Вернулся Вадзим.
– Слышь, – позвал Белый, – Галка считает, что эта твоя фарадалка подозрительная.
Смерив его недружелюбным взглядом, гусляр скривился:
– Подозрительнее твоей морды, Белый, я в жизни ничего не видел. На месте городской стражи я бы упёк тебя в темницу. Просто на всякий случай.
– Ха! – от смеха Галка прыснула пивом. – Подозрительная… аха-ха… морда…
В шутке Белый не увидел ничего смешного, но промолчал, да и вообще он старался не смотреть на сестру. Порой её становилось слишком много. Что Галке, что Грачу часто руки чесались начистить морду. Но матушка учила своих Воронов заботиться друг о друге и беречь.
Рукав рубахи вдруг неуверенно подёргали. Он скосил глаза. Рыжие кудри разлетались в стороны. Пухлые губы горели алым. Лицо блестело от пота.
– Пошли…
– Хм?
– Пожалуйста, – кротко, точно маленькая девочка, попросила она.
– Куда это?
Из-за его плеча ревниво выглянула Галка. Нож, которым она только что резала репу, сестра воткнула в стол и медленно, со скрежетом прочертила линию от края к себе. Велга не обратила на это никакого внимания. Она чуть покачивалась, когда пыталась устоять на месте, на губах бродила глупая, ошалевшая улыбка. Ей было слишком хорошо, чтобы переживать о Галке, пожаре, скренорцах и обо всём на свете. Она просто хотела…
– Танцевать. Пошли со мной танцевать.
– О, нет. Я не танцую, – решительно отказался Белый и отвернулся, снова уставившись в кружку.
Хрупкая ладонь настойчивее легла на плечо. Велга склонилась к самому его уху:
– Там ко мне мужики пристают, руками лезут.
– Ну так не танцуй.
– Я хочу…
– Надавай им по рукам, – вставила Галка скрежещущим, совсем как её нож, голосом. – Чтобы свиньям неповадно было лезть.
– Я не умею, – прозвучало жалобно. Но она тут же снова переменилась, присела на колени, заглянула Белому в глаза, положив ладони на его руку, которой он сжимал кружку. Пожалуй, именно так Велга Буривой сотни раз выпрашивала что-либо у своего батюшки-некнязя. – А ещё я не умею танцевать эти ваши танцы…
– Наши?
– Танцы простолюдинов, – прошептала она, чуть краснея, от чего стала ещё привлекательнее. – Там надо так высоко ноги задирать…
Взгляд невольно упал ниже, к её коленям, спрятанным сейчас под одеждой. Как высоко кметы задирали ноги? Белый оглянулся на толпу, кружившую вокруг фарадалки. Девки и вправду размахивали подолами совсем неприлично.
– Пошли.
Белый и сам не понял, как ладошка Велги оказалась в его руке. Но вот он уже протиснулся в общий хоровод, помешав здоровому потному мужику лапать ладную кметку лет тридцати. Велга встала между этой женщиной и Белым, они взялись за руки. Белый крепко схватил мужика за руку и одарил ледяным взглядом. Мужик был крупнее и выше, но нутром почуял, что не стоило спорить. Обычно даже дураки чувствовали Воронов. Нельзя было точно сказать, что их выдавало: то ли благословение госпожи, то ли выжженный пустой взгляд, что бывает у всех, кто слишком часто лил кровь других.
– Ну? Как танцевать?
А Белый и сам не знал. Он в корчмах обычно пил, ел и спал, реже искал заказы и ещё реже общался с людьми.
Кметка, спасённая от мужика, с благодарностью подсказала:
– Правую ногу вперёд, левую поднять, назад.
Велга подчинилась остальному хороводу и сделала шаг влево.
– Ногу накрест.
Правая, левая, назад… Белый путался в ногах и кривил рот. Вдруг оказалось, что он неловкий и неуклюжий. Стараясь не смотреть по сторонам, он уставился себе под ноги. Правая, левая, назад…
А хоровод всё ускорялся, ускорялся. Правая, левая, назад…
Впереди взлетали рыжие кудри, покачивался круглый зад, задирался подол каждый раз, когда Велга поднимала ноги. Правая, левая, назад.
Потная рука мужика сжимала слишком крепко. Он похрюкивал, поахивал. Как же. Бесил. Каждый. Его. Звук. И запах тоже.
Белый оглянулся через плечо. Он смотрел на мужика снизу вверх, но с такой несдерживаемой ненавистью, что тот вдруг побледнел. Хоровод прошёл ещё круг. Движения повторялись, их получилось скоро запомнить, а ноги легко привыкли к простому танцу. Правая, левая, назад и влево, накрест.
Велга оглянулась на него, широко улыбаясь. Раскрасневшаяся, вспотевшая, разгорячённая. Блаженно пьяная. Пьяняще развратная. Неумолимо манящая.
Трещала трещотка. Гудела волынка. И Белый, уже уверенный, уже заражённый лихорадкой танца, криво улыбнулся в ответ.
Хоровод тянул всё дальше, всё быстрее. Топали ноги по дощатому полу. Стучали деревянные кружки, когда раз за разом звучали тосты. И пахло потом, пивом, вином, рыбой, медовухой, соленьями. Пахло хмельным весельем и смолой, жаром огня из печи и прохладой ночи из распахнутого окна.
Мужик позади хрюкнул.
– Ура «Весёлому кабанчику»! – воскликнул кто-то. – Волынщик, давай веселее.
