– Он порезался, просто порезался, – Виталий не знал, что еще сказать.
– Да, я знаю. Он мне тоже это твердил. Чтобы я тебя не ругала. Что ты ему все показал, объяснил. Что он сам виноват.
– Крови было слишком много. И он сознание потерял. Я зашел – он уже упал. Я боялся, что он ударился, – признался Виталий. – Не знал, что делать в таких случаях. Никогда не сталкивался. Со взрослыми да, но он же ребенок. Прости, я боялся сделать что-то не то и не так. Я не умею с детьми, не знаю, как надо. – Виталий говорил, гладил Лену по руке. Но его в тот момент будто и не было на кухне. Он смотрел на все со стороны. И говорил не он, а кто-то другой. Такого с ним тоже никогда не случалось. Как ни странно, его слова успокаивали Лену. Он видел: ей приятно, что он ее гладит. А еще хотелось побыстрее закончить эту историю, избежать скандала, новых криков. Тот, кто находился на кухне, его двойник, это прекрасно понимал. – Хочешь, я тебе чай сделаю? Или кофе? У меня, кажется, было вино. Хочешь?
– Да, спасибо. Вино. – Лена улыбнулась. – У Лерика бывают носовые кровотечения. От переизбытка чувств. Когда он волнуется или нервничает. Даже от положительных эмоций может начаться. Он сам иногда не замечает. Просто видит, как кровь начинает капать на стол или на брюки. Сознание он тоже теряет. На физре в школе уже три раза. Врач говорит, что пройдет. Слишком быстрые скачки роста. У мальчиков такое бывает.
– У меня тоже так было в детстве, – признался Виталий.
– Мне за него страшно. Он слишком увлеченный, впечатлительный, нестабильный. Не знаю, как с ним лучше, – призналась Лена. – Он на тебя похож, ты заметил? Такой же красивый. Даже не верится, что у меня мог родиться такой красивый ребенок. Любуюсь им каждый день, как и тобой раньше.
Виталий посмотрел на Лену, и она ему вдруг понравилась. Это был странный вечер, уже ночь. Виталий рисовал Лену, настоящую, честную, перепуганную. Помада и румяна давно стерлись. Вокруг глаз – черные подтеки, которые вдруг сделали ее глаза огромными. Нелепые упругие кудельки превратились в мягкие локоны. В окно шарашила полная луна, пугающая, красная, ненормальная. Лена показалась ему прекрасной. Она это чувствовала и боялась пошевелиться. Сидела, как он велел.
– Ты красивая, – сказал вдруг он.
– Издеваешься? Сейчас? – хмыкнула она.
– Да, именно сейчас. Ты прекрасна, удивительна, необычна. Странно, что я раньше не видел, какие у тебя глаза, – ответил он, лихорадочно делая наброски.
– Какие? – спросила Лена, невольно поправляя волосы.
– Нет, не двигайся, – крикнул он. – Твое лицо… Как у Пьеро. Уголки глаз и рта вниз опущены. Но глаза занимают пол-лица. И скулы. Потерпи еще немного. Мне хочется их прописать. Они идеальны.
Лена сидела, как он велел, и думала о том, что еще несколько часов назад она бы все отдала за эти слова. Ведь даже не мечтала о таком. Надеялась, да. Но готова была довольствоваться и меньшим. А сейчас ей было все равно. Она позировала, думая о том, что больше не хочет видеть Виталия. Никогда в своей и в жизни сына. И ей достаточно того, что у нее есть Лерик, самый красивый, самый талантливый – лучший мальчик на свете. Ее ребенок. Только ее и ничей больше. И похож он на нее, а не на Виталия. Ее и губы, и брови, и лоб. А еще она хотела спать. До одури. Глаза закрывались.
– Прости, я устала. Я посплю немного? Полчасика буквально. Потом мы уедем. – Лена пристроилась на диванчике.
– Так странно, что ты здесь, – сказал Виталий. – Мне было страшно. Как тогда, с бабушкой. Ты знаешь. Только ты и знаешь. Как оказывается. Я не мог сдвинуться с места. Понимаешь?
– Прошлое повторяется. Снова и снова, – ответила Лена. – Ну я так думаю. Это не про то, как войти в воду дважды. Нет. И не про витки судьбы. Просто жизнь ничего нового не придумала. Прокручивает один и тот же сюжет, как заезженную пластинку. А люди на этот крючок опять попадаются. Зачем придумывать новое, когда старое работает безотказно. Бьет так, что мало не покажется.
– Я рад, что ты пришла.
– Да, я тоже так думала. Собиралась специально. Хотела тебе понравиться. Мечтала, чтобы ты меня заметил. Снова. Чем-то я ведь тебя привлекла однажды. Вот и надеялась, что получится. Получилось. Но за это потребовалось внести плату. Лерика. Его палец, кровь, обморок. Жертва. Самая дорогая. К этому я не готова. Такой ценой – нет, ни за что.
– Зачем ты пришла и привела ко мне Валерия? Ведь знала, что это я тот самый репетитор, которого порекомендовал Сашка. Чего ты хотела? – спросил Виталий.
– Не знаю. Думала, что ты признаешь Лерика своим сыном. Поговоришь с ним. Хотела, чтобы у ребенка был отец, – пожала плечами Лена. – Чего еще мне желать?
– Ты же запретила ему говорить. Это было твое условие, – удивился Виталий.
– Да. Но я надеялась, что ты в нем увидишь себя. Почувствуешь что-то. И не сможешь ему врать в глаза. Он похож на тебя так, что меня это уже пугает. Ходит как ты. Смотрит как ты. Даже хмыкает в точности как делаешь ты. Будто от меня в нем вообще ничего нет. Неужели ты не заметил?
