Первой дошло до Лены, когда она увидела написанный на бумажке номер телефона и имя – Виталий. Она не хотела звонить. И не позвонила бы. Если бы не Лерик, которому Александр Анатольевич лично пообещал лучшего преподавателя, который научит его всему для поступления в школу. Преподавателя, который считался в институте одним из лучших. Никто так не владел техникой.
– Он бы мог быть гениальным преступником. Подделывать картины великих мастеров. Никто так не умел повторить. Да, краски сейчас другие, холсты другие, но Виталий – да его можно называть по имени, но на «вы» – умел повторить технику любого художника. Даже профессионалы иногда терялись. – Сашка пытался рассмешить, увлечь ребенка, как делал это всегда. Тоже любимый прием, которым он пользовался, когда стал предлагать учеников Виталию. У мальчишек сразу же загорались глаза, и из обычного занудного репетитора, который должен был натаскивать, Виталий превращался в героя, вроде как пирата. Девочкам же Александр Анатольевич преподносил романтическую версию. Мол, однажды Виталий, когда еще был студентом, нарисовал девушку, в которую был влюблен. Естественно, безответно. И девушка, конечно же, была самой красивой. И та влюбилась в него, едва увидев рисунок.
– И что было дальше? – интересовались восторженные барышни.
– Вот сами у него и узнаете, – отвечал Александр Анатольевич.
Лерик по сто раз на дню спрашивал, когда они пойдут к репетитору по рисованию. Лена отчаянно пыталась солгать, мол, звонила, никто не ответил. Потом ответил, но сказал, что приболел. Возможно, дня через три. Но она прекрасно понимала, что сын от нее не отстанет, и с гулко колотящимся сердцем позвонила Виталию.
Когда пазл сложился – ей и Лерику предстояло увидеться с Виталием, – Лена решила смириться. Так распорядилась судьба. Может, и к лучшему – убеждала она себя. Может, Лерик сразу откажется от репетитора, скольких они уже поменяли. Лерик мог встать, не извинившись, ничего не объяснив, и просто уйти. Сколько раз Лена извинялась за поведение сына, что-то мямлила, выслушивала советы: «Сначала научите его себя вести прилично, а потом приходите». В какой-то момент она решила, что Виталий с Лериком точно не найдут общий язык, и мальчик откажется от нового репетитора с той же легкостью, как и от всех остальных. Не дождавшись окончания занятия.
Поговорить и посоветоваться ей было не с кем. Подруг не случилось, отец к тому моменту уже умер, мама давно жила в своем мире с прогрессирующей то ли деменцией, то ли Альцгеймером, то ли в собственных фантазиях. Людмила Михайловна, слава богу, не выходила голой на улицу, любила готовить завтраки, прекрасно помнила, что где находится. Даже Лене напоминала, что у Лерика завтра контрольная в школе, а послезавтра – родительское собрание. Но иногда впадала будто в беспамятство. Разговаривала сама с собой, поругивалась шепотом с покойным мужем, уставившись куда-то вдаль. Лена не пыталась в этом разобраться. Иногда мать уезжала, не сказав, куда и зачем. И отсутствовала до позднего вечера. Лена сходила с ума, не зная, кому звонить, куда бежать. Настоящих подруг у Людмилы Михайловны тоже не было. Ее жизнь была посвящена мужу, дочери и внуку. Места для себя она не нашла, да и не искала. Когда Лена уже сидела в прихожей одетая, собираясь идти в милицию, мама появлялась на пороге.
– Мам, ты где была? – ахала Лена.
– Где надо, там и была. Можно мне уже не отчитываться? Всю жизнь твоему отцу отчитывалась, хоть сейчас могу я пойти туда, куда хочу? – обижалась Людмила Михайловна.
– Я волновалась, – оправдывалась Лена.
– И напрасно. Я не в маразме, как ты давно предполагаешь. Ездила в магазин для художников. Валерий, иди сюда, посмотри, что я купила!
Она высыпала из сумки прямо на пол покупки – какие-то ластики, краски, кисточки, бумагу. Лерик кидался рассматривать, восторгался.
– Бабуль, то, что надо! Супер!
– Да, я знаю… – улыбалась Людмила Михайловна.
Именно бабушка подарила внуку на день рождения мольберт. Настоящий. Большой, удобный.
– И куда его ставить? – ахнула Лена. – Да и зачем? Вдруг Лерик бросит? Куда его девать?
– Выкинем, – пожала плечами Людмила Михайловна. – Но пока ведь не бросает?
Мольберт обосновался в прихожей. Лене пришлось поменять люстру и светильники, чтобы стало больше света.
– Бабуль, ты супер! То, что мне надо! – Лерик крутился вокруг мольберта, разглядывал и раскладывал новые кисточки.
– Посоветовалась со специалистами, – счастливо улыбалась бабушка.
Лена миллион раз собиралась спросить, не общается ли мать с бывшим зятем, ведь только он мог подсказать, какие покупать краски, бумагу, карандаши и кисти. Но так и не смогла себя заставить. Не хотела узнать правду, что да, общается. Или признать, что бабушка оказалась внимательнее к нуждам внука. Ездила, советовалась в магазине с консультантами, провела там несколько часов, устала. Потом везла этот мольберт. Как, кстати, довезла?
– На такси, – пожала плечами мать. – Там ребята погрузили, здесь таксист помог.
– Мам? Ну зачем… опять… у него есть краски. Все ящики забиты, – стонала Лена.
