– На этот раз у нас все здорово получилось, не так ли? – заключила она тоном вполне заслуженного триумфа.
Но Освальд почти с самого начала рассказа заметил, как странно смотрит на Элис дядя Альберта. У Освальда возникло ощущение, что надвигается нечто такое, что раньше уже несколько раз леденило его благородную кровь. Молчание дяди Альберта заморозило эту кровь прямо как в Арктике.
– Не так ли? – повторила Элис, не сознавая того, что уже уловил ее чуткий брат. – У нас ведь получилось их провести?
– Раз ты так настойчиво спрашиваешь, – заговорил наконец дядя Альберта, – не могу не признать, что у вас это действительно получилось. Горшки на верхней полке библиотечного шкафа – римская керамика. Амфоры, которые вы спрятали в кургане, вероятно (не могу сказать наверняка) бесценны и принадлежат владельцу этого дома. Вы их стащили и закопали. Председатель Мейдстоунского антикварного общества увез их в сумке. Что вы теперь собираетесь делать?
Мы с Элис не знали, что сказать и куда посмотреть. Остальные усугубляли наше болезненное положение невежливым гудением, утверждая, что мы не так умны, как себе вообразили.
Наконец воцарилась очень неприятная тишина.
Освальд встал и сказал:
– Элис, выйдем на минутку, я хочу с тобой поговорить.
Поскольку дядя Альберта не давал никаких советов, Освальд решил не спрашивать его разрешения.
Элис с Освальдом вышли в сад, сели на скамейку под айвой и пожалели, что попытались сыграть собственную шутку с антикварами. «Частную распродажу», как назвал это впоследствии дядя Альберта. Но, как почти всегда бывает, сожаления не помогли; надо было что-то предпринять.
Но что?
Освальд и Элис сидели в безмолвном отчаянии, а с лужайки доносились веселые беззаботные голоса: бессердечные юнцы играли в пятнашки. Как они могли играть в такое время, не понимаю! Освальд не стал бы играть в пятнашки, когда его брат и сестра угодили в ужасный переплет, но Освальд – исключение из правил. Правда, Дикки позже сказал мне, что все решили, будто дядя Альберта просто над нами подшутил.
Сумерки все больше сгущались, плоды айвы уже с трудом можно было отличить от листьев, а Элис с Освальдом все сидели, измученные тяжкими мыслями, и ничего не могли придумать. Наконец, совсем стемнело, взошла луна… И тут Элис вскочила – как раз в тот миг, когда Освальд открыл рот, чтобы сказать, что кое-что придумал.
– Я знаю, что делать! – воскликнула она. – Пошли, Освальд.
Они ушли в дом.
Освальд был слишком горд, чтобы спросить у кого-нибудь совета, он просто небрежно спросил, нельзя ли им с Элис на следующий день съездить в Мейдстоун – купить проволочную сетку для кроличьей клетки и еще кое-что.
Дядя Альберта ответил:
– Да, конечно.
Освальд и Элис поехали на поезде вместе с управляющим фермы, который отправился покупать овец и свиней. В другое время Освальд не смог бы расстаться с управляющим, не увидев купленных свиней, но не в этот раз. Они с Элис несли на плечах груз воровства, пусть и невольного, и никакие свиньи не могли увлечь юного благородного Освальда, пока позорное пятно не будет смыто.
Итак, он проводил Элис к секретарю мейдстоунских антикваров, но мистера Тернбулла не оказалось дома. Горничная любезно сообщила, где живет председатель, и вскоре дрожащие ноги несчастных брата и сестры ступили на безупречно чистые гравийные дорожки виллы Кэмпердаун.
Мы спросили, дома ли мистер Лонгчампс, и нам ответили, что дома. Затем, обуреваемые неописуемыми чувствами, мы ждали хозяина виллы в большой комнате с книгами, мечами на стене и застекленными полками. Лежащие под стеклом вещи казались паршивым разномастным барахлом, но мистер Лонгчампс был коллекционером, а значит, хватал все подряд, как бы уродливо и глупо эта вещь ни выглядела, лишь бы она была старой.
Хозяин вошел, потирая руки, и очень любезно поздоровался. Он сказал, что прекрасно нас помнит, и спросил, чем может нам помочь.
Освальд в кои-то веки лишился дара речи. Он не мог найти слов, чтобы признаться, каким он был ослом. Но Элис вылеплена из менее деликатного теста. Она сказала:
– О, нам ужасно жаль, и мы надеемся, что вы нас простите, но мы решили, что вам и всем другим бедным дорогим антикварам будет очень жаль проделать такой долгий путь и не найти ничего римского, поэтому мы положили несколько кувшинов и других штук в курган, чтобы вы их нашли.
– Я так и понял, – ответил председатель, поглаживая белую бороду и улыбаясь самым приятным образом. – Всего лишь безобидная шутка, моя дорогая! Молодежь любит шутить. Ничего страшного, и пожалуйста, не думайте больше об этом. Очень благородно с вашей стороны зайти и извиниться.
На его челе появились озабоченные морщины – так выглядит человек, который рад избавиться от гостей и вернуться к своим делам, от которых его оторвали.
– Мы пришли не за этим, – покачала головой Элис. – Все гораздо хуже. Мы положили в курган два настоящих римских кувшина, и вы их забрали. Кувшины не наши. Мы не знали, что они настоящие, римские. Мы хотели надуть антикваров… В смысле, любителей древностей, но надули самих себя.
