– Я понял, – Шурка потер ладони в предвкушении, – Мы проведем с тобой самостоятельное расследование и сами найдем шантажиста, сняв, таким образом, с меня всякие подозрения.
Я, конечно же, не верила в успех подобного мероприятия, но согласно закивала в знак солидарности со вторым бывшим мужем. Мы договорились созвониться завтра, после чего Шурик вымолил у меня разрешение не провожать меня до дома. Я благосклонно позволила ему отправиться досыпать и удалилась.
Лифт не работал, и пришлось идти пешком. Сидя на корточках, откинув голову к стене, под моей дверью спал Жорик. Я выразительно кашлянула, опер мгновенно открыл глаза и подскочил.
– Слава Богу, с тобой всё в порядке, – он порывисто прижал меня к себе. Потом, видимо вспомнив моё дурацкое «Сейчас не время», быстро отстранился. – Извини. Я просто волновался. Звонил, звонил, а ты трубку не берешь. Как чувствовал, что нельзя было отпускать тебя одну в такое время. Я уже думал в таксопарке выяснять личность того таксиста, что тебя увез.
– Господи, – мне стало вдруг дико неудобно, – Я просто гуляла, со мной ничего не произошло. Я и подумать не могла, что ты приедешь…
Я совершенно не привыкла, чтоб за меня волновались, чтобы меня ждали. Я намеренно внушила всем близким, что со мной никогда ничего не случается. Отвоевав себе тем самым огромный кусок свободы и добавив лишние камушки на плацдарм одиночества. Сейчас мне было и дико стыдно и ужасно приятно одновременно. Я заставила себя отстраниться от Жорика и принялась открывать дверь.
– Ладно, раз у тебя всё хорошо, – бодро произнес опер, – я пойду…
– Куда ты пойдешь в четыре часа утра? – возмутилась я, – Оставайся уж. Кресло в кухне разложить не долго.
Жорик молча вошел. Вообще-то это было хорошо, что он оставался. Так мне будет проще контролировать его передвижения.
Не поверите, но даже после всего проишедшего, этот человек по-прежнему честно спал в кухне на кресле, даже не пытаясь как-то изменить положение вещей. Я никак не могла понять, радуюсь я такому поведению, или обижаюсь на него.
22. Глава двадцать вторая, в которой преступник, видимо обидевшись, что герои несколько отвлеклись от его поисков, снова даёт о себе знать.
Внутренний Будильник Подсознания поднял меня в семь утра. Он являлся единственной пунктуальной частью меня и участвовал в жизни всего организма только в крайних случаях. Сейчас был именно такой: будить опера совершенно не хотелось, поэтому заводить обычный будильник представлялось невозможным. Внутренний Будильник работал по принципу всех будильников. То есть, засыпая, его нужно было завести, трижды повторив мысленно: «Мне нужно встать в семь утра». И тогда, если он относился к обстоятельствам, вызвавшим необходимость такого подъема, с уважением, то ровно в семь утра глаза сами по себе открывались, и сознание нехотя возвращалось в реальность.
Бесшумно засунув сонное тело в уличные одежды, я, не умываясь и не красясь, прокралась к входной двери и вышмыгнула на лестничную площадку. Надобно заметить, что выходить на улицу в таком виде мне было противопоказано. Не накрашенная, с прилежно собранными в заячий хвостик волосами, в кроссовках и короткой куртке, издалека я походила на подростка. И тогда весь мир принимался учить меня жизни! Пышнотелые тетки в общественном транспорте советовали стоять подальше от дверей, «а то пришибет, и не быть тебе невестой». Дедушки и бабушки, неизменно сидящие под любыми встреченными мною в пути подъездами, требовали, чтобы я немедленно одела головной убор. И даже пожилая продавщица в магазине, говорила что-нибудь этакое, вроде «Передай мамке, пусть свои бутылки дает для масла, я тут посудой не торгую!» Раздражало это необычайно. В такие дни я обычно дерзила всем знакомым и совершала непоправимые ошибки, опровергая практикой своё обычное убеждение, что необратимых процессов не существует.
Когда через несколько часов я, нагруженная кульками, пакетиками и сеточками, распахнула, уже не стремясь соблюдать тишину, дверь собственной квартиры, Жорик глянул на меня исподлобья и неодобрительно спросил:
– Ты где была?
– В кино! – злобно ответила я, разгружая сумки.
Жорик принялся помогать мне. Конечно же, только мешая на самом деле.
– Могла бы меня разбудить, я б тебе хоть сумки помог дотащить. В смысле перенести психологическую тяжесть просматриваемого фильма.
– Вот еще! – фыркнула я, – Ненавижу ходить по базару с кем-то! Приходится одним глазом выбирать продукты, а другим следить, не потерялся ли твой компаньон.
– Твоя б воля, я смотрю, ты б вообще поубивала всех людей планеты и жила б одна, – пробурчал Жорик, принимаясь за чистку картошки, – Довольная, что, наконец, имеешь полное право повеситься от одиночества.
– Я и так одна, – я взяла второй ножик и примостилась с картошкой с другой стороны от мусорного ведра.
Мы сталкивались очистками и воевали за пространство над мусоркой.
– Катерина, ты чего с самого утра такая злая?
Я несколько секунд раздумывала, стоит ли обижаться на подобный вопрос.