И Вадзим, раззадорившись, заиграл ещё быстрее, так пылко, что ноги едва поспевали вслед за мелодией. Хоровод нёсся, нёсся вперёд, пока совсем не распался. И Велга вдруг оказалась в руках Белого, прижалась пышной грудью к его груди. И он обвил её тонкую талию руками, унёс в сторону, подчиняясь музыке и не в силах ей противиться. Рыжие волосы развевались в танце, Велга цеплялась за него руками и хохотала так радостно, что хотелось заткнуть ей рот поцелуем.
– Мне никогда… – Волосы прилипли к её шее, на губе застыла капелька пота. – …Никогда не было так весело.
Белый молчал, стараясь сосредоточиться на движениях. Он никогда не танцевал. По крайней мере, будучи настолько трезвым.
Её глаза блестели лихорадочным безумием. Дикой, безудержной радостью.
– Скажи… – она опасно близко притянула его руками за шею, и они чуть не стукнулись лбами. – Ты бы хотел меня поцеловать?
Во рту стало сухо. Он, кажется, не сделал за весь вечер ни глотка. Или, наоборот, выпил слишком много. Белый не помнил.
Её кожа горела. Глаза пылали. А ногти врезались в его шею, хватались за волосы на затылке.
– Меня никто никогда не целовал… а что… если бы… – Они сделали новый круг по корчме. Чуть не врезались в лавку, пошатнулись, и Белому пришлось крепче прижать её к себе, чтобы не дать упасть. – …Я умерла нецелованной?
Нож с рыбьей чешуёй холодил бедро. Этот нож должен был ещё три ночи назад оборвать жизнь этой нецелованной девчонки.
– У тебя сломанный нос? – вдруг, пьяно икнув, спросила она.
– Нет, – Белый почувствовал, как у него заскрипели челюсти.
Но мысли её метались, точно рыбки в проруби, и она уже забыла и о поцелуях, и о его носе. Мутный взгляд остановился на распахнувшемся вороте его рубахи, тонкие пальчики коснулись голой груди.
Белый задержал дыхание, подхватил её на руки, кружа в танце.
– Какой… необычный… – Она провела пальцем по оберегу на груди, коснулась кожи, и Белый сильнее сжал её талию. – Это… череп?
Череп. Со знаком Воронов.
Белый поспешно спрятал оберег под рубахой. Грач умело работал с костью и сделал им пять оберегов, каждому по одному: череп ворона со знаком Когтя.
– Танцуй лучше, – прохрипел Белый и обнял Велгу за талию, закружил сильнее в танце.
Так, чтобы у неё пропали все лишние мысли. Чтобы земля ушла из-под ног.
Они уже не соблюдали правил, и правил уже не было. Волынка, трещотка да топот толпы вёл их в танце.
С них лился пот, одежды прилипли к спинам. И в корчме для развесёлой толпы оказалось слишком тесно, приходилось всё ближе прижимать к себе Велгу, всё чаще проводить руками по её плечам, спине, талии и ниже, к круглому заду. А она была слишком пьяна и не замечала ничего, пока Белый не зашёл слишком далеко для такой благонравной девицы. И она остановилась посреди танца, упёрлась руками в грудь и посмотрела в глаза мутным задумчивым взглядом.
– Я устала, – пробормотала она и повисла у Белого на руках.
Обратно к столу пришлось тащить её волоком.
Галки за столом почему-то не оказалось. Она нашлась на подоконнике у распахнутого окна, сидела, перекинув ногу так, что одна была на улице, а вторая в корчме, и смотрела будто бы в ночную темень. Но даже по её взлохмаченному затылку становилось ясно, что она видела их танец, подметила каждый шаг, каждый жест. И осталась крайне недовольна.
Впрочем, до этого Белому не было никакого дела. Главное, чтобы дурная Галка не зарезала девчонку Буривой раньше времени.
На столе, пока их не было, появились оленьи рёбрышки. Белый понадеялся, что это чей-то подарок и ему не придётся за них платить. Но отправлять обратно на кухню было уже поздно. Белый сделал большой глоток пива и откусил от рёбрышка. Это было прекрасно.
Отчаянная безумная радость сошла с Велги, и осталась только пьяная тоска. Уткнувшись локтями в стол, она села совсем не по-княжески и, кажется, изо всех сил старалась не свалиться с лавки.
– Ешь, – Белый придвинул ей миску с рёбрышками. – Ты только пила.
Девушка не ответила, но брезгливо протянула руку над рёбрышками и неожиданно выбрала из всех закусок пирожок с крапивой, неохотно откусила крохотный кусочек, второй, третий, и скоро пирожок исчез.
Музыка затихла, и слышнее стал гул голосов. За стол с другой стороны от Велги присел уставший Вадзим.
– Фух, пусть Жировит теперь только заикнётся про мой долг. Он сегодня заработал раз в десять больше, чем я потратил.
– Он записывает, – Белый показал пальцем в сторону стены, завешанной берестяными грамотами. – Причём твои долги на моё имя. Я вычту из твоей платы.
В ответ гусляр только пожал плечами и отхлебнул пива.
Белый потянулся к рёбрышкам.
– Как думаешь, сколько они стоят? – раздался пьяный голос Велги.
Белый оглядел миску с закусками перед ней, подумал и взял ещё одно рёбрышко. Он уже пожалел, что прогулял столько денег. Прежде чем тратить, стоило для начала заработать.
– Не переживай, кн… Вильха. Если что, я заплачу.
– За Воронов?
Пусть рёбрышком он не подавился от удивления, но жевать перестал, да и в желудке стало как-то жирно, противно.