– А вот это уже серьезно, – сказал джентльмен. – Я полагаю, вы узнали бы… Хм… «Кувшины», если бы снова их увидели?
– В любое время, – ответил Освальд с доверчивой опрометчивостью человека, который сам не знает, о чем говорит.
Мистер Лонгчампс открыл боковую дверь и поманил нас за собой. Мы очутились в маленькой комнате среди полок и шкафов, уставленных всевозможной глиняной посудой. Целых две полки были заняты такими же кувшинами, как те, за которыми мы приехали.
– Ну, – сказал председатель с тонкой, угрожающей улыбкой, похожей на улыбку злого кардинала, – которые из них?
– Не знаю, – ответил Освальд.
– Я бы их узнала, если бы вы дали мне их в руки, – сказала Элис.
Председатель терпеливо снимал кувшины один за другим, и Элис пыталась заглянуть внутрь. Потом качала головой и отдавала посудины обратно. Наконец, она спросила:
– Вы их не мыли?
Мистер Лонгчампс, содрогнувшись, ответил:
– Нет.
– Понимаете, внутри обоих кувшинов кое-что написано свинцовым карандашом. Мне жаль, что я это написала, и лучше бы вам этого не читать. Я не знала, что кувшины попадут в руки такого милого старого джентльмена, я думала, они попадут тому молодому человеку с тонкими ногами, который почти не улыбается.
– Мистер Тернбулл. – Председатель безошибочно понял, кого имеет в виду Элис. – Ну-ну, какой спрос с мальчика… В смысле, с девочки. Я не буду сердиться. Осмотри все «кувшины»; проверим, найдешь ли ты свои.
И Элис их нашла. Заглянув в следующий кувшин, она сказала:
– Этот.
А еще через два кувшина добавила:
– А вот второй.
– Что ж, – сказал председатель, – это и вправду те самые экспонаты, которые я получил вчера. Если ваш дядя ко мне зайдет, я их ему верну. Но для меня это разочарование, да. Думаю, вы должны позволить мне заглянуть внутрь.
Заглянув в первый кувшин, он ничего не сказал. А заглянув во второй, рассмеялся.
– Ну-ну, нельзя ожидать от юных головок зрелого ума. Вы не первые, кто пошел стричь овец и сам вернулся остриженным. В следующий раз, когда решите надуть антикваров, позаботьтесь о том, чтобы вас самих не надули. Не позволяйте этому происшествию очень вас опечалить, – обратился он к Элис. – Благослови вас господь, я и сам когда-то был маленьким, хоть и трудно в это поверить. До свидания.
В конце концов мы все же успели увидеть, как покупают свиней.
Я спросил Элис, что она нацарапала внутри мерзких кувшинов, и она призналась, что просто для полноты картины написала в одном «Попался!», а в другом «Опять попался, глупый». Но мы-то хорошо знаем, кто на самом деле попался. И если к нам снова явятся на чай какие-нибудь антиквары, они не найдут даже пуговицы от древнегреческого жилета.
Я не имею в виду председателя, потому что тот вел себя неплохо. Для человека его возраста, думаю, он вел себя очень хорошо. Освальд может вообразить, какая сцена разыгралась бы из-за вонючих кувшинов, если бы председатель оказался человеком другого склада. Но это настолько неприятная сцена, что Освальд не будет огорчать вас ее описанием. Если хотите, можете представить сами, чем бы тогда все закончилось.
Глава одиннадцатая. Благотворительный бар
Бродяга был весь в пыли, в очень рваной и грязной одежде, но с веселыми серыми глазами. И, прежде чем с нами заговорить, он прикоснулся к своей шапке, взглянув на девочек; прикоснулся слегка, будто нехотя.
Мы сидели на большой полуразрушенной римской стене у пастбища фермы «Три дерева». Только что закончилась жестокая осада: стену штурмовали с помощью луков и стрел – тех самых, которые Освальду подарили на день рождения взамен пистолета, конфискованного после печального, но не преступного события с застреленной лисой.
Чтобы избежать несчастных случаев, предусмотрительный Освальд распорядился, чтобы все надели проволочные маски.
К счастью, масок было много, потому что один из арендаторов Дома у Рва однажды побывал в Риме, где раздают сотни и тысячи масок во время забавы под названием «Битва конфетти» или Battaglia di Confetti (это на настоящем итальянском). Ему захотелось устроить похожую забаву в деревне, но деревенские жители были для такого слишком ленивы, и он махнул на свою затею рукой. Мы нашли на чердаке привезенные из Рима проволочные маски: там люди надевают их, чтобы противное конфетти не попадало в рот и в глаза.
В общем, все мы вооружились до зубов: луки, стрелы, маски, но победа зависела не от снаряжения, а от того, кто сильнее толкнет другого и сбросит со стены. Освальд, Элис, Ноэль и Денни защищали крепость. Наш отряд получился намного сильнее, но так уж отобрали людей Дикки и Освальд.
Атакующие все-таки ворвались в крепость, но только потому, что стрела попала Дикки в нос. Она задела его слегка, застряв в проволочной маске, и все равно у него начала хлестать из носа кровь. Тогда он сделал вид, что отправляется в док для ремонта, а пока защитники крепости не смотрели, прокрался по стене сзади, столкнул Освальда и упал на него сверху. Крепость, лишившись доблестного молодого командира, души осажденного отряда, была, конечно, вскоре взята и принуждена к сдаче.