– Не знаю, – отрезала я, наконец, – Наверное, не выспалась. Представляешь, мне опять дают четырнадцать лет! Причем, не строгого режима, а просто. В смысле принимают меня за подростка. Двадцатилетние пигалицы говорят мне «ты», а старшеклассники оскорбительно присвистывают в след.
– Ну, это они просто не рассматривали тебя вблизи.
Я аж подскочила от такого хамства.
– В смысле, стоит заглянуть тебе в глаза, как сразу натыкаешься на обилие мудрости и жизненного опыта, – посмеиваясь, поспешил исправиться Жорик.
– Господи, ну почему мне встречаются только такие отвратительные создания! – взмолилась я, – Почему всю жизнь меня окружают хамы и пустомели?
– Но, – многозначительно поднял брови опер, – Как только ты открываешь рот и начинаешь говорить, становится понятно, что глаза врут и оценка твоего возраста снова приближается к подростковому.
Я запустила в Жорика картошкой. Он невозмутимо поймал её и дочистил. Броситься на опера с кулаками я не решилась, опасаясь последствий. Мы оба и так заливались краской и лихорадочно вздрагивали, всякий раз, «слегка соприкоснувшись рукавами».
– Значит так, – уже за завтраком Жорик перешел на командный тон, – Поговорим с Клюшкой, выясним личность Александра и тогда определимся, как действовать дальше.
В этот момент зазвонил телефон. Виктория срочно просила меня приехать к ней в офис, умоляя вызвонить Жорика и захватить его с собой.
– Виктория требует нашего наличия в офисе, – устало произнесла я, принимаясь за мытьё посуды, – У неё опять что-то случилось.
– Отлично! – вскочил Жорик.
– Что ж хорошего?
– У нас на редкость выгодный шантажист! Как только я теряю ведущие к нему ниточки, он совершает что-нибудь этакое, открывая всё новые направления поиска. Играть с ним интересно, понимаешь?
Я покрутила пальцем у виска и поспешила приступить к утреннему макияжу.
– Мне скучно в кухне, – в дверях моей комнаты показался опер, – Можно здесь подождать?
– Жди, – я уже устала ему возражать.
Вообще-то я терпеть не могла, когда кто-то смотрел, как я крашусь. Жорик наблюдал за мной с нескрываемым любопытством.
– Не устаю поражаться женщинам, – принялся рассуждать опер, – Как можно вымазывать себя какими-то инородными веществами, проделывать дырки в собственной плоти, чтобы повесить какую-то железяку. Это же неприятно… Вот же вечная борьба полов. Столько ухищрений ради привлечения внимания каких-то жутких типов.
– Гениально! – я перешла ко второму глазу, – Сам придумал или подсказал кто?
– Ну вот, – замахал руками Жорик, – Опять разъярилась… Я не хотел тебя обидеть.
– Женщины, если хочешь знать, – я назидательно подняла указательный палец, чем сама себя рассмешила, – Красятся исключительно для самих себя. Мне приятно, когда я хорошо выгляжу. У меня тогда поднимается настроение.
– Да. Но это когда ты хорошо выглядишь, а не краска на тебе хорошо выглядит.
– Отвяжись, – шикнула я, решив не связываться с сумасшедшим.
Потом, уже на улице, мною овладело любопытство.
– Жорик, скажи, ты был женат? – чуть кокетничая, спросила я. Уже настроившись, что он ответит: «Да я и сейчас там», и моим мысленным метаниям (а я, конечно же, уже была немного влюблена) придет конец, ибо одна из немногих истин, вынесенных мною из жизни, гласила: «Женатые мужчины не разводятся, посему для серьезных отношений не подходят».
– Официально – нет.
– А неофициально?
– Я не люблю распространяться на эту тему, – сухо ответил опер, и я решила, что за спиной у него, наверное, какая-то жуткая любовная трагедия, – Ничего особенного, – все-таки решил объясниться Георгий, – Прожили три года вместе в большой любви. Потом у меня начались тяжелые времена, и она ушла к другому. Сейчас она в Штатах. Детей не было. Не вижу смысла вспоминать об этом браке. Для меня всё это уже неважно…
Я подумала, что он, конечно же, врет. Потому что человек, с которым три года прожиты в большой любви, вряд ли может когда-нибудь стать неважным. Но, с другой стороны, меня такая ложь вполне устраивала, как и расстояние, отделяющее Жорика от бывшей возлюбленной.
– Извини, я не хотела лезть в твою жизнь с дурацкими вопросами, – быстро проговорила я.
Мы спускались в метро на эскалаторе. Жорик встал на ступеньку ниже и повернулся ко мне лицом.
– Что поделаешь, – он говорил обыденным тоном, как о какой-то само собой разумеющейся вещи, – Ты уже влезла в мою жизнь. Я уже считаю тебя её частью. От твоих желаний это не зависит.
– Отвернись, а то не заметишь конца эскалатора и упадёшь, – отчасти из вредности, отчасти от смущения проговорила я.
На романтичное ухаживание поведение Жорика было совершенно не похоже. Всем своим видом он как бы просто констатировал факт нашего совместного существования. Конечно, меня это не устраивало, конечно, я жаждала романтики и сумасшедших подвигов в мою честь. Оставалось только придумать как бы «раскрутить» бывшего опера на порывы.