– Кристофор Мартович,– подала голос Хасановна.– Позвольте посмотреть, что вам Панкратов сунул.
– Да-да,– вспомнил Крис.– Где оно?.. А, вот.
Хасановна осторожно взяла портмоне, взвесила в руках, поднесла к лицу, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь…
– С ума сойти,– сказал она и раскрыла портмоне.– Просто не могу поверить.
– Что это?– спросил Крис.
– С помощью этой штучки Панкратов заглядывал в будущее,– сказала Хасановна.– Самая ценная вещь, которая у него была. И он ее отдал. Просто так. Не понимаю.
– Что значит – заглядывал?
– Вот сюда – видите, внутри тут зеркальце вклеено?– надо смотреть одним глазом. Через какое-то время… в общем, становится понятно, что будет с каким-то местом, или человеком, или… Он говорил, что с помощью этого зеркальца во время Гражданской избежал десятка расстрелов. Во время нэпа деньги добывал: лотерей тогда было множество…
– Действительно, странно,– сказал Крис.– А вы этим зеркальцем пользовались, Хасановна?
– Выезжала несколько раз по заданию… – Хасановна поджала губы.– Либо эта вещь ему уже не нужна, либо…
– Либо он уверен, что вместе с нею заполучит и нас,– закончил мысль Крис.– Хасановна, а что бы вы сказали по этому поводу? Принять нам его предложение?
– Я так и не поняла до конца, в чем оно состоит,– вздохнула Хасановна.
– Отправиться в далекое доисторическое прошлое и зажить там новой жизнью.
– И все?
– Это не так уж мало.
– Я о другом. Мне не верится, что Панкратов способен так резко изменить себе. Что он стремится всего лишь тихо жить где-то вдали от цивилизации. Нет. Тут что-то большее.
– Мне тоже так показалось,– тихо сказал барон.– Скажите, Дора Хасановна-сан, он оченьвластолюбив?
– Не думаю. Власть для него – один из инструментов, вот и все. Он умеет пользоваться этим инструментом, заботится о нем… И то же самое касается денег.
– А в чем вы видите его настоящую цель?
– Я задаю себе этот вопрос уже семьдесят лет…
– Послушайте,– подал голос Коломиец.– Ведь если он создал что-то в далеком прошлом – то хоть что-то должно остаться? На раскопках там…
– Конечно, осталось,– сказал Крис рассеянно.– Вся мифология, например. Боги, титаны, асы, ваны… герои, чтоб им пусто было. Огонь дарили, огнем жгли…
– Так этот наш Илья Кронидович, он что, получается – Илья-пророк, что ли?– с каким-то быстрым ужасом в глазах взглянул на Криса Коломиец.– С гранатометом?..
Крис помедлил. Потом пожал плечами. Потом кивнул. И снова пожал плечами.
– То есть они и есть – боги? Такие?.. А впрочем… – Коломиец с шипением втянул воздух через уголок рта.– Гады.
ГЛАВА 21
Альберт Мартович, он же «братец Майкрофт», появился собственной персоной вечером, где-то в начале седьмого. Такой же поджарый, как Крис, но сутуловатый, по-генеральски коротко стриженный, с морщинистым лбом и тяжелыми воспаленными веками, он казался старше моложавого Криса не на шесть, а на все тридцать шесть лет.
Возможно, обстановка в квартире, где он бывал нечасто (но иногда задерживался надолго) и где он привык видеть абсолютную расслабленность и необязательность, удивила его – однако виду он не подал. В конце концов, что такого особенного в плотном запахе кофе, табака, виски (Коломиец смахнул локтем на кафельный пол плохо стоявшую бутылку) и ружейного масла? В скоплении знакомых между собой людей – пусть даже вооруженных? В общем состоянии тревоги, ожидания и взвинченности – в наше-то забавное время?
Словом, Альберт Мартович не моргнул глазом, поприветствовал всех, а потом попытался увлечь Криса на пару слов тет-а-тет… и оказалось, что уединиться практически негде.
В комнате Ираиды лежали, ошеломленные случившимся, Даша, племянница епископа Екатерины Максимовны, и овдовевшая попадья Софья Сергеевна – о них вспомнил и за ними слетал Коломиец. В комнате Криса отдыхали перед ночным бдением Рифат и Павлик, за минувшую ночь облысевший абсолютно, вплоть до бровей и ресниц (на что Рифат, проведя лапой по собственной бритой голове, заметил: «Меня передразнивает…»). Железная женщина Хасановна не выдержала в конце концов такого напряжения и теперь тоже спала, успев лишь переодеться в свою пижаму, но уже не в силах расстелить постель – а потому поверх покрывала. На кухне курили Коломиец, молодая женщина в камуфляже, негр Вася и низенький, но широкий в кости японец. В комнату доктора Ираида даже заглянуть не пустила…
– Ладно,– усмехнулся наконец Альберт, усаживаясь на стул Хасановны за широкий ее стол и жестом предлагая Крису занять гостевое кресло.– Поговорим, брат…
– Что случилось?– почти равнодушно спросил Крис.
