Калим Дариэль с детства мечтал обучаться в школе Защитников. Он больше всего на свете желал быть похожим на отца. И хотя его телосложение оставляло желать лучшего, он был уверен, что в будущем станет доблестным офицером, сильным и мужественным, как его отец. Глиолии же была интересна магия, и отец с матерью решили отдать ее в школу магов. Однако обоим не удалось осуществить свои мечты, и они, дети из знатной семьи, в итоге окончили простую имперскую школу. Магические эксперименты давались Глиолии с трудом и отнимали много сил. Поэтому родители, посчитав, что такое обучение ей не под силу, перевели ее в школу без каких-либо уклонов. Калима же не приняли в школу Защитников потому, что он был слишком худ и слаб, его физические данные не подходили для обучения.
Марк Дариэль крайне расстроился, узнав, что сын не сможет пойти по его стопам. Нечего и говорить о том, насколько подавлен был сам Калим. Однако мальчик с раннего возраста отличался своей целеустремленностью, и потому не опустил голову и на этот раз. После того, как пред ним закрылась дверь школы Защитников, желание стать сильным усилилось в разы. Для того, чтобы окрепнуть, он делал все: брал на себя самую сложную силовую работу по дому, старался много есть, чтобы пополнеть. Но все это оказалось напрасным. Видимо, сама природа не желала делать его таким, каким он мечтал быть. Как это часто бывает, целеустремленность, лишенная вознаграждения, приводит к отчаянию. Так и Калим, бросив тщетные попытки стать сильнее, впал в очередную глубокую депрессию.
Его депрессивность в столь раннем возрасте препятствовала нормальному общению с окружающими людьми. Поэтому он почти не имел друзей. Для сверстников он становился объектом насмешек и издевок, остальных он отталкивал своей замкнутостью и безразличием ко всему. После смерти матери он все чаще стал впадать в меланхолию. Уединение стало частью его жизни. И хотя тогда Калим был еще ребенком, мыслил он далеко не по-детски. Ему было стыдно. Его отец — сильный и мужественный человек, офицер сиенсэльской армии, известная в городе личность. А он сам — всего лишь жалкий болезненный ребенок, не достойный места в этой прекрасной семье. Мальчик очень любил своего отца. Для него это был самый сильный, добрый и справедливый человек на всем белом свете. Но порой Калиму было стыдно смотреть ему в глаза. Он считал себя позором семьи Дариэль, не достойным видеть эти прекрасные очи. С другой стороны, отцовский взгляд был одним из немногих явлений в этом мире, которые приносили мальчику настоящую радость. Не будет преувеличением сказать, что он жил ради этого взгляда. Но в один ужасный день этот взгляд погас… После смерти отца Калим ушел в себя и долгое время вообще не разговаривал. Теперь он не стыдился своего телосложения, не считал себя недостойным семьи Дариэль, потому что семьи этой больше не существовало. Рядом с ним осталась лишь бедная измученная сестра, которую он горячо любил.
Болезнь — назовем это так — обрушилась на Калима внезапно. Ничто не предвещало беды, как однажды днем юноша потерял сознание. Никто — и, вероятно, он сам — не мог понять, что стряслось. Калим больше часа пролежал без сознания, а когда очнулся, оказался вменяемым и с удивлением воспринял все, что с ним случилось. Об этом происшествии можно было и вовсе забыть, если бы ближайшей ночью юноша не почувствовал себя дурно. От заката до рассвета он бормотал какие-то несвязные слова, его постель была мокрой от пота, а лицо то бледнело, то наливалось кровью и становилось красным, словно раскаленным. Глиолия, услышав стоны, бросилась к своему брату, и они вместе с тетушкой Белеттой просидели всю ночь у его постели. Наутро Калим чувствовал себя нормально, правда был чрезвычайно молчалив, словно о чем-то глубоко размышлял. На все расспросы о прошедшей ночи юноша не смог ответить ничего определенного. После захода солнца все повторилось. Глиолия ни на минуту не отошла от ложа своего брата, а тот снова подвергся мучительным ударам неведомой болезни. Его постельное белье снова втрое потяжелело от пота, а ужасный бред не позволял смыкаться иссохшимся губам.
Спустя несколько дней в доме пожилой Белетты появился лекарь. Он был приглашен тетушкой после полудня и сразу же принялся осматривать пациента. Осмотр ни к чему не привел, поскольку в это время суток Калим чувствовал себя хорошо. Тогда лекарь решил навестить этот дом ближайшей ночью. Страшные муки посетили юношу и на этот раз. Однако человек, ежедневно принимающий у себя десятки больных людей, не смог определить, что с ним происходит. Состояние Калима озадачило опытного лекаря, и он удалился, намереваясь посоветоваться со своими коллегами. В итоге со временем у постели больного побывало немало ведающих людей, но ни один из них не смог объяснить его странное состояние по ночам. В дом к тетушке Белетте заглядывал даже придворный лекарь самого дитмондского графа, лучше которого не сыскать во всем владении. Однако и его действия оказались тщетными. Не получив помощи от лекарей, Глиолия решила обратиться к магам. Два человека с магическими способностями дежурили в доме почти сутки. Но и они не смогли объяснить увиденного и, тем более, чем-то помочь. «Что-то здесь нечисто…» — успел лишь произнести один из них, покидая комнату, где находился больной Калим.
