– Ты красивая, – искренне сказал он.
– Все хорошо, ты меня прости, – начала лепетать Лена. – Я просто испугалась, ты таким страстным не был… будто не со мной… и сейчас по-другому на меня смотришь… не так, как раньше… Ты изменился.
– Нет, это ты изменилась. Только не улыбайся больше. Тебе идет испуг, – сказал Виталий, но мысленно все же дорисовывал мочку уха. – Ты мне очень нравишься.
– Ты слышал, что я сказала? – спросила Лена, опешив от комплиментов и просьбы не улыбаться.
– Нет, что? – Виталий, взяв блокнот и карандаш, делал наброски.
– Я беременна. Это уже точно. Что нам делать? – Лена расплакалась.
– Я тебя нарисую. Настоящую. Ты мне нужна. Без тебя я не справлюсь, – твердил Виталий и был честен. Во всяком случае, в тот момент. Он чертил рот и мизинцем стирал уголки. Ниже, еще ниже. Губы становились совсем тонкими, их почти не стало видно. Лишь две глубокие складки вокруг рта.
– Не смотри на меня так. Мне неприятно. Ты меня пугаешь, – попросила Лена и начала одеваться. Она его стеснялась. Старалась прикрыть грудь.
– Не надо, останься так, голой, – попросил он, продолжая делать наброски.
– Я не могу, – ответила она. – Ты мне не ответил.
– Что? Прости… – Виталий был увлечен наброском. Уже на следующий день рисунок покажется ему отвратительным, дурной карикатурой, гротескной, злой, написанной со скрытым презрением, даже отвращением. Он разорвет все, что нарисовал в тот вечер.
– Ребенок. У нас будет ребенок, – сказала Лена. – Ты рад? Если нет или ты против, то еще можно, наверное, сделать аборт. Я не знаю… Не хочу тебя заставлять или принуждать. Вряд ли ты к этому готов… да я сама не готова. Никому не сказала, даже маме.
– Конечно, я рад. – Виталий плохо понимал, чему должен радоваться.
– То есть мы сможем пожениться? Понимаешь, мои родители, отец, он очень консервативен. Да и мама не поймет. На меня будут косо смотреть… Мне все равно, конечно. Я только за родителей переживаю. Для них это станет ударом. – Лена лихорадочно убирала постель, наводила порядок. Не смотрела на него. Она никогда не смотрела ему в глаза. Инга же любила играть в «гляделки», уставившись на него немигающим взглядом. И требовала от него того же: «Посмотри на меня. Повтори, что ты сейчас сказал. Только смотри на меня!» «Ты невыносима и сводишь меня с ума», – глядя Инге в глаза, повторял Виталий.
Инга хохотала: «Ты первый моргнул!» Он улыбался как дурак.
Лена предпочитала разглядывать пол или видимую только ей точку на стене.
– Как скажешь. Да. Я все сделаю, – на автомате ответил Виталий, будто речь шла об очередной подписи в документах.
Потом все завертелось. Скорость, с которой развивались события, приближалась к критической. Виталию хотелось остановить разгонявшуюся с каждым кругом карусель и попроситься сойти. Его слегка подташнивало, кружилась голова. Хотелось хотя бы на один день остаться одному, в тишине. Никуда не идти, никого не видеть, не принимать решения. Но каждое утро за завтраком Лена, остававшаяся у него почти каждую ночь, обсуждала планы. Точнее, ставила Виталия перед фактом – сегодня мы едем туда, после обеда нужно сделать то-то. Ты что, не помнишь? Забыл?
Виталий отвечал, что помнит, не забыл. Ехал, подавал заявление в ЗАГС, получал талон в свадебный салон, примерял новый костюм. Стоял на могиле бабушки – Лена убирала увядшие букеты, выкладывала свежие цветы. Договаривалась про памятник, гранитную крошку, цветы, которые требовалось высадить. Виталий одобрил жуткий, просто отвратительный эскиз памятника и шрифт. Ткнул пальцем в красную гранитную крошку, хотя Лена говорила, что белая будет смотреться лучше. Кивнул, когда она предложила высадить на могиле бархатцы и карликовые ели.
