– А я его понимаю,– сказал Крис.– Сперва, может, и боялся – пока было что терять. А после перебоялся… Вот за что я большевиков не люблю – кроме Хасановны и Че Гевары,– так это за то, что они бездарно просрали такой колоссальный энтузиазм всей этой ученой публики. Ведь без всяких шарашек за те же хлеб и воду – только разреши!– такого бы насоздавали и наоткрывали, что Марс бы давно семнадцатой республикой стал, а Штаты – большим кукурузоводческим совхозом с джазовой самодеятельностью. Да, ребята, и какой бы это был джаз!..
– А не надо было фракционность разводить,– сказала Хасановна.– Поумерил бы Троцкий свои амбиции… Разобрался бы Радек со своими бабами… Как ведь все хорошо начиналось! И у нас в октябре, и у вас в августе!.. «ВНТС». Слыхала я про это… Знаете, как расшифровывается?
– Нет.
– «Вождь народов товарищ Сталин». Строили второй экземпляр, побольше, да война помешала. Не будь войны – аккурат к юбилею вождя Луну бы освоили.
– А какое сегодня число?– вдруг спросил Крис, поднося к глазам тоненькую серую брошюрку.
– Годовщина расстрела июньской демонстрации,– немедленно откликнулась Хасановна.
– Месяц я еще худо-бедно помню,– сказал Крис.– Я про число спрашиваю.
– Седьмое,– робко предположила Ираида.
– А тут как раз написано: «7. 06. 98. Проверить». И давно написано. Бывшими фиолетовыми чернилами.
– Можно посмотреть?– спросила Ираида.
– Сколько угодно,– сказал Крис.
– «Панас Запредельный,– прочла Ираида.– «Пролетарская машина времени «Красный Янус». Популярная библиотека. Роман для детей и юношества. Выпуск четвертый. Издательство «Полярный Октябрь». Архангельск, 1928 год».
– В Черкассах улица есть – Панаса Беспредельного,– сказал Коломиец.– Бывшая Рокоссовского. Может, это тот самый?
– «Глава восьмая,– продолжала читать Ираида.– Гремучий бензин. Новые друзья и новые враги. Мотоциклетки в ночи. Комсомольцы есть? Освобожденный оказывается негром. Что такое «навороченный байк»?»
– Чего?– приподнялся Крис.– Так и написано?
Ираида показала ему страницу. Крис недоверчиво посмотрел на буквы. Потом внимательно изучил обе стороны обложки.
– Настоящая,– сказал он.– Только вот откуда в двадцать восьмом году взяться слову «навороченный»?
– Жаргон, как и мода, возвращается каждые двадцать пять лет,– сказала Ираида.
– Например, глагол «бузить»,– ехидно сказал Крис.– Но при чем здесь сегодняшнее число? Написанное бог знает когда?
– Может, это и не число, а инвентарный номер,– сказала Ираида.
– А что значит «проверить»?
– Ну… – Ираида задумалась.
– А вот еще одна,– сказал Коломиец, выудив из коробки точно такую же брошюру.– Выпуск первый…
– Давай-ка высыплем все на стол,– предложил Крис.– Наверняка там еще есть…
– Лучше я сама,– сказала Хасановна.– А то вы у меня устроите тут…
Увы, других выпусков романа товарища Запредельного не отыскалось. Хасановна пошла заваривать чай. Крис углубился было в чтение, но тут дверь распахнулась, и на пороге возник доктор в обнимку с длинным тощим негром.
– Ух ты,– сказала Ираида.– Освобожденный оказывается негром… – добавила она шепотом.
– Не знаю, как вы,– с лихорадочной улыбкой во весь рот сказал доктор,– а мы с добычей. Этим афроафриканцем наши неизвестные друзья намеревались повторить вариант Сергея Коростылева. Прошу любить и жаловать.
– Как ты его назвал?– переспросил Крис.
– По правилам политкорректности – «афроафриканцем». Говорят, что «негр» – это неприличное слово. Вроде как «пидор». И отныне вместо слова «дурак» прошу употреблять выражение: «представитель интеллектуального большинства»…
Ираида медленно подняла руку и наставила указательный палец в грудь гостю. Тот начал бледнеть.
– Что-то случилось?– решил уточнить Крис у доктора.
– И еще как,– сказал тот.– Боюсь, что братца Майкрофта нам предстоит использовать на сто пятьдесят процентов…
Раздался какой-то всхлип. Негр закатил глаза и тихо сползал по стенке. Крис молча встал, ухватил парня под мышки и легко оттащил на кушетку для психоанализа, которая здесь, в приемной, играла роль дивана.
– Ты его знаешь?– повернулся Крис к Ираиде.
– Да это тот самый, который у меня хотел сумочку отнять!
– Ага. Что-то Москва становится уж очень маленькой. Где ты его взял, Иван?
– Где-где… В Мытищах. Где еще беглые негры водятся?
– А как тебя занесло в Мытищи?
Доктор набрал побольше воздуху в легкие – и начал рассказывать.
ГЛАВА 9
ПРОЛЕТАРСКАЯ МАШИНА ВРЕМЕНИ «КРАСНЫЙ ЯНУС»
Выпуск I
ГЛАВА 1
ИСПЫТАТЕЛИ. СЕКРЕТНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ «5-ЗЕТ». ГОТОВЫ К СТАРТУ!
Марков заехал за Терешковым на мотоциклетке. Одет он был по обыкновению в пилотское пальто-реглан, кожаный шлем и очень старые желтоватые выпуклые очки, делающие его похожим на удивленную рыбу.
– Ты спишь слишком долго,– заявил он с порога.– Это вредно. В организме накапливаются жирные шлаки.