– Нет.
– Я так и думала. А сейчас думаю, что все правильно. Так и должно быть. Лерик на меня похож, а не на тебя. Он такой же честный, искренний, не умеющий врать. У него мои черты лица и мой характер. Он верный и очень добрый. Умеет прощать и быть настоящим мужчиной – нести ответственность за свои поступки. Даже тебя он выгораживал. Взял вину на себя. Не предал. Так что я рада, что он не узнал правду. Что отец его не признал. Не увидел в нем ничего родного. Не стал за него биться, сражаться. Согласился быть просто репетитором, причем за деньги. Смешно, да? Я получаю от тебя копеечные алименты, которых едва хватит на два твоих занятия, и оплачиваю твои уроки. Знаешь, я честно рада. Как бы Лерик отреагировал на правду? Вдруг бы стал обвинять меня в том, что я лишила его отца? Поверь, я не собираюсь снова вмешиваться в твою жизнь. Теперь уже точно нет. Мне хорошо с Лериком. Больше никто не нужен. Я даже о новом браке никогда не задумывалась. Зачем? У меня есть сын. Это огромное счастье. Мне есть ради кого жить. А тебе? У тебя кто-то есть? Ради кого стоит жить?
– Есть… то есть была… не знаю…
– Женщина, чьи части тела ты рисуешь? Мне Лерик рассказывал. Он хотел нарисовать мои руки, кисти. В подражание тебе. Но я не позволила. Не хочу, чтобы он рисовал меня по частям, как делаешь ты, не видя человека. Мне даже страшно стало. Женщина для тебя конструктор, который ты, как ребенок, пытаешься собрать. Или, наоборот, расчленить, потому что не хочешь видеть единое целое – душу, внутренности. Принять человека. Ты пишешь не женщину, а призрак. Даже если она твоя любовница. Но и ее ты не видишь. Вы никогда не будете вместе. Возможно, она станет приходить, и ваша связь протянется всю жизнь. Но жить, спать, есть она будет с другим человеком. Она для тебя – коленка, запястье, пусть и идеальные по форме, но не более того. Поверь, для женщины осознать такое очень больно. Лучше сразу отвергнуть, чем отрубать вот так, по частям.
Виталий молчал.
– Мы все пытаемся повторить прошлое. Потому что надеемся на иной исход. Но его не будет. У тебя был шанс признать себя отцом. Ты мог бы всем говорить, что Лерик – твой сын. Показывать его фотографии, гордиться его работами. Утверждать, что его талант – от тебя. Неужели тебе ни разу этого не хотелось? Твоя женщина, точнее ее части… Когда она появится вновь – ты сможешь когда-нибудь назвать ее своей? Даже не женой, а просто своей женщиной? Лерик – твой, родной сын. И тебе он опять оказался не нужен. Тебя пугает ответственность? И тебе не придется ее нести. С этим я справляюсь. Обязательства? Поверь, от отца ничего не требуется. Просто быть в наличии, так сказать. Пусть редко, но быть. Любому ребенку важно знать, что у него есть и папа, и мама. Сам знаешь, что я тебе рассказываю. Ты ведь тоже вырос без отца. Да и с матерью тебе не сильно повезло. Лерику повезло. Я стараюсь быть самой лучшей мамой на свете. Ты боялся, что мы помешаем тебе жить твоей обычной жизнью? Нет. Я все это время пыталась найти объяснение, почему ты так легко отказался от собственного ребенка. И не нашла. Тебе поставили условия? Ты мог их не принимать. Или сделать так, чтобы эти условия были пересмотрены. Думаешь, я бы отказалась? Нет. Да, я сделала так, как подсказали родители, о чем жалею до сих пор. Но почему ты не вмешался? Не уговорил меня? Тебе будто это было на руку. Семья тебе была не нужна. А я ждала, каждый божий день. Твоего звонка, прихода, подарка для Лерика на день рождения. Ты хоть помнишь, когда у него день рождения?
– Помню. 13 апреля.
– Почти. Девятнадцатое мая. Прости, я правда очень хочу спать. Перенервничала.
Она прилегла на куцый кухонный диванчик и тут же уснула. Спала беспокойно. Вздрагивала. Металась во сне.
Проснулась резко, как, впрочем, всегда. Подскочила. Голову повело. Подступила тошнота. Тоже в последнее время часто случалось. Требовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Сейчас было не до этого. Она кинулась в комнату, задела ногой мольберт и упала. От грохота проснулся Лерик.
– Мам, где я? Что случилось? – Он тоже рывком сел в кровати, оглядываясь по сторонам.
– Все хорошо. Мы у Виталия. Тебе вчера плохо стало. Порезался. Помнишь? Но ничего страшного. – Лена кое-как встала и села на кровать к сыну. – Сейчас домой поедем.
– Надо мольберт поднять, – сказал Лерик. – Кажется, ты его сломала.
Он вскочил и увидел перевязанный бинтом палец.
– Ты мне больше не разрешишь точить карандаши? – спросил Лерик.
– Конечно, разрешу. Я тоже ножом режусь, когда картошку чищу, – ответила Лена и попыталась поднять мольберт.
– Мам, не так, – рассмеялся Лерик и сам поставил мольберт.
– А эта штука где должна быть? – Лена крутила в руках деревянную подставку.
– Здесь, – Лерик установил подставку. – Мам, ты смешная. Ничего в этом не понимаешь.
– Да, ты прав. Ничего. Но я рада, что у тебя есть занятие по душе.
– А у тебя было такое в детстве?