– Смотри, – показывала Лена на соседние могилы, – очень хорошо смотрится.
– Что? Какая разница, как и что смотрится? Это кладбище и могила, – отвечал Виталий.
– Да, конечно… – быстро соглашалась Лена.
– Жуки, с ними можно что-то сделать? – спросил Виталий.
– Какие жуки? – Лена посмотрела на него с тревогой.
– Эти. – Виталий показал на бабушкину могилу и на соседние, с дорогими памятниками, цветами, лампадами. В белой гранитной крошке копошились жуки, которых в детстве Виталий называл «пожарниками». На фоне белой крошки они смотрелись отвратительными красными пятнами. Жуки подобрались и к бабушкиной могиле. Виталий раздавил сразу несколько.
– Да, наверное, потравить… я спрошу, – ахнула Лена.
– Какая разница? Не жуки, так мыши, крысы, люди, – заметил Виталий, показывая на заброшенную могилу, соседствующую с богатыми и ухоженными. Портрет женщины – красивой, молодой – упал и лежал на земле. Венки, много раз политые дождями, высохшие на солнцепеке, поблекшие, с облупившейся краской, выглядели символом заброшенности, ненужности. Виталий подошел к той могиле и поставил портрет ровно. Женщина улыбалась, ее улыбка была прекрасной, и оттого слишком велик был диссонанс с глазами – грустными, потухшими, страдающими. У Лены никогда не было такой скорби во взгляде, у Инги – всегда.
– Это нужно донести до мусорного контейнера, – услышал Виталий голос Лены. Она все еще возилась на могиле его бабушки. Но он не сдвинулся с места. Смотрел, как завороженный, на женщину с портрета, гадая, какой была ее жизнь, раз после смерти она оказалась никому не нужна. Дорогое кладбище, уважаемое и почетное соседство. Чья-то жена, любовница, дочь? Отчего она умерла в возрасте – Виталий посчитал – тридцати восьми? Всего тридцать восемь лет. Он подумал, что его могила будет точно такой же, никому не нужной. И кто-то, проходя мимо, даже не поставит его упавший портрет на место.
Они поехали к матери Виталия – Лена настояла. В доме стоял застарелый запах плесени, давно не мытых полов и посуды. Мать тоже показалась грязной – резко постаревшая, некрасиво поседевшая. С дурацкой, неуместно яркой помадой на губах.
– А где твой муж? – спросил Виталий.
– Какой из? – хохотнула мать. – Был да сплыл. Меня все мужчины бросают. Даже ты сбежал. Ни ответа, ни привета. Не пожелал матери счастья. Зажал квартирку. Делиться не захотел по-честному. А так бы была у меня семья. Так что спасибо тебе, сыночек, огромное за то, что мать одна на старости лет осталась. Чего приехали-то?
– Мы у бабушки на могиле были, – сказал Виталий первое, что пришло в голову. Он не знал, нужно ли сообщать матери о скорой свадьбе на фоне беременности. – Лена там убрала.
– И чего ты от меня ждешь? Чтобы я на могилку бегала да цветочки сажала? – хмыкнула мать.
– Нет, не жду, – ответил Виталий.
– Мы про памятник думали… надо поставить, – тихо заметила Лена.
– Вон, у Викуси теперь денег много, богатый женишок с жилплощадью. Пусть он и ставит, – отмахнулась мать.
– Мы решили пожениться, – сообщила Лена.
– О, вовремя! – расхохоталась развязно мать. – А свадебку когда играть собираетесь? На годовщину бабкиной смерти? Правильно. Чтоб два раза не вставать. И помянете, и гульнете. Да, Викуся? Хорошую ты себе невесту нашел. Быстро подсуетилась. Урвала тебя, рохлю. Небось ты и не заметил как. Или по залету такая спешка? А?
