– Нет, к сожалению. Ходила в кружки, но мне особо ничего не нравилось.
– Ты же не против, если я стану художником. Пожалуйста, мам, разреши мне. Я очень хочу. Больше всего на свете.
– Конечно. Станешь обязательно. Замечательным художником. Я в этом не сомневаюсь! Поехали домой? Бабушка, наверное, уже с ума сошла от волнения. – Лена обняла сына и решила забыть о произошедшем. Найти для Лерика другого преподавателя. На Виталии ведь свет клином не сошелся.
– А где он? – спросил Лерик.
– Кто?
– Виталий.
– Не знаю.
Лена и не заметила, что они с Лериком в квартире одни.
– Давай иди умойся и поедем, – сказала Лена. Она убрала кровать, сложила аккуратной стопкой постельное белье, перемыла всю посуду, что была в раковине. Хотела протереть пыль и помыть полы, но услышала шум из коридора.
– Я задержался. Вот, это тебе. Акварелью нужно работать на листах формата А3. И вот еще – подарок. Этот ластик называется «клячка». Без него никак. Смотри, сейчас покажу.
Виталий подошел к мольберту, на который Лерик поставил свою работу – бился над кувшином и яблоком. Виталий несколько раз подтер, и кувшин вдруг приобрел объем, а от яблока на скатерть упала тень.
– Я тебя научу, если захочешь. Это просто. Вот здесь подтереть, здесь и немного вот тут… понял?
Лерик стоял, вцепившись в здоровенную папку с бумагой для акварели. Он смотрел на Виталия как на фокусника, который на его глазах превратил нарисованный кувшин в настоящий. Разве что вода в нем не плескалась. Виталий отдал ему ластик, и Лерик, одной рукой придерживая папку с листами, будто кто-то собирался ее отобрать, сел за мольберт и начал стирать.
– Нет, здесь слишком много. Нужен объем, – Виталий взял карандаш и сделал несколько штрихов. Лерик начал стирать.
Лена стояла и понимала, что в тот момент этим двоим – мальчику и мужчине – никто не нужен. Даже она. Как поступить, она не знала, не имела понятия. Отвлечь Лерика и отвезти его домой? Или позволить дорисовать? Ее тронуло, что Виталий посвятил утро покупке листов и специального ластика – она и понятия не имела, что Лерику это все нужно. Она кисточки из шерсти белки от куницы не могла отличить, как ни старалась. А Лерик, лишь бросив взгляд, определял и размер, и материал. У Виталия он увидел кисточки из шерсти пони и соболя и весь вечер только о них и говорил. Лена пообещала подарить ему такие на день рождения, с ужасом думая, где их искать.
Она вернулась на кухню, нашла в холодильнике яйца и пожарила яичницу.
– Надо позавтракать, – сказала она, зайдя в комнату.
Виталий и Лерик посмотрели на нее так, будто она на их глазах только что разбила кувшин. Тот самый, которому они придавали объем. Но оба послушно пошли на кухню. Лена сидела и смотрела, как они едят – одинаково держат вилки, одинаково склоняются над тарелками. Даже чай оба предпочитали одинаковый – с одной ложкой сахара. Лена сделала для Виталия, как для Лерика. И он пил с удовольствием.
– Прости, я не нашла у тебя кофе, – сказала она.
– Не надо, очень вкусный чай, – ответил Виталий.
Они обсуждали какие-то краски, придумывали композиции, которые точно понравятся комиссии. Хохотали над тем, что все рисуют старика со старухой и разбитое корыто или белку, грызущую орешки. И у приемной комиссии уже эти белки с лебедями вызывают или зевоту, или отвращение. Надо придумать что-то особенное, не как у всех.
– А вы что рисовали? – спросил Лерик.
– Хозяйку Медной горы. Это сказки Бажова. Там удивительный зеленый цвет. Самоцветы. Можно было придумать любой оттенок.
– Я не умею рисовать человеческие фигуры, – признался Лерик.
– Да, я тоже не умел, не мог понять как. Это просто на самом деле. Надо разложить фигуру человека на геометрические – квадрат, круг, прямоугольник. И тогда все сложится.
– Вы меня научите?
– Конечно. Ты только принцип должен понять, и все. Как повернешь фигуру, так и будет у тебя сидеть человек – хоть с вытянутыми ногами, хоть ровно.
– Сейчас покажете?
– Нет, Лерик, нам и вправду пора домой, – вмешалась в разговор Лена. – Мы и так задержались. У Виталия других дел полно. И других учеников тоже.
– Нет, сегодня я свободен, – сказал Виталий.
– Нам пора, – строго повторила Лена. – Уроки делать и сочинение писать. По литературе нужно большой текст прочесть. Еще английский. Ты забыл? У тебя контрольная на следующей неделе. Собирайся.
– Зачем мне? Я же все равно в художку поступаю, – буркнул Лерик.
– Вот когда поступишь, тогда и поговорим. А пока ты учишься в общеобразовательной школе.
– Сейчас, это быстро, – Виталий пошел в комнату. Лерик тут же кинулся за ним.
Лена начала прибирать на кухне. Перемыла посуду. Заглянула в шкаф и протерла все полки.
– Что ты делаешь? – спросил Виталий.
Лена не видела, когда он вошел и сколько времени за ней наблюдал.
– Прости. Просто у тебя тут такой… бардак. – Лена стояла и смотрела в пол, ожидая, что ее сейчас отчитают.
