот, из которого лепят цветочные горшки.
Сделав две длинные насечки лопатой, я приподнял дерн, поскреб землю под ним и очень осторожно вынул ее горстями на газету, углубив яму. Потом мы сунули в дыру кувшины, засыпали их землей и разровняли дерн. Дерн тянется, как резина. Мы проделали это в двух ярдах от того места, где люди раскапывали курган, причем с газетой мы действовали так аккуратно, что вокруг не осталось рыхлой земли.
Потом мы пошли домой через лунную мокреть – во всяком случае, трава была очень мокрой, – посмеиваясь и держа за щекой мятные леденцы. Никто не заметил нашего отсутствия, и мы легли спать.
На следующий день приехали антиквары. День выдался очень жаркий. Под деревьями на лужайке расставили столы, как на большом и очень шикарном празднике воскресной школы. На столах были разные пирожки, хлеб с маслом – белым и коричневым, тосты с джемом, тарелки с крыжовником и сливами, а еще цветы, которые нарвали девочки: голубая живокость и белые кентерберийские колокольчики.
Около трех часов на дороге послышались голоса, и вскоре в парадные ворота начали входить антиквары. Они встали на лужайке по двое и группками с застенчивым и неловким видом, в точности как ученики на празднике в воскресной школе. Вскоре явились еще какие-то джентльмены, похожие на учителей; эти не стеснялись и направились прямиком к двери. Дядя Альберта, который не слишком гордился тем, что вместе с нами наблюдает за людьми на лужайке из-под коротких занавесок в нашей комнате, сказал:
– Полагаю, это члены комитета. Пошли!
Мы спустились вниз в своих воскресных нарядах, и дядя Альберта принял комитет с таким видом, будто он – феодальный барон, а мы – его вассалы.
Он говорил о датах, столбах, фронтонах, каких-то там средниках, фундаментах, письменных свидетельствах, сэре Томасе Уайетте, поэзии, Юлии Цезаре, римских руинах, крытых проходах, церквях и лепнине, пока у Освальда не закружилась голова. Полагаю, дядя Альберта заметил, что мы стоим с разинутыми ртами (верный признак того, что у нас зашел ум за разум), потому что прошептал:
– Брысь отсюда и незаметно смешайтесь с толпой!
Мы ушли на лужайку, где толпились мужчины и женщины. С ними была одна толстая девочка, и мы попытались с ней заговорить, хотя она нам не понравилась. (Она была обтянута красным бархатом, как кресло). Но девчонка не захотела отвечать. Сперва мы подумали, что она из приюта для глухонемых, где добрым наставникам удается научить бедолаг говорить только: «да» и «нет», но потом поняли, что ошиблись, потому что Ноэль услышал, как она сказала своей матери:
– Зря ты меня сюда привела, мама. Мне не дали красивой чашки, и мне ни капельки не понравилось угощение.
А ведь она слопала пять кусков торта, не считая маленьких пирожных и умяла почти целую тарелку слив, а красивых чашек было всего двенадцать.
Несколько взрослых поговорили с нами самым безразличным тоном, а потом председатель прочитал газетную заметку о Доме у Рва. Мы ничего в ней не поняли. Другие люди произносили речи, которые мы тоже не могли понять, если не считать слов о добром гостеприимстве – после этих слов мы не знали, куда девать глаза.
Потом Дора, Элис, Дейзи и миссис Петтигрю разлили чай, а мы раздали чашки и тарелки.
Дядя Альберта отвел меня за кусты, чтобы я посмотрел, как он рвет на себе остатки волос: он подсчитал, что антикваров явилось сто двадцать три. Я слышал, как председатель сказал секретарю, что «они всегда едут туда, где будут угощать».
Пришло время отправляться на римские руины, и наши сердца забились быстрее. Мы сняли шляпы – все шло в точности, как в воскресной школе – и присоединились к многолюдной процессии нетерпеливых антикваров. Многие из них взяли зонтики и пальто, хотя погода стояла жаркая и безоблачная. Вот странные люди! Все дамы были в чопорных шляпках, и никто не снимал перчаток, хотя мы живем в деревне, где запросто можно их снимать.
Мы собирались встать поближе к раскопкам, но дядя Альберта сделал нам загадочный знак и отвел в сторону.
– Партер и бельэтаж предназначены для гостей. Хозяева и хозяйки удаляются на галерку, откуда, как мне достоверно известно, открывается прекрасный вид.
Итак, мы забрались на римскую стену и поэтому пропустили самый смак, ведь оттуда нельзя было как следует разглядеть, что происходит. Но мы видели, что люди копают и что-то вынимают из земли, а потом передают по кругу, чтобы все антиквары могли это рассмотреть. Мы знали, что они откопали наши римские древности, но антикваров они не слишком взволновали, хотя мы слышали звуки довольного смеха. Наконец копальщики добрались до того места, где мы оставили найденные Элис горшки, и мы с ней обменялись многозначительными взглядами. Вдруг толпа сомкнулась, мы услышали возбужденные голоса и поняли, что на этот раз антиквары действительно купились!
Вскоре шляпки и пальто начали расходиться, потянулись обратно к дому, и мы поняли, что скоро все закончится. Мы срезали путь назад как раз вовремя, чтобы услышать, как председатель говорит дяде Альберта:
– Настоящее открытие, очень интересная находка. Вы и вправду должны оставить одну себе. Ну, если вы настаиваете…
Мало-помалу толпа антикваров рассосалась с лужайки; вечеринка закончилась, остались только грязные чашки и тарелки, примятая трава и приятные воспоминания.
У нас был замечательный ужин – тоже на открытом воздухе: бутерброды с вареньем, пирог и все прочее, что осталось после антикваров. А когда мы смотрели на заходящего монарха небес (я имею в виду солнце) Элис повернулась ко мне и сказала:
– Давай признаемся.
Именно Дантист предложил веселую шутку, поэтому он и получил слово. Но мы немного ему помогли, потому что он еще не научился рассказывать истории по порядку.
Когда мы закончили, дядя Альберта сказал:
– Ну, я рад, что это вас позабавило. А вы будете рады узнать, что это позабавило и ваших друзей-антикваров.
– Разве они не приняли те штуки за римские? – спросила Дейзи. – В «Ромашковом венке» люди купились.
– Нисколько они не купились, но казначея и секретаря очаровали ваши хитроумные приготовления к их приезду.
– Мы не хотели, чтобы они уехали с пустыми руками, – объяснила Дора.
– Они не уехали с пустыми руками, – сказал дядя Альберта. – Чуть в стороне от изготовленных вами сокровищ они нашли два образца настоящей римской керамики, которые заставили всех до единого благодарить звезды за то, что он родился счастливым маленьким антикваром.
– Это были наши кувшины, – заявила Элис. – Значит, актиквары действительно купились!
И она поведала о том, как мы принесли кувшины и закопали их при лунном свете в кургане; остальные слушали с глубоким почтительным интересом.