– Я запасаюсь сном,– сказал Терешков.– Никто не знает, когда и как мы будем спать в следующий раз.
Он выпил стакан кислой воды. Это был сегодня весь его завтрак. Так велел профессор Шварцкопф.
– Неужели тебе так важно знать, когда и как мы будем спать в следующий раз?– удивился Марков.– Разве не ты, старый товарищ, обходился неделями без сна, держась в седле? Наверное, ты ослаб душой и телом.
Терешков засмеялся. Он схватил двухпудовую гирю, шутя обмахнулся ею, потом поймал Маркова за ремень и поднял вверх на вытянутой руке.
– Так и буду носить, пока не прекратишь брюзжать, как мелкая буржуазия!– пригрозил он.– Кстати, Маркс спал еще поболе моего!
– Так ведь он мозгом работал. Опусти, у тебя на потолке паутина, а я боюсь пауков.
– Знаешь, я чувствую себя необыкновенно,– заявил Терешков, ставя товарища на пол.– Такого со мной еще не было. Даже когда в первый раз я взлетел на «Сопвиче» и вся земля была подо мной, я не чувствовал такого подъема. А ведь по условиям эксперимента мы должны быть совершенно спокойны. Что же делать?
– Сейчас мы с тобой прокатим по начинающей просыпаться Москве, и ты посмотришь на нее отрешенными глазами. Ты увидишь грязь на улицах и дома с пыльными стеклами. Ты услышишь хохот самодовольных нэпманов, которые на пьяных извозчиках возвращаются с диких оргий. Обоняешь запоздалый обоз золотарей. Осязаешь помятых девок у дверей притонов…
– Зачем я стану их осязать?– удивился Терешков.
– Чтобы запомнить, дубина! Возможно, ты этого больше никогда не увидишь. Помнишь, что сказал профессор?
– Да. Не до конца выверено, вкогдамы вернемся.
Терешков натянул шинель и суконный шлем с голубой пилотской звездой. Огляделся, вдруг с грустью прощаясь с комнатой, к которой привык. Полукружие теплой голландской печи, длинное узкое окно, койка под серым одеялом, портрет Отто Лилиенталя на стене. Когда Марков впервые увидел этот портрет, он закричал: «Какой-то белогвардеец!» И долго после смеялся над собой.
На мотоциклетку успела лечь склизкая роса.
Громкий звук мотора отлетал от стен. Воздух, упираясь в лицо и руки, казался наполненным иглами льда.
Обманчив месяц апрель. Еще и снегу может подпустить.
С Воробьевых гор окинули глазом город. Темно…
Переглянулись:
– Едем?
– Едем, брат…
Пустыми улицами без девок и извозчиков они проехали еще пять верст и оказались в месте своего назначения, перед ничем не примечательным домом с арочными воротами.
Сторонний человек нипочем не сказал бы, что вот за этими самыми воротами (ржа со скрипом и заспанный дворник) скрывается могучая и секретная советская лаборатория. От которой (чем не шутит черт!) зависит все будущее счастье угнетенного человечества.
– Никодимыч, отпирай! Отпирай, Никодимыч!
– Фу, дымищу-то напустили…
Из флигеля – ассистентка Фрида.
– Не ждали вас так рано, зачем?..
– Невмоготу, Фрида Абрамовна! Запускай нас внутрь и дай поглядеть на приготовления.
Молча пошла впереди, в гулкое нутро дома. Странный флигель, никто и не поймет, что он – всего лишь нашлепка над громадным подземным залом. По лестнице, потом налево – и вот ты над круглой площадью, залитой дуговым светом.
Посередине площади – грузовик, в кузове которого стоит как бы круглая птичья клетка из белых прутьев сравнительно больших размеров, так что две новенькие мотоциклетки «БМВ» там помещаются, дьюары с газом и коричневые баулы. И немного места остается для двоих пилотов-испытателей.
Шестеро вокруг. Терешков знал их всех, знал и доверял. Вот старый Зосимов, спец из редких, любящий смотреть на звезды. Как флотский инженер строил подводный минный крейсер «Енисей». Вот Панкратов, тоже белая кость, но в доску свой, в революции с молодых ногтей, знал Ильича еще студентом. Легко орудует такими силами, что жутко делается,– и думаешь, зажав щепоть в кармане, что не все познано еще человеком и не все доступно ему так же легко, как бензин, электричество или пар. Но и гордость берет. Стрыйский, похожий издали на кривую растрепанную швабру, может в уме сосчитать любые числа и говорит, что никогда ничего не забывает. Бывший комиссар у Тухачевского, а крив потому, что белопольская сабля прошлась по ребрам справа, пересчитав их наново и по-своему. Манукян, электрик. Взглядом может лампочку зажечь. Проводку видит насквозь. Выводил в восемнадцатом флот из Гельсингфорса. Шпац, бывший эсер, сумевший удивить самого Эйнштейна странными трудами о парадоксах. И, наконец, Марысичка Панкратова, с которой совсем неохота расставаться…
– Ты вздыхаешь?– спросил Марков.
– И да, и нет,– ответил Терешков, диалектик.– Я вздыхаю, потому что очень долго мы с тобой ждали этого момента, а когда он наступил, все оказалось будничным. Но я не вздыхаю, потому что так и должно быть. Мы всегда ждем чего-то необыкновенно прекрасного и обижаемся на обыденность и думаем, что она нехороша. А вот она-то как раз и хороша. Что мы увидим там – мы ведь не знаем, правда? Но уже готовим себя к тому, что это будет – необыкновенно, прекрасно и восхитительно. Так?