Недели ежедневных упорных тренировок предшествовали этому долгожданному моменту. Майк стоял в той самой «Комнате практических занятий», перед тем самым столом, а на столе лежало легчайшее гусиное перо, которое успело намозолить глаза как ему самому, так и его учителю. Каждый раз, когда ученик стоял на этом месте, глаза его горели, а вера в невозможное усиливалась с каждым днем. Душа его воспламенялась детской надеждой на то, что это случится именно сегодня. Он знал, что упорная работа над собой не проходит впустую. Он был уверен, что вознаграждение ждет его. И этот день настал. Легкое гусиное перо оторвалось от поверхности стола и медленно взлетело сантиметров на восемь. Счастливая улыбка украсила лицо Майка, и он решил удостовериться, нет ли под его рукой учительской ладони. Опустив край глаза, он обрадовался еще больше: заклинание совершил лишь он один. Однако вместе с тем ученик заметил, что его дрожащая рука промокла от пота. И вообще, он испытывал такое напряжение и прилагал столько усилий для того, чтобы поднять почти ничего не весящее перо, что уже еле стоял на ногах. Майк продолжал со счастливой улыбкой глазеть на висящий в воздухе предмет, пока в глазах не потемнело и он не рухнул на пол без сознания…
Вечером того же дня Майк стоял на возвышенности около Антильского монастыря, куда привел его брат Мариус, объяснив, что ему необходим свежий воздух. Перед усталым взором расстилались прекрасные долины. В восточной части неба одна за другой появлялись звезды. Солнце уплывало в Селению.
О, великая звезда, вечная спутница меняющейся Земли, королева Солнечной системы! Миллионы лет твои золотистые лучи нежно ласкают склоны вырастающих из-под земли гор. Миллионы лет твой животворящий свет озаряет впервые открывшиеся глаза людей и прекрасных животных. Миллионы лет все народы матери-Земли восхваляют тепло, щедро даримое тобой. Без тебя нет жизни на этой планете! Без тебя нет ни прошлого, ни будущего. И всю свою жизнь Земля посвящает лишь тебе, неотступно двигаясь за тобой во все миры Вселенной.
Как помнил Майк из уроков астрономии, продолжительность жизни Солнца составляет примерно 10 миллиардов лет. На тот момент, когда наш герой был рожден — то есть в период Нашего мира — звезда прошла около половины этого пути. Таким образом, до ее смерти оставалось примерно столько же. По прогнозам ученых, через 5 миллиардов лет Солнце должно было погибнуть, и жизнь на Земле станет невозможной. Однако следует отметить, что 5 миллиардов лет — колоссальный отрезок времени. За это время на Земле может случиться все что угодно. Возникнут новые народы, цивилизации, государства, материки, изобретения, жизненные принципы… К тому же катастрофа может случиться с планетой гораздо раньше смерти Солнца. А что касается цивилизаций, то Майк попал как раз к представителям одной из таких. Так сколько же времени прошло? Миллионы лет?.. Миллиарды лет?.. Может, повелительница дня ответит нам на этот вопрос? Но вечное Солнце лишь безмолвно светит, взирая на этот удивительный мир…
Майк стоял на возвышенности, печально провожая взглядом объект своих размышлений. Последние бледно-алые лучи нежно озаряли вечернюю долину, постепенно исчезая один за другим. Горы потемнели: животворящий свет покинул их. Вокруг воцарилась таинственная тишина. И вдруг пред очарованным взором наблюдателя на темном фоне смутно обрисовался силуэт. Какая-то темная фигура стояла во весь рост на холме. Одно мгновение она стояла, казалось, не спуская глаз с остолбеневшего Майка, а затем медленно повернулась и исчезла в тенях долины. На миг Майка охватил дикий ужас. В глазах неожиданно потемнело, и он чуть было не потерял равновесие. «Что это было? — спросил он у самого себя. — Быть может, просто тень, брошенная уходящим солнцем?..» Сильнейший страх, пронзивший его сознание, вскоре утих, но необъяснимая тревога сопровождала его до самого сна.
Почувствовав себя дурно, Майк быстрым шагом направился в свою тесную комнатушку, не обратив особого внимания на молодую девушку, которая с печальным видом поднималась в монастырь.
Девушка эта держала свой путь из Дитмонда — ближайшего к монастырю провинциального городка, до которого, однако, было не менее двух суток пешего пути. Она была укутана в длинный серый плащ, а лицо ее скрывалось под прозрачным покрывалом. Девушка направилась в храм Антильского монастыря, поскольку знала, что почти все остальные здания закрыты для посторонних. В храме ей повстречался отец Илларион, и она торопливо бросилась к нему, как только увидала. Печаль в глазах милой девушки заставила монаха остановиться, и гостья, чуть дыша, произнесла:
— Отче, я нуждаюсь в помощи.
Монах тревожно взглянул на посетительницу, после чего велел ей идти за ним. Вскоре они оказались в самом уединенном месте храма — исповедальне. Отец Илларион выразил готовность слушать, и молодая девушка начала свой рассказ.
