– Да про одну девку без сисек, которую ни один хороший мужик не захочет…
– Больно мне нужны мужики. Это к твоей мамаше без разбору шляются.
– Что ж ты, дрянь, какая грубая? – поморщился Вадзим.
– Иди на хрен!
Она злилась. Пусть и говорила правду, пусть на других мужиков ей и вправду было плевать, а всё же злилась. И потому прижалась к Белому, уткнулась носом ему в шею.
– Я хочу его убить.
Когда кто-нибудь другой кидался такими словами в ярости, это были пустые угрозы. Но Белый знал, как легко, без зазрения совести убивала Галка.
– Он член стаи, – возразил Белый и махнул Вадзиму рукой, чтобы тот шёл дальше. – Нельзя.
– У тебя самый дурной Клюв, каких я встречала.
– А у тебя что, их было много? – улыбнулся краем губ Белый.
Она потупилась, отстранилась, отводя глаза в сторону, и неопределённо пожала плечами.
– Что? – не поверил он. – У тебя был не один Клюв?
– Да, – неохотно призналась Галка. – Она была танцовщицей. Фарадалкой.
В раздражении сестра пнула подорожник ногой, промахнулась и подняла пыль на дороге. Было жарко. Лето бежало, спешило к ним навстречу. Галка стащила шерстяной худ и запихнула в сумку. На груди висел костяной оберег, которые всем подарил Грач. Даже Вороне. Наверное, её оберег так и лежал с ней в могиле под маками.
Пожелтевшая льняная рубаха прилипала к худому телу Галки, и сквозь ткань видно было торчащие соски. Вадзим не был далёк от истины: она легко могла сойти за юношу.
– И что случилось с той фарадалкой?
– Она меня предала, – сестра отвернулась, сорвала с земли белый, покрытый придорожной пылью цветок клевера и покрутила между пальцами. – Я её убила.
– Ты её…
Он не договорил. Им, Во́ронам, даже произносить такие слова не стоило.
– Мы не можем никому доверять, – она резко выпрямилась, посмотрела прямо, пронзительно и с таким надрывом, что ему стало не по себе. – Никому, кроме друг друга.
Слышно было, как впереди на дороге скрипели колёса телеги и звенел варган. А здесь над клевером жужжали шмели, и солнце пекло так, что можно было увидеть, как от почти летнего зноя дрожал воздух.
Галка медленно, шаркая по пыльной дороге, подошла ближе. Её худое, острое лицо было задумчивым, напряжённым.
– У нас есть только мы, братик, – она заложила клевер ему за ухо и улыбнулась так же криво, едва уловимо, как он всегда улыбался сам.
– Ага, и ты так любишь меня, что изо всех сил пытаешься вперёд меня убить Буривоев.
Белый сам потянулся за поцелуем, привычно коснулся её губ, и сестра приоткрыла рот, вторглась языком в его. Её губы были сухими и горячими, шершавыми. Галка вечно кусала их.
Поцелуй вышел короткий, но жадный. Горький, как цветы полыни. Сестра запустила руку в его волосы, взъерошила, и Белый раздражённо отстранился, взял её за руку и заметил шрам на запястье. Он был свежий и кровоточил, как и его два шрама: за Константина и Велгу Буривой. Но у Галки шрам был всего один.
– Как любопытно, – задумчиво пробормотал он.
– Пошли, – сказала Галка. – А то этот ублюдок сочинит про меня ещё какую песню.
Но Белый не выпустил её руку.
– Что это?
Вырваться у неё не получилось. Белый крепко вцепился в запястье, притянул руку к самым глазам, облизнул: ошибки быть не могло. Рана оказалась несвежей, уже зарубцевавшейся, от неё тянуло холодом, и в глубине чернела зима.
– Что это? – повторил он зло.
– Мой договор, – сквозь зубы процедила Галка.
Отпустив её, Белый в нетерпении содрал с себя кожаный дублет, бросил его в сторону от дороги, прямо на траву, закатал рукав: две свежие кровоточащие раны багровели на запястьях.
– Какого лешего? – всё его хвалёное хладнокровие как водой смыло. В ярости он выпучил глаза, наступал на Галку. – Что это значит? Буривои живы, я же вижу.
Сестра осталась на месте, понурила голову. Словно провинившийся ребёнок, чья проделка разозлила взрослых, она пробормотала:
– Прости. Я соврала.
– Что?
– Я соврала! – выкрикнула она с отчаянием. – Я скучала по тебе, а ты отдалился. И я была… совсем одна, даже зимой. Почему ты не вернулся? Даже Грач возвращался, а ты где-то бродил, и даже не писал… а я была одна, с этой безумной старухой…
– Не говори так о матушке.
– А я буду так говорить, – она вскинула голову, и непослушные короткие пряди упали ей на глаза. Злые серые глаза сестры сверкали от гнева. – Я ненавижу её. За всё-всё ненавижу. Она сделала из нас чудовищ, она издевалась над нами всё детство. Лупила нас, проклинала, ругала, заставляла спать на кладбище и… ты знаешь, знаешь, что она сделала со мной, когда у меня пошла кровь? Сказала, что я невеста смерти, а не живого человека, что я должна… А-а! – Галка закрыла руками лицо. – И Ворона меня держала всё время. Радовалась, что не мне одной с мертвецом… и Ворону я тоже ненавижу. Пусть она сгниёт в земле. Надеюсь, её всю сожрали черви, что от неё даже костей не осталось. Ненавижу!