Она знала, что не совсем нормальная. Мать ей это твердила каждый день. Лена физически не могла терпеть грязь и пыль на любых поверхностях. Ей становилось нехорошо. Лучшее времяпрепровождение? Она брала зубочистки и отмывала холодильник и балконную дверь. Забиралась в каждую щель. Мыла, скребла. Натирала на терке хозяйственное мыло, смешивала с содой и уксусом, оттирала подоконник и двери до белизны. В этом было ее спасение – драить, скоблить, вычищать. Перетряхивать старые подушки, покрывала, ковры, скатерти. Отбеливать, полировать. Со стороны она, конечно, казалась, ненормальной – стоять и вычищать зубочисткой полку холодильника.
– Да, бардак, – согласился Виталий, – не могла бы ты… мы бы чаю выпили…
Лена отметила про себя, что Виталий не назвал Лерика по имени.
– Конечно, сейчас принесу, – ответила она.
Она заварила чай, разлила по чашкам. Поставила на поднос с сахарницей и салфетками, положила на тарелку печенье. Ей хотелось подать красиво.
Ни Виталий, ни Лерик даже не взглянули на поднос. Схватили чашки, отхлебнули. Лену они не заметили. Перед тем как зазвонил телефон, – а он трезвонил настойчиво, долго, – Лена успела подумать, что, возможно, все еще может случиться. Возможно, ей удастся перехитрить судьбу и вернуть прошлое. Проиграть заново свою жизнь, жизнь сына и отца этого ребенка. И вдруг она ошиблась, когда решила отказаться от предоставленного ей выбора? Телефон трезвонил. Виталий оторвался, недовольный, подошел, рванул трубку.
– Да. Что? Через час? Зачем? Да, жду. Конечно, – лепетал он в трубку.
Лена отметила, что в конце именно лепетал. В начале разговора раздраженный, недовольный, резкий. В конце – подчиненный, зависимый. Виталий так и стоял, держа трубку в руке. Лена подошла, положила трубку на аппарат.
– Лерик, нам пора. Собирайся, – сказала она тем тоном, который не терпел возражений. Лерик это сразу почувствовал. Стал собирать сумку.
– Спасибо, прости, что задержались, – сказала Лена Виталию.
– Да, конечно, ничего страшного.
– Мы найдем другого педагога и больше тебя не побеспокоим, – продолжала Лена. Она говорила для себя. Виталий ее не слышал и не видел.
– Конечно. Да. Звони, – невпопад ответил он.
В его жизнь тогда вернулась Инга. Опять. И Виталий забыл о Лерике, Лене, занятиях. Обо всем на свете. Сколько тогда она была с ним? Два месяца? Почти три. Для него – мучительных. Инга уходила. Ни разу не осталась на ночь. Он ее ревновал, сходил с ума. Они постоянно ругались.
– Все, я больше так не могу, – объявила она во время очередной ссоры, когда Виталий требовал, чтобы она рассказала ему, где и с кем живет. – Ничего другого я тебе предложить не могу. У меня есть своя жизнь, понимаешь? Я не могу и не хочу от нее отказываться.
– Но я же отказался! Ради тебя! – кричал он.
– От чего? У тебя никого и ничего нет. У меня есть. Прости. Правда, это становится невыносимым. Ты невыносим. Никакой радости от встреч. Надоели скандалы. Я приезжаю к тебе не за этим! – Инга тоже кричала, плакала, доходило до истерики.
– Хорошо. Уходи. Только больше не возвращайся. Никогда! – орал Виталий.
Едва за Ингой захлопывалась дверь, он проклинал себя за эти слова. Пусть уходит, только возвращается – на час, на минуту. Ему достаточно этих встреч урывками.
Он бродил по квартире в надежде найти какую-нибудь вещь, которую забыла Инга. Сколько было этих вещей за все годы? Не так уж и много. Расческа, губная помада, ручка, блокнот, журнал, браслеты. Он складывал все в коробку. Каждый раз собирался выбросить и не мог. Эти предметы давали ему пищу для воспоминаний. Когда образ Инги начинал гаснуть, Виталий доставал коробку, перебирал ее вещи и она опять стояла перед глазами. Сейчас она, кажется, ничего не забыла.
Виталий подобрал с пола резинку-«клячку». И карандаш. На мольберте, к которому он не подходил месяцы, проведенные с Ингой, так и стояли рисунки, работы Лерика. Виталий не знал, что с ними делать. Позвонить Лене и отдать? Зачем? Он пытался вспомнить, о чем они говорили в последний раз. Хотя какая теперь разница? Даже если она и звонила, он не подходил к телефону. Кажется, она хотела, чтобы он сказал Лерику, что не просто преподаватель, а отец. Или, наоборот, чтобы не говорил? Теперь это не имело никакого значения. Виталий точно помнил одно – никаких особых чувств оттого, что его сын находится рядом, он не испытывал. Мальчик как мальчик. Способнее остальных, но не более того. Лена, кажется, говорила, что Лерик очень на него похож. Ничего в душе не перевернулось, не отозвалось, не закричало. Или просто помешала Инга? Сейчас он испытывал лишь досаду, не в силах решить – хранить рисунки или нет? Засунул на книжный шкаф. Потом выбросит.
Виталий постепенно вернулся к работе, которая не приносила никакого удовольствия. Вроде бы жил.
Телефонный звонок раздался поздно вечером. Виталий дернулся. Инга. Только она ему звонила в такое время.
– Инга?
– Нет, это Лена.