ень широко. Мои мысли прерывает голос психолога:
– Старобинец Анна? Заходите.
Психолог – строгая красавица с искусно нарисованными бровями, лет двадцати пяти.
– Я так понимаю, у вас проблемы с приемом пищи?
Я собираюсь рассказать ей про беременность, про детский поликистоз, про искусственные роды – но это все ее не интересует. Ее интересует еда. Как именно я не могу ее есть.
– Вот вы видите еду. Что вы при этом чувствуете? Что думаете?
– Про что?
– Про еду.
– Ничего.
– Совсем ничего? Или, может быть, вы думаете, что еда вам неприятна? Еда вызывает у вас отвращение?
– Нет.
– Но и аппетита тоже не вызывает?
– Не особенно.
– Вам кажется, как будто еда несвежая? Или отравленная?
– Нет, мне абсолютно так не кажется.
– Но какое-то ощущение мешает вам ее съесть?
– Мне мешает ее съесть ощущение, что я не могу ее проглотить. Механически. Сделать глотательное движение.
– Но вы ведь делали гастроскопию? И там все в порядке?
– Делала. И там все в порядке.
– Это очень хорошо. Но вернемся к еде. Как давно у вас эти проблемы с приемом пищи?
– Пару месяцев.
– Но что-то вы же все-таки едите?
– Что-то ем.
– А как? Если вы говорите, что не можете проглотить пищу?
– Ну, в некоторых ситуациях – могу.
– В каких?
– Например, после того как выпью крепкий алкоголь. А еще – сразу как просыпаюсь. Поэтому все последнее время я ем один раз в день – сразу как проснусь. Прямо в постели.
Она делает стойку:
– Вы что, кладете еду с собой в постель?
– Нет. Когда я просыпаюсь, еду мне приносит муж.
– Еду? Муж? – переспрашивает она.
– Да. Еду – муж.
– В постель?
– В постель.
– Муж что – не работает? – она мне явно не верит. Действительно, что это за фантазии такие болезненные – муж, приносящий еду в постель!..
– Муж работает дома.
– Кем?!
– Сценаристом. Журналистом. Писателем.
Она что-то помечает у себя в бумажках и теряет интерес к теме мужа, который явно является плодом моего воображения.
– Значит, вы едите один раз в день – а потом вам становится неприятно принимать пищу?
– А потом мне продолжает быть приятно, но я не могу нормально глотать.
– Все понятно. А как у нас со сном?
– Плохо. У нас бессонница.
– Понятно… – она опять что-то пишет, потом отрывается от бумажек. – Ну что ж, Анна. Нужно госпитализироваться.
– Зачем?
– Как – зачем? Чтобы пролечиться.
– А что значит “пролечиться”? Как вы предполагаете меня лечить?
– Различными препаратами.
– Какими?
– Ну, Анна. Выбор препаратов – это дело врачей. Вас это не должно волновать. Ваше дело – госпитализироваться и спокойно пролечиться…
Она совсем молодая. Моложе меня. Не какой-то реликт советской карательной психиатрии. Так откуда же эти интонации? Это строгое выражение нарисованных бровей? Этот выбор слов?
– Как меня может не волновать, какими препаратами меня лечат? – устало интересуюсь я. – Это же мое здоровье. Не зная, как меня собираются лечить, я не смогу принять решение.
– Какое решение?
– О госпитализации.
Она смотрит на меня, как на инопланетного пришельца с зеленым щупальцем во лбу.
– Что ж, если вам так интересно – вы будете получать транквилизаторы, антидепрессанты и нейролептики, через вену и перорально. Вам что-нибудь понятно?
– Да, мне все понятно.
– Вот и хорошо. Рассчитывайте на три-четыре недели. Я вас сейчас оформлю. Пусть родственники вам привезут…
– Нет, спасибо.
– Что?
– Спасибо, я не хочу госпитализироваться на три-четыре недели.
– Как это – не хотите? Почему?
– Во-первых, я работаю.
– Вы работаете?! Кем?
– Сценаристом. И писателем.
– Вы вроде говорили, что это муж у вас…
– Я тоже. Но дело не только в работе. Я просто совершенно не хочу получать через вену и перорально транквилизаторы, антидепрессанты и нейролептики.
– Ну что значит “не хочу”, Анна? Мы же с вами тут не дети. Нет такого – “не хочу”. Нужно госпитализироваться – значит, придется госпитализироваться. У вас нарушение пищевого поведения. Как врач я несу за вас ответственность. Домой я вас в таком состоянии отпустить не имею права.
Я чувствую себя персонажем какого-то не то фильма, не то рассказа, где журналист приходит в дурдом писать репортаж, а потом вдруг оказывается пациентом – и дверь заперта, и на персонаже – смирительная рубашка, и медсестра колет в вену успокоительное, ласково приговаривая: “Ну конечно, ты журналист, известный журналист, не волнуйся!” Я думаю про запертую дверь на этаж. Про туалеты без дверей. И даже слегка пугаюсь. Но морок, к счастью, быстро спадает.
– Как журналист я могу вас заверить, что вы как врач имеете полное право отпустить меня домой. Принудительное психиатрическое лечение у нас только по решению суда.
– Да пожалуйста! Идите домой, на здоровье. Я вас что – насильно удерживаю? И не надо так разговаривать. Вам вообще-то помочь хотят. До свиданья.