Белый схватил её запястья, развёл насильно в стороны и поцеловал в горькие, сжатые губы.
– Не надо, Штяста…
Даже в кругу Воронов они почти не называли друг друга по именам. Матушка дала им прозвища, собрала их стаю, и они постарались забыть свои прошлые жизни и имена. Белому и забывать ничего не нужно было – он своих родителей не знал. Его воспитала матушка, она же нарекла его Белым Вороном. Одна только кормилица хотела подарить ему человеческое имя. Только она его и знала. Говорила – это чтобы уберечь от зла. Однажды только прошептала на ухо, чтобы он тоже знал своё другое, человеческое имя.
Белый не слишком верил в силу имён. Галку родители нарекли Штястой, счастьем то есть. Но счастья девочка никогда и не видела в своей жизни.
– Не надо, Штяста…
Какое счастье, какое облегчение, что она соврала. Значит, они не соперники. Значит, не придётся её убивать.
Пусть она ненавидит Воронов, госпожу и матушку, пусть ненавидит всё, чего коснулась смерть, но всё же она единственная его сестра.
«Я ведь тоже почти мёртвый, Штяста».
Она никогда не плакала, не стала и в этот раз. Глаза её были сухими, когда она сказала:
– У меня никого теперь нет, кроме тебя. Я никому не рассказывала, но я же искала родных, думала, найду – уйду навсегда из Воронов. Я так вас всех ненавидела. Но нельзя верить чужакам. Им нас не понять.
Всё дальше уносился плач варгана. Не хотелось сильно отставать от остальных.
– Ты мне не ответила, – Белый провёл пальцами по запястью рядом с кровоточащим знаком ворона. – На кого этот договор в таком случае?
Она высвободила руку, сорвала подорожник и плюнула на него, приложила к ране.
– Насчёт второго заказа я не соврала. Взяла ещё один в Старгороде. Не успела выполнить.
– Ты должна вернуться.
– Зачем? Я же сказала, что хочу тебе помочь.
Галка полезла в суму за тряпицей, ловко перевязала рану и зубами затянула узелок.
– Ты дура, что ли? Нельзя тянуть с заказами, если заключила договор. Представляешь, что может случиться со мной?
– Именно поэтому я иду с тобой. Чтобы помочь.
– Ты заключила договор с Навьими духами! – взревел Белый. – Ты попросила Щура, – он оглянулся в сторону, куда ушли ушкуйники с Вадзимом, и добавил тише, – самого Щура убить Велгу. Хотя она даже не твой договор. Твою мать, Галка, чтоб Пустошь тебя… Зачем?
Она прикусила нижнюю губу и поудобнее перекинула суму.
– Пошли, чего время теряешь?
– Ты понимаешь, что можешь погибнуть?
– Я понимаю, что ты можешь погибнуть. Ты упустил свой заказ, – легкомысленно пожала она плечами, нагнулась, чтобы сорвать ещё один цветок клевера, засунула кончик стебелька в рот и принялась посасывать. – Может, только благодаря тому, что я позаботилась, девчонка и умрёт. Щур достанет её.
– И тогда меня накажут. Как Ворону.
– А вдруг нет? Ты не можешь знать наперёд.
– Проверять я не собираюсь. Курва. Тупая курва.
Сестра всегда была взбалмошной и упрямой. За это матушка часто била её палкой, только всё без толку, Галка ещё больше злилась, ещё сильнее упрямилась и делала всё наперекор.
Но никогда раньше она не делала это ради кого-то другого.
– Не переводи разговор. С духами я разберусь сам. Ты что, собралась упустить свой договор? Ты сбрендила.
– Сам ты сбрендил, – она провела рукой по волосам, взъерошив и без того непослушные пряди. – Пошли.
– Кто твой договор? – он нагнал её, схватил за перевязанное запястье, отчего Галка зашипела, отдёрнула руку.
– Больно же!
– Кто твой договор?
– Иди на хер!
Маленькая, упрямая, глупая девчонка. Чуть склонив голову к плечу, он смотрел ей в спину. Галка была дурная. Бесноватая почти. Но дура ли? Готова ли вызвать на себя гнев госпожи ради него?
Галка дурная. Но не дура. Она хитрая, изворотливая, мстительная и злая, как лесавка. Она в ярости не раз убивала. Она убивала и из ревности. И всегда, всегда беспокоилась о своём благополучии.
И она никогда, ни за что бы не рискнула своей жизнью ради другого. Не стоило льстить себе: да, они брат и сестра. Да, у них нет никого, кроме Воронов. Но их всех воспитала старая, безумная, кровожадная ведьма, что вместо святого причастия облила их кровью воронов, что глодала кости несчастных, потерявшихся зимней ночью в пурге, что закапывала своих детей живьём в могилы, чтобы посмотреть, выберутся ли они, спасёт ли их госпожа.
Нет, у матушки не осталось ни слабых, ни доверчивых детей. Единственную такую – Ворону – теперь укрывали маки. Ох и славно же они цвели теперь, на исходе весны. Верно, их было видно издалека от Трёх Холмов. С каждым годом они разрастались всё дальше, поглощали бывшие засевы там, где боялись селиться люди, там, где среди могил бродили только духи Нави. Они добрались и до родной для Белого деревушки. Там на опушке похоронила их сестру матушка.
Так похоронят и следующего из Воронов, если не будет осторожен.
Галка была дурная. Но не самоубийца.
– Кто твой договор?