— Доброго утра, путники! — вежливо поприветствовал он троицу.
— И тебе здорово, Беллион, — ответил главный из них. — Известно ли тебе, зачем мы пришли сюда?
— Не имею ни малейшего представления, господа. Сюда редко люди захаживают, и, честно говоря, я был слегка удивлен, заприметив вас на горизонте…
— Не заговаривай нам зубы, Беллион! И даже не думай лгать!
Тон, каким были сказаны эти слова, удивил Вальтера, и он счел необходимым предупредить:
— Я понимаю, господа, что моя персона вам известна. Но я, любезные, вас не знаю, и потому попрошу не говорить со мной в таком тоне, иначе на этом наш разговор будет окончен!
— Ладно, не заводись. Мы пришли сюда не для того, чтобы выяснять отношения. Мы разыскиваем одного беглеца, сбежавшего из-под стражи имперской тюрьмы, и хотели бы узнать, не приютил ли ты его часом?
— Из имперской тюрьмы, говоришь…
— Именно! Крайне опасный преступник.
Вальтер незаметно изобразил на лице колебания, но спустя миг твердо воскликнул:
— Нет! В моем доме никого нет. Более того, я не встречал в этих краях каких-либо беглецов и не знаю, где они могут находиться.
Главный палач недоверчиво посмотрел на Вальтера, после чего счел нужным заявить:
— Учти, Беллион, мы представляем имперскую власть, и если выяснится, что ты лжешь нам, последствия будут удручающими.
Хозяин особняка невозмутимо улыбнулся.
— Благодарю за предупреждение, — сказал он, — однако я говорю вам чистую правду. А коль не доверяете моим словам, может войти в дом и самолично удостовериться в правоте моих слов.
— Не сомневайся, мы так и сделаем.
— Тогда прошу, господа.
Трое мужчин в черных костюмах вошли в дом. Услышав их громкие голоса, Майк замер. Немало времени прошло, пока гости обыскали весь дом. Беглец боялся пошевелиться. Ноги и руки затекли, находясь в одном положении, но он терпел, зная, чем может грозить ему одно неосторожное движение. В один миг Майк вдруг почувствовал, что один из сыщиков где-то рядом. Он не ошибся: его начали искать уже и под лестницей. Пока чье-то туловище протирало доски потайной двери, он не дышал. Он не знал, куда деваться, и желал лишь одного: провалиться куда-нибудь под землю, чтобы самый смекалистый сыщик не смог его отыскать. Наконец он вздохнул с облегчением, потому что палач отошел от потайной двери и вышел из-под лестницы. И вот настал тот долгожданный момент, когда главный из незваных гостей не без досады промолвил:
— Да, Беллион, похоже, ты действительно никого не прячешь в своем доме.
После этих слов трое сыщиков покинули особняк и более сюда не возвращались.
— Выходи, беглец из имперской тюрьмы! — с довольной улыбкой воскликнул Вальтер, приоткрыв потайную дверь.
— Неужели они наплели вам такое…
— Не волнуйся, Майк, я не поверил им.
— Не поверили? — вздохнул с облегчением выходящий из потайной комнаты гость. — Но почему?
— Ни по своему облачению, ни по манере общения, ни даже по лицам эти трое ни капли не убедили меня в достоверности своих слов. На имперскую службу таких не берут. По крайней мере, при Гарионе Лирийском они не смогли бы стать теми, за кого себя выдавали…
— Откуда вы знаете? Вы были знакомы с отцом нынешнего императора?
— Эмм… в общем… не так уж и знаком… — Вальтер стал запинаться, и Майк, поняв, что ненароком затронул нежелательную тему, не стал продолжать расспрос, сделав, однако, в своей памяти зарубку: будет, о чем поразмышлять на досуге. После неловкой паузы этот разговор и вовсе прекратился.
День близился к закату. Постепенно Майк стал приходить в себя после утренних событий. До самого вечера он с опасением выглядывал в окно, боясь снова заметить вдали три черных силуэта, безжалостных пытателей, от коих он успел безмерно настрадаться. Выходит, на его побег похитители не закрыли глаза. Палачи целенаправленно пришли в особняк к Вальтеру Беллиону, зная, что беглец мог здесь укрыться. Но Майк искренне надеялся, что вскоре некто смирится с побегом пленного, и никто более не потревожит его покой и покой хозяина одинокого особняка.
Как только солнце скрылось за густым лесом, беглец осмелился-таки на свой риск выйти из дома и в безмолвии вечернем прогуляться вдоль могучего Морфиса. Ветер нынче был подобен на тот, что минувшей ночью с легкостью сотрясал деревья, но река была на удивление спокойной. Так неужели те живые мрачные представления, исполняемые бушующими, как в море, волнами не зависели от небесных сил? Неