– Зачем ты пришла? – устало спрашиваю я.
– А мне что, нужно разрешение прийти в квартиру, в которой я жила почти месяц? – спрашивает она надменно. – Наверное, ты заметила, что я зашла, открыв дверь своим ключом. И этот ключ мне дал Кирилл.
Ощущаю себя так, словно под ногам шатается пол. Ноги меня с трудом держат, чтобы устоять, я прислоняюсь плечом к стене. Нет, я, конечно, знала, что у Кирилла все эти пять лет были женщины, но то, что Кристина жила здесь, в этой квартире, производит на меня эффект разорвавшейся бомбы. Наверное, потому, что ее я знаю лично, потому, что представить его в отношениях с ней легче, чем с какой-то эфемерной привлекательной девушкой, знакомой мне лишь по картинке.
По лицу Кристины я вижу, что она наслаждается моим замешательством. Что ж, топтать меня я не позволю, несмотря на скверное самочувствие.
– И все же сейчас здесь живу я, – говорю я, собирая остатки сил. – И я прошу тебя уйти.
– А то что? – Она выразительно приподнимает идеально очерченные брови.
– А то я позвоню Кириллу и попрошу его, чтобы он сам тебя отсюда вывел. – Я, конечно, блефую. Последнее, что я бы стала делать сейчас, – это звонить ему, но терпеть присутствие этой девицы я тоже не могу. Силы уже на исходе.
– Да я и не собиралась здесь задерживаться, – отвечает она презрительно. – Зашла забрать кое-что свое.
С этими словами она отворачивается от меня и нахально топает в одну из комнат, даже не сняв туфли. Среди какофонии самых разнообразных эмоций, рвущих меня на части, я особенно выделяю одну – это облегчение от того, что мы с Кристиной хотя бы выбрали разные спальни.
С трудом переставляя ноги, я дохожу до дивана и обессиленно опускаюсь на край. Меня начинает бить мелкая дрожь, и кожа на руках становится гусиной – ощущение такое, будто поднимается температура, а я даже не знаю, есть ли в этой квартире жаропонижающее.
Стук каблуков Кристины, которая через минуту возвращается в коридор, болезненным эхом отдается в висках.
– Если найдешь что-то еще, можешь передать через Кирилла, – говорит она насмешливо, покручивая на указательном пальце изящную кружевную комбинацию. – Кто знает, что еще я могла здесь забыть.
Когда за девушкой закрывается дверь, я падаю на диван. Сил подняться и дойти до комнаты у меня просто нет. Единственное, что мне удается сделать для собственного комфорта, – это сдернуть с края дивана сложенный плед и укрыться, потому что к вечеру меня начинает нестерпимо морозить.
Глава 39
– Ты что себе позволяешь? – Взволнованный голос Кирилла доносится до меня, словно через плотный слой ваты.
В голове равномерно гудит, как если бы я находилась в самолете, а в животе – абсолютная пустота и невесомость. Я, похоже, очень давно не ела. С трудом разлепляю веки и не могу сдержать болезненный стон – в комнате так светло, что режет глаза, и я инстинктивно подтягиваю одеяло, чтобы под ним спрятаться.
– Лера, черт возьми! Посмотри на меня.
Одеяло оказывается молниеносно отброшено, и я обхватываю себя за плечи, чтобы согреться. Глаза постепенно привыкают к свету, и я заставляю себя открыть их и сфокусироваться на Гордееве. Он, в обычной футболке и джинсах, с двухдневной щетиной на идеальном лице, нависает надо мной, как темная птица, готовая в любой момент атаковать. Но не атакует. Потрясенно выдыхает: «Ты заболела» – и, опустившись на корточки, кладет ладонь на мой пылающий лоб. Его рука, обычно горячая, сейчас ощущается прохладной. Так приятно, что я снова позволяю векам закрыться, наслаждаясь этой случайной, но такой необходимой мне лаской.
– Как давно у тебя жар? Почему ты не позвонила? – Внимательно вглядываясь в мое лицо, он один за другим выдает вопросы, на которые у меня нет ответов. – У тебя что, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения?
– Я… Мне стало плохо… – Я напрягаю лоб, силясь понять, сколько времени прошло с того дня, когда в квартиру приходила Кристина. Есть подозрение, что не один, потому что я смутно помню, как несколько раз доползала до туалета и кухни, чтобы попить, а потом по стеночке брела обратно в спальню. – Какой сейчас день?
– Суббота.
– О, – потрясенно округляю глаза. Значит, я была в горячечном бреду два дня. Значит, после той ночи Кирилл не приходил два дня. Что ж, он не врал, когда говорил, что ему нужно время, чтобы подумать.
– Я звонил тебе несколько раз. Катя тебе звонила. Панин оборвал мне телефон, потому что ему ты тоже не отвечала, – словно в ответ на мои невысказанные претензии, перечисляет он напряженно. – И вот я приезжаю из командировки и нахожу тебя здесь полуживой. Если бы не твое жалкое состояние, я бы задал тебе такую трепку!
– Я не слышала, – хмурюсь, когда понимаю, что несколько раз прятала голову под подушку, скрываясь от назойливой трели телефона. – Не помню…
Облизываю пересохшие губы, морщусь, когда в груди что-то болезненно колет.
– Тебя нужно показать врачу, – говорит Кирилл внезапно осипшим голосом. – Ты выглядишь просто ужасно.