– Не твое дело, – резко ответил Виталий.
Он встал и пошел к выходу.
– Значит, по залету. – Мать смеялась неприлично, с вызовом, ненавистью. – Я на вашу свадьбу не приду! Не зовите! С внуками сидеть даже не просите! Я еще своих детей могу родить! Отольется тебе, Викуся, жадность. Пусть поперек горла тебе бабкино имущество встанет! – кричала мать из кухни, когда Лена, заливаясь слезами, обувалась в прихожей, а Виталий уже вызывал лифт.
Больше всего на свете в тот момент Виталий хотел оказаться дома. У бабушки. Лечь на ее диванчик, положить под голову думочку, укрыться пледом… Но Лена сказала, что их ждут ее родители. Он решил не спорить. Ему вдруг стало все равно. Будь как будет.
– То есть ты не против? Если ты не хочешь, не надо. А то ведь правда все будут говорить, что я по залету замуж выхожу и тебя заставила. Но если ты… можем потом…
– Ты о чем? – не понял Виталий.
– Ну, о свадьбе, – промямлила Лена.
– Как я могу быть против? – сказал Виталий. Лена его обняла и поцеловала. Он ничего не почувствовал. Совсем. Свадьба так свадьба. Какая разница?
Людмила Михайловна обняла Виталия как родного. Даже прослезилась. Отец Лены, Степан Федорович, коротко, но сильно пожал руку. Сели за щедро накрытый стол: салаты, закуски в три ряда. Парадный сервиз. Людмила Михайловна суетилась.
– Ну что же вы не едите? – без конца спрашивала она. – Леночка, а положи Виталию вот этот салат. Степан, налей Виталию водки. Или коньяку? Что вы предпочитаете? А вот еще паштет очень вкусный. Леночка сама готовила. Попробуйте. Степан, ну что ты молчишь? Надо тост сказать. Нет, давайте сначала помянем вашу бабушку. Леночка рассказывала нам о ней. Замечательная была женщина. Пусть земля ей будет пухом. На кладбище были, да? Хорошо. Памятник заказали? Правильно. Бархатцы решили посадить? Они многолетние и цветут долго. Очень красиво. Леночка, а вы к маме Виталия заезжали, да? Надо бы как-нибудь познакомиться. Как сваты, так сказать. Приличия соблюсти. Теперь уж не посторонние люди, а родня. А когда внуки пойдут, так совсем близкими станем. Еще поругаемся, кто первый с коляской гулять пойдет.
– Мам, – одернула Лена.
– Да, да, конечно. Это я так, размечталась. Успеем еще познакомиться. Жизнь длинная, куда торопиться. Как будете готовы. Виталий, а вот язык отварной. И хрен есть. Или горчицу? Что предпочитаете? Леночка, передай Виталию нарезку колбасную. Там и буженинка. Степан, ну что ты молчишь? Давайте выпьем за ваше счастье, дети. Я скажу тост. Ой, не могу, сейчас расплачусь. Так хорошо, дети, что вы встретились, полюбили друг друга. Мы всегда рядом, поможем во всем. Какое же счастье, что мы станем бабушкой и дедушкой. Внуки… Степан, ну что ты молчишь? Скажи, как ты рад! Ой, не могу, Леночка, передай салфетку. Я стала такая сентиментальная. Столько новостей счастливых. Степан, скажи, наконец, что-нибудь! Виталий, вы, наверное, не ожидали, что станете отцом? Не переживайте, Степан тоже не готовился так быстро становиться дедушкой. Это нормально. Леночка, передай Виталию икру. И сама съешь. Тебе нужно хорошо питаться. Ой, у меня утка в духовке горит, кажется. Леночка, ты мне поможешь? Нет, сиди, сиди, тебе нельзя тяжелое поднимать…