Слова эти надолго впечатались в память Глиолии. С ее братом происходило что-то необъяснимое. Поскольку ведущие лекари и маги Дитмонда не смогли найти разумного объяснения этим вещам, специалисты из других регионов Аурелии, по всей видимости, также ничего толкового не сказали бы. А значит, причины странной болезни Калима лежат за гранью человеческого понимания. Подобные выводы, подкрепляемые изречением дитмондского мага, толкнули девушку к походу в Антильский монастырь. «Коль болезнь на брата наложили Высшие Силы, — думала она, — то излечиться от нее возможно только с помощью Высших Сил». В любом случае, ничего другого ей не оставалось. И вот, посетив монастырь и поговорив с отцом Илларионом, Глиолия молча сидела под дверью комнаты, где страдал ее бедный брат, и безнадежно размышляла. Высшие Силы не спешили облегчать участь юноши. Но надежда до последнего мгновения не угаснет в сердце молодой девушки.
Утром ветхая дверь тихо отворилась. Девушка, всю ночь просидев под ней, медленно скатилась на пол и тут же открыла глаза, пробудившись от беспокойного сна. Пред ней предстал брат. Это был худощавый черноволосый юноша с большими черными глазами, полными усталости и обыденной печали. Своим ростом он был похож на покойного отца: такой же высокий, почти на голову выше своей сестры. Лицо Калима также было отцовским: те же черты, те же выражения; вот только застывшая печаль была инородной. И это был, пожалуй, тот редкий случай, когда сын был похож на отца своим лицом, но никак не телосложением. Завершит портрет юноши глубокий темный шрам на его шее, полученный им когда-то в детстве и как ничто точно отражавший его искалеченную жизнь.
Калим, стыдливо отводя свой взгляд, предложил сестре подняться, но та отвергла это предложение и встала без его помощи. В углу коридора на скрипящем стуле тихо дремала тетушка Белетта. Решив не тревожить уставшую пожилую женщину, Калим и Глиолия осторожно прошли мимо нее и вышли на улицу.
Осеннее утро было солнечным, но холодным. Впрочем, осень в Сиенсэле стремительно теряла свои права. Шла последняя неделя месяца Стража, а значит совсем скоро зима будет властвовать над империей. А пока над Дитмондом природа замерла. Могучие деревья сбросили с себя последнюю листву, земля побледнела и казалась окаменевшей. Снег пока можно было лицезреть лишь на громадных шапках Каррольских гор, но все чаще проплывающие над городом густые тучи давали понять, что скоро все изменится. В любую пору года, пусть даже самую холодную, звезда по имени Солнце не теряет своей ослепительной яркости. Небесное светило изо дня в день щедро улыбается этой планете, вызывая искреннюю улыбку и у ее обитателей. Вот только земные невзгоды порой замыкают человеческие уста, надолго оставляя их в одном положении.
— Калим, — после длительного молчания заговорила Глиолия. — Я изо дня в день прошу тебя лишь об одном. Калим, посмотри мне в глаза!
Юноша повиновался. Но как только взгляд его коснулся молящих глаз сестры, он со стыдом отвернулся.
— Я… — спустя мгновение хотел было промолвить Калим, но был прерван возгласом сестры:
— Что с тобой происходит?! Ответь мне!
— Я… я сожалею…
— Мне не нужны сожаления! — вскричала Глиолия, но тут же резко понизила голос, вспомнив о спящей хозяйке, и тихо взмолилась: — Что с тобой, Калим? Скажи, брат мой, умоляю тебя! Каждую ночь тебя бросает в жар, ты несешь бред, издаешь непонятные и пугающие звуки, а наутро молчишь, как дерево, будто ничего и не было. Откройся мне!
Юноша не отвечал. Его лицо приобрело выражение неподвижной задумчивости, застывший взгляд был полон тоски и неопределенности.
— Знаешь ли ты, сестра, о чем думает вон тот коршун? — вдруг тихо промолвил Калим, указав на крупного черного хищника, плавно кружащего над бледными крышами Дитмонда.
— Почем мне знать? — проговорила Глиолия в ответ на нежданный вопрос.
— Он думает о том, как подобраться к тому голубю, что сидит на фонаре.
— Вероятно, так, — согласилась девушка. — Но ты не уходи от ответа…
— А знаешь ли, какие мысли бурлят в голове голубя в этот самый миг?.. — словно не слыша упрека сестры, продолжал юноша.
Глиолия ничего не ответила. Она лишь тревожно покосилась на брата, а тот словно забылся в глубокой думе, уставившись на погасший к утру фонарь. Его глаза казались девушке необычайно пустыми. Ни единого живого отблеска не мелькнуло в этом пристальном взоре, он будто растворился в холодном утреннем воздухе, и лишь глубокая застывшая печаль поселилась в его бездне. Глиолия не знала, что думать. В ее ответном взгляде не таилось ничего, кроме искреннего сострадания к брату. Каждое его слово отзывалось глубоко в ее душе, и в эти минуты отголоски несли в себе лишь уныние и обреченность.