Я морщусь от его замечания, но сил на то, чтобы возразить, у меня нет. Я просто рада, что он здесь, что я больше не одна.
– Я сейчас вернусь, Лера.
Кирилл уходит из моей спальни, но я слышу, как он гремит ящиками в кухне и громко разговаривает по телефону, но сконцентрироваться на том, о чем он говорит, у меня не получается. Мой разум снова погружается в туман – видимо, силы, которые я смогла накопить за продолжительный болезненный сон, уже иссякли. Я откидываю голову на подушку и закрываю глаза. А в следующий раз прихожу в себя, когда Кирилл начинает мягко трясти меня за плечо.
– Тебе нужно выпить лекарство, – слышу его требовательный голос над ухом. – Ну же, малышка, помоги мне.
Кирилл обнимает меня за плечи и, приподняв над подушкой, подносит к моему рту стакан с мутноватой жидкостью. Я послушно глотаю что-то горьковатое на вкус, потом снова обессиленно опускаюсь на кровать.
– Рано, Лера. – Гордеев стаскивает с меня одеяло и, просунув одну руку под колени, а другой обхватив мою спину, поднимает меня на руки.
– Что ты делаешь? – слабо протестую я, пряча лицо у него на груди.
– Постель под тобой влажная. Тебя надо переодеть в сухое, – терпеливо поясняет он, усаживая меня в кресло.
На одно короткое мгновение наши глаза встречаются. Несмотря на болезнь, ощущаю, как меня захлестывает волна эмоций. Здесь и радость, и нежность, и благодарность, и желание… В груди набухает так, что становится трудно дышать, а температура моего тела, кажется, стремительно повышается еще на несколько градусов. Кирилл первым разрывает этот тесный зрительный контакт. Кажется, прежде чем отвернуться, тихо ругается себе под нос, но в этом я не могу быть уверенной.
Затуманенным взглядом наблюдаю, как он сдергивает грязное постельное белье с кровати и умело стелет свежую простынь, меняет наволочку и пододеяльник. Если бы у меня были силы, я бы пошутила на тему того, что сказали бы его подчиненные или журналисты из финансовых газет, если бы узнали, что Кирилл Евгеньевич Гордеев занимается домашними хлопотами, но сил у меня нет.
Закончив с кроватью, Кирилл снова подходит ко мне, держа в руках белую хлопчатобумажную футболку. Не мою. Судя по размеру, она принадлежит ему.
– Руки, – командует он.
Я послушно приподнимаю руки, и Кирилл бесстрастно освобождает меня от грязной пижамы и кутает в футболку. Тяну носом, ощущая знакомый древесный запах. Даже улыбаюсь. Теперь я пахну им.
– Скоро приедет врач, – сообщает Гордеев, снова поднимая меня на руки и через пару секунд опуская на кровать.
– Мне уже лучше, не стоит беспокоиться, – слабо возражаю я, едва ворочая языком, но Кирилл моих усилий не оценивает.
– Я вижу, как тебе лучше, – ворчит он беззлобно, не сводя с меня пристального взгляда. – Пока можешь поспать.
Последнее, что я ощущаю, прежде чем провалиться в болезненный сон, – это то, как нежно его пальцы касаются моей щеки.
Глава 40
Лучи заходящего солнца мягко согревают кожу, в небе зависли полупрозрачные перистые облака, а у ног ритмично плещется прохладное озеро. Так тепло на душе. Спокойно. Хочется улыбаться, вдыхать свежий воздух полной грудью, позволить себе чувствовать без условий и оглядки на других. В этом чудесном месте все просто. Здесь юность. Здесь дружба. И любовь. Мне снова двадцать, я вернулась в «Синичку»…
– Лера, – ласковый шепот, от которого сладко щемит в груди, легкое прикосновение ко лбу. – Лера, просыпайся.
Нехотя открываю глаза, раздосадованная бесцеремонным вмешательством в мой идиллический сон, ловлю на себе обеспокоенный взгляд Кирилла.
– Ты как? – спрашивает он, бережным движением откидывая волосы с моего лба. – Пришел врач.
Я не успеваю среагировать на его заботу, потому что почти сразу из-за его широкой спины появляется мужчина средних лет в очках и однотонном медицинском костюме.
– Здравствуйте, Валерия, – говорит врач бодро, опускаясь на непонятно откуда появившийся перед моей кроватью стул. – Расскажите мне, как себя чувствуете.
Мне неловко из-за того, что Кирилл вызвал врача на дом, но я понимаю, что протестовать сейчас абсолютно бессмысленно. Приподнявшись чуть выше на подушке, вдумчиво рассказываю обо всем, что помню из событий последних двух дней: когда я впервые почувствовала себя плохо, что именно болело тогда, что продолжает беспокоить сейчас. Врач задает уточняющие вопросы, смотрит горло, проверяет сатурацию и температуру.
– Давайте вас послушаем, а потом моя помощница возьмет у вас кровь на анализ.
Кивнув, я отбрасываю одеяло и, избегая делать резкие движения, медленно сажусь на постели. Берусь за край футболки, чтобы приподнять ее, и вдруг вспоминаю похожий случай пять лет назад, когда меня вот так же осматривал врач, а Гордеев стоял рядом, как молчаливый стражник. Тогда его заставили уйти из смотрового кабинета, но сейчас, я это чувствую, он не сдвинется с места, что бы ему ни говорили.