– Бабуль, а белую обычную гуашь купила? – Лерик разбирал очередной пакет.
– Две банки.
Лерик подходил и неуклюже, уже не по-детски, немного стеснительно, обнимал бабушку.
– У тебя же все это есть, – не понимала Лена.
– Нет, здесь не двенадцать цветов, а шестнадцать. И кисточка мне другая была нужна. Бабушка купила, – отвечал Лерик.
Лена по ночам размышляла, отчего вдруг мать поддерживает увлечение внука. Она ведь прекрасно знала, что Лена хочет для сына другого. Чего угодно, только не рисования. Даже не из-за Виталия, а может, и из-за него.
– Мам, я надеюсь, что Лерик бросит, – как-то призналась Лена.
– Я знаю. Как и то, что он не бросит. Это его путь. Разве ты не видишь, что ему больше ничего не надо? Что это настоящий интерес? – ответила мать.
– Я в детстве тоже любила танцы, – хмыкнула Лена.
– Да, но ты не была талантливой.
– Вот спасибо.
– Не за что. Но это правда. А в Лерике есть искра.
– Кто тебе это сказал?
– Никто. Я сама вижу.
– Он твой внук, ты его любишь и будешь гипертрофировать все, что бы он ни сделал. Если бы он клеил самолетики, ты бы решила, что он станет великим авиаконструктором.
– Вполне возможно. Но он не клеит самолетики. Он рисует. Кто-то же должен его поддержать. Если даже ты не хочешь. Не можешь себя заставить.
– Мам! Как? Что я должна поддерживать? А если он недостаточно талантлив? Если у него просто средние способности, как у его отца? Что-то я не помню, чтобы Виталия называли гением, – зло сказала матери Лена. – И что он счастлив в профессии? Жил затворником, получал гроши, которых ему даже на собственное пропитание не хватало, не говоря уже о том, чтобы содержать семью. Если бы не вы с папой, мы бы с Лериком жили в нищете! Ты хочешь такой же судьбы для своего внука? Единственного, между прочим.
– Да, ты правильно сказала. Единственного. И да, я хочу ему счастья – чтобы он стал тем, кем хочет. Дать то, чего не было ни у меня, ни у тебя – возможность выбора, счастье заниматься любимым делом. Пусть вырвется из нашего круга – станет другим. Совершенно другим… Ты не понимаешь, о чем я… – отмахнулась устало мать.
– Дядя Андрей предлагал устроить Лерика в кадетский корпус. Пошел бы по стопам деда. Что в этом плохого? – тихо спросила Лена.
Дядя Андрей, тот самый крестный Лерика, генерал в отставке, давно настаивал на военной карьере для своего крестника. Если Лена была не против, а только за, то мать все время находила отговорки – то у Лерика проблемы со здоровьем – подозрение на астму, – то жалко так рано отправлять мальчика в интернат.
– Андрюш, ты же знаешь, что у меня после Степы никого нет, кроме внука. Дай мне с ним понянчиться. Я же с ума сойду, пока он будет в интернате. Давай через годик? Мальчик мне жизнь продлевает. Я же ради него живу. А то за Степой уйду. Очень по нему тоскую. Только внук и держит на этом свете. А так бы давно за Степой отправилась, чтобы рядом с ним лежать да на том свете жить, как на этом жили, – говорила Людмила Михайловна.
Лене оставалось лишь удивляться тому, что дядя Андрей верил в искренность вдовы своего давнего друга. Умилялся до слез. Отвечал, что тоже без друга, как без руки или ноги… Живет будто инвалид.
– А представь как я. Каждый день со Степой разговариваю, все обсуждаю, докладываю, как он любит – только по делу, только факты. Каждую ночь он со мной. Рядом. Неужели ты думаешь, я не хочу, чтобы внук продолжил дело деда? Это моя мечта. Но давай попозже? Оставь мне еще время. Продли жизнь, – с мольбой в голосе просила Людмила Михайловна.
Дядя Андрей соглашался. Пускался в воспоминания об их юношестве, службе, дружбе. Напивался, конечно, в хлам. Лена видела, что мать специально подливает.
– Зачем ты это делаешь? – как-то спросила она мать, когда дядя Андрей выложил пачку денег на стол перед тем, как упасть на руки Людмилы Михайловны – чтобы лицом не в тарелку.
– Тебе отца мало было? – раздраженно и даже зло ответила мать. – Мне хватило, спасибо. Не хочу, чтобы мой внук вырос солдафоном и считал свой дом продолжением казармы. Не выписывал бы своей жене наряд вне очереди и не сажал бы на гауптвахту.
– Мам, помоги. – Лена пыталась переложить крестного на диван, еще при жизни отца предусмотрительно поставленный в гостиной, неподалеку от обеденного стола. Чтобы тело можно было быстро перетащить на диванчик, прикрыть заранее приготовленным пледом, открыть окно, поставить на пол бутылку с пивом и рядом – бутылку с водой. И еще банку с рассолом не забыть. Чтоб был выбор.
Мать уверенно, без всякой нежности, даже грубо, подхватила друга отца за подмышки, велев Лене взяться за ноги. Как они всегда делали с отцом. Тот тоже не умел пить в меру, в удовольствие, что ли. Всегда до отключки, до беспамятства. Мужчины все так пили. Во всяком случае, сослуживцы отца. После всех торжеств жены волокли бездыханные тела, укладывали на заднее сиденье служебной машины, молодые ребята-водители помогали дотащить до квартиры, переложить на диван.