– До свидания. Отоприте мне, пожалуйста, дверь.
…А ведь какая-нибудь другая женщина – без журналистского опыта, менее подкованная в юридических вопросах или просто более доверчивая и внушаемая – она вполне могла бы здесь сегодня остаться. Госпитализироваться. Поверить в эту “врачебную ответственность”. Смириться с тем, что “надо – значит, надо”. Возможно, ей бы это даже пошло на пользу. Я, впрочем, в это не верю. Коктейль из нейролептиков, антидепрессантов, транквилизаторов, неуважения, пренебрежения и уныния не может пойти на пользу никому.
Я так злюсь, что добираюсь до дома без единой панической атаки, а дома заглатываю три бутерброда. В каком-то смысле профессиональный психолог из Клиники нервных болезней очень мне помогла. К сожалению, терапевтический эффект держится недолго. Я засыпаю только под утро, а на следующий день снова не могу нормально дышать и есть.
Глава 23Оливки и парадоксы
Я все-таки обращаюсь к специалисту по паническим атакам, которого рекомендовала детский психолог. Его зовут Александр, офиса у него нет, он принимает на дому.
Он мне помогает. Понятия не имею, хороший он профессионал или шарлатан, была ли продумана его тактика психотерапевтической помощи, или так сложились звезды. Конкретно в моем случае он оказывается исключительно правильным персонажем.
Ему лет под пятьдесят. Он худой, сутулый, смущается при встрече и не уверен в себе. Он предупреждает, что работает с паническими атаками, а не с “потерей”, так что в нашем случае это будет как бы симптоматическое лечение. Он так старается быть правильным психотерапевтом, что буквально “обнажает прием”: повторяет за мной, слегка переформулируя, мои же фразы (по учебнику это, кажется, называется “возвращать пациенту его эмоции”), пытается не употреблять отрицаний.
Он говорит, что мы попробуем обойтись без таблеток. Он показывает мне простые, но действенные дыхательные упражнения на релаксацию и снижение частоты пульса (секрет прост: выдох должен быть гораздо длиннее вдоха), а также на снижение мышечного тонуса (тоже просто: чтобы расслабить мышцы, нужно их сначала максимально напрячь). Но помогает он мне по большому счету не этим. А тем, что у него есть интуиция, здравый смысл, умение смотреть на вещи под необычным углом – и, соответственно, свобода от стереотипов.
Психолог Александр выступает для меня в роли не столько психолога, сколько хитромудрого ребе, дающего парадоксальные советы печальному еврею.
– …У меня бессонница.
– Вы плохо спите. Нужно, чтобы вы гуляли на свежем воздухе каждый день минимум тридцать минут.
– Но я не могу! В этом же как раз и проблема! Я не могу отойти от дома. Как только я от него удаляюсь, у меня начинается паническая атака.
– Ой. Разве я сказал, что вы должны удаляться от дома? Это совершенно не обязательно. Гуляйте вокруг дома. Если хотите, гуляйте туда-сюда рядом с подъездом. Мне все равно. Мне главное, чтобы вы, во-первых, ходили тридцать минут, а во-вторых, на воздухе.
Я начинаю гулять вокруг дома – и день за днем обнаруживаю, что спокойно могу ходить тридцать минут без остановки, достаточно быстрым шагом и совершенно не задыхаясь. Как только я в этом убеждаюсь, ко мне возвращается способность удаляться от дома на расстояние как минимум получаса пешего хода. Покупка пиццы в “Голубке” перестает быть проблемой.
– …Я не могу нормально глотать еду. Только утром, сразу как просыпаюсь.
– Вы едите один раз в день. Вам кажется, это мало.
– Да!
– А пить вы можете сколько раз в день?
– Сколько угодно.
– Тогда в течение дня пейте какао, сладкий чай, молочный коктейль. С учетом полноценного завтрака у вас тогда не будет ни малейшего шанса умереть голодной смертью.
Я начинаю пить какао и коктейли. Я расслабляюсь, перестаю зацикливаться и больше не пытаюсь пихать в себя еду в течение дня, потому что надо. И неожиданно обнаруживаю, что в состоянии просто машинально схватить какой-нибудь плохо лежащий кусок и, не включая мозг, безо всяких проблем его проглотить.
– …А вдруг у меня все-таки есть какая-то ужасная болезнь? Хотя я и обследовалась. Например, рак. А я, вместо того чтобы его лечить, лечу панические атаки.
– Вы боитесь, что у вас серьезная болезнь. Хотя врачи ее не нашли. Что ж, я не могу дать гарантий, что у вас нет серьезной болезни. Бывает, врачи действительно что-то пропускают. Возможно, имеет смысл пройти еще какие-то обследования. Тут я не специалист. Но что у вас есть панические атаки – это точно. Даже если у вас рак – зачем вам еще и панические атаки?
Я прохожу еще какие-то обследования. Серьезной болезни по-прежнему не находят. Но даже если найдут. Зачем мне панические атаки? Действительно, непонятно.
– …Муж предлагает поехать в Грецию.
– Муж зовет вас в Грецию. Отлично.
– Да вовсе не отлично! Как я могу куда-то ехать в таком состоянии? Когда я ем один раз в день, не сплю и постоянно ужасно себя чувствую?