А случилось плохое. Сегодня Альберта Мартовича вызвал министр и тихо и приватно объяснил, что, даже прекрасно относясь к Альберту Мартовичу и ценя его вклад в криминалистическую теорию и практику, ценя достижения Кристофора Мартовича в деле раскрытия нескольких преступлений и предупреждения еще большего их числа, он, министр, уже больше не в состоянии покрывать очевидные нарушения законности работниками агентства «Аргус» – и кое-что было тут же перечислено, а кое-что другое, видимо, лежало в большой красной папке, по которой министр поколачивал костяшками пальцев,– и потому министр вынужден, просто-таки принужден к тому, что он в последний, ну, в самый наипоследнейший раз закрывает глаза на шалости известного лица, а там – все, и даже простой переход улицы на красный свет светофора повлечет самые тяжкие последствия, самые… вы меня поняли?
– И мы его поняли?– спросил Крис.
– Поняли,– сказал Альберт.– Написал я рапорт, бросил на стол и ушел. Так что…
– Зря,– сказал Крис.
– Наверное. Жалеть буду. Все равно… Но во всем есть свои плюсы. Теперь вот – ручки-то развязаны!– и Альберт действительно показал свои развязанные руки.
– И что ты ими будешь делать?
– Систематизировать. Ребята вы тут хорошие, но работать не умеете ни хрена.
ИЗ ЗАПИСОК ДОКТОРА ИВАНА СТРЕЛЬЦОВА
Было по-настоящему темно, когда я проснулся и почувствовал, что могу встать. То ли во сне, то ли в какой-то полудреме я проанализировал свое состояние как бы со стороны – пригласив себя-врача к себе-раненому – и решил, что тяжесть обусловлена не столько самим ранением, относящимся к легким с кратковременной потерей боеспособности (до семи дней), сколько с отравлением неизвестным ядом с выраженным психотомиметическим действием. Возможно, действие яда прекратилось. Возможно, помог антидот, введенный вовремя. Во всяком случае, я чувствовал, что вынырнул из какой-то глупой мутной депрессии.
И – мог – наконец – встать!
Впрочем, как человек осторожный, я сначала спустил ноги с кровати и сел. Было больно, однако без эксцессов. Теперь следовало привыкнуть к темноте. Когда просыпаешься, видишь почти так же плохо, как если бы вошел в темную комнату из светлой…
Ираида спала в кресле, свернувшись уютно, но вряд ли слишком удобно. Дед ее храпел на полу. В темноте он казался особенно громаден. Диван занимал колдун… Я стал всматриваться – и вдруг понял, что это не лежащий человек, а всего лишь скомканное покрывало!
Так… Я тронул Ираиду за руку – она проснулась мгновенно и бесшумно – и приложил палец к губам. Потом показал на диван.
– Ваня,– сказала она тихо,– как ты меня напугал…
– А …– но я уже все понял.
– Черт с ним. Тебе лучше?
– Мне уже почти хорошо. Вот ты здесь – и мне хорошо. Ладно, если все в порядке, то ты спи, а я пока поброжу. Ложись нормально, в кресле разве сон?
– Да у меня там… беженцы …
– Ложись на мою.
– Ваня, что подумают…
– Что подумают, то и подумают… Как честная девушка, ты должна будешь выйти за меня замуж. Всего-то делов.
– Убедил,– сказала Ираида, на четвереньках, но с пантерьей грацией перешагнула с кресла на кровать, растянулась у стенки, переливчато вздохнула и засопела носом.
В приемной сидели четверо: Крис, Коломиец, «братец Майкрофт» и Ященко, по-прежнему связанный, но уже без пластыря на морде.
– …не волнуйся,– говорил братец по телефону.– Не пропадем. Ты понимаешь, я вдруг понял, что работать под настолько неблагодарными людьми – просто опасно. Вот и все. И больше ничего. Никаких демаршей. А ты подумала… Ну, я понимаю. Нет, тебе показалось. Да вот сидим с ним, как раз именно это все и обсуждаем. Да-да. Хорошо. Спокойной ночи. Я тебе говорю: обойдется. Конечно.
Он положил трубку и кивнул мне, приглашая присоединиться. У Альберта была славная черта: где бы он ни появлялся, всем сразу делалось понятно, что здесь он главный. Даже на конкурсе поваров.
– И дальше,– сказал он, водя карандашом над картой – той, которую составляла Ираида по материалам колдуна Митрофанова.– Вы этого знать не могли, потому что пожарные имеют приказ: все данные секретить. Насколько мне известно, почти десять процентов пожаров от якобы курения в постели – это случаи самовозгорания. Непонятно? Люди загораются. Вспыхивают. Иногда просто ожоги получают, иногда – только пепел остается… Не объясненный наукой феномен. Поэтому – держать в тайне. Все, что не объяснено наукой, на всякий случай держится в тайне… Так вот, я – совершенно случайно – знаю доподлинно, что все отмеченные вами пожары относятся именно к этим случаям.
– Оп-па… – сказал Коломиец и посмотрел на Ященко. Тот замотал головой, не издавая ни звука. Видимо, звук ему запретили.
Это все было интересно и важно, но меня ждали насущные дела в другом месте.
А кроме того – вспомнилось сквозь бессознанность, сквозь бред, как предлагал Ираидин дед кое-что Ященко… где два, там и пять… – и теперь надо было решить, что мне с этим воспоминанием делать…
Разобравшись с нуждами организма, я даже затеял его помывку – после чего усталый, но обновленный выбрался обратно. Альберт рассказывал колдуну про случай в тюремном изоляторе и демонстрировал кассету с записью последних слов Рудика Батца.
– …то есть мы вас просто убьем, а потом поставим эту кассету – что вы будете делать? Как я понимаю, мозг не должен быть разрушен, поэтому придется душить… Вот доктор подскажет: как нам убить товарища полковника с наименьшими повреждениями мозговой ткани?