— Мое имя Глиолия, — печально-мелодичным голосом промолвила она, — Глиолия Дариэль. Родом я из Дитмонда, и, возможно, вы когда-нибудь слышали о моей семье, ибо родители мои были известными в этих краях людьми. Мой отец, Марк Дариэль, был офицером имперской армии, а мать, Талия Дариэль, — владелицей швейной мастерской.
Когда девушка сбросила с головы серое прозрачное покрывало, до того полностью скрывавшее ее лицо, монах в полумраке исповедальни сумел разглядеть красоту ее черт, затмить которую выражение мольбы и печали было не в силах. Глаза ее были полны скорби, но в них проглядывались терпение и проблески живой энергии. Длинные черные волосы, беспорядочно разбросанные на плечах, казалось, поглощали слабый свет свечей.
— Моя мать, — продолжала Глиолия, — умерла, когда младший брат мой, Калим, был совсем маленьким. Отец долго горевал по ней, порой не находя себе места. Он проклинал тот день, когда вынужден был отправиться на задание вместо того, чтобы остаться подле ложа матери, переносящей тяжелую болезнь. Но спустя годы наша семья свыклась с потерей родного человека, и мы продолжали жить. Отец получил тяжелое ранение и вынужден был уйти в отставку. Былые источники неплохих доходов перестали существовать для нашей семьи, ибо мастерская, которой владела мать, распалась сразу же после ее смерти, обременив отца выплачивать кому-то какие-то долги. Из-за нехватки денег отец начал делать ставки на бои на арене. Поначалу ему удавалось выигрывать, но со временем все изменилось. Новые проигрыши только усиливали жажду отыграться, что постепенно втянуло его в беспамятные игры. А это лишь увеличивало долги, а не уменьшало, как надеялся он. — Девушка глубоко вздохнула, и отец Илларион заметил, как хрустальная слеза прокатилась по ее бледной щеке. — Я не виню своего отца: он хотел помочь мне и Калиму. Он делал все это лишь ради нас, для нашей неполной семьи. Долгое время он работал разносчиком писем по Дитмонду. Но большая часть его мизерного заработка уходила на очередную ставку или раздачу долгов. Повзрослев, я тоже стала работать — посудомойщицей в таверне близ города — и иметь свой заработок, который, впрочем, был еще меньше отцовского. Стоит отдать ему должное, отец ни разу не позволил себе отнять у меня хоть самую малость. Так я кормила свою семью, с печалью взирая на бедного отца. Я не единожды просила его не делать больше ставок. Однако он всегда был уверен в том, что совсем скоро выиграет много денег, и мы снова станем богатыми. Но долги все росли и росли…
Монах невозмутимо слушал свою посетительницу, но в глазах его было искреннее сочувствие и желание успокоить молодую девушку, придать ей сил для преодоления жизненных невзгод, которые выпали на ее долю в столь раннем возрасте. Глиолия была молода. Вот-вот ей стукнуло двадцать два года, но после смерти матери она никогда не праздновала день своего рождения. Голос ее был нежным и мелодичным, однако и на нем тяжелые страдания оставили свой отпечаток. И похоже, она ничем и никогда уже не сможет скрыть того клейма, которое наложила на него судьба.
— Однажды отцу все же удалось отказаться от бесполезных ставок, — продолжала свой рассказ девушка. — К этому времени размеры его долгов стали невообразимо огромными. Но он пересилил себя, отчаявшись в попытках разбогатеть, и я искренне благодарна ему за это. Вскоре ему и вовсе предложили писчую работу в казармах Дитмонда, где до этого он был доблестным офицером. Новая должность приносила гораздо больше дохода, чем разнос писем, и вскоре долги стали медленно погашаться. Все трое членов нашей семьи наконец вздохнули с облегчением, но без малого год назад случилось ужасное… — тут ее голос дрогнул, и монах заметил еще по одной слезинке, вырвавшихся из ее печальных глаз. — Один хороший друг моего отца, офицер имперской армии, попал в беду. Он находился на задании где-то в Каррольских горах и был сильно ранен в какой-то пещере. Однажды на службе он спас жизнь моему отцу, и тот, не раздумывая, отправился к нему в составе подкрепления… — Глиолия снова притихла, протирая бледную щеку. — Они оба погибли… Я до сих пор не знаю, при каких обстоятельствах это произошло. Но это не важно. Какое горе накрыло нашу многострадальную семью, когда мы получили ужасное известие! Впрочем, какая мы теперь семья? Мы с Калимом всего лишь пара жалких сирот…
Отец Илларион наконец вздохнул. Взгляд монаха был наполнен состраданием, но призрачная тень исповедальни скрывала от девушки его глаза. Однако вместе с тем он поразился, как мужественно держится его посетительница. Любая другая на ее месте уже давно пролила бы море слез, а Глиолия не смогла сдержать лишь три холодных бриллианта, скатившиеся по ее щекам. Слушая печальный рассказ, Илларион прежде всего был занят мыслью о том, как успокоить бедную девушку, придать ей сил. Оба они понимали, что родителей уже не вернуть. Глиолия слишком многое перенесла за свою жизнь, чтобы быть утешенной парой никчемных фраз. Но на то он и священнослужитель, чтобы своей речью вселять веру в человека. И монах был готов к этому, хотя и не знал пока, в чем именно его посетительнице нужна помощь, и потому решил молча дослушать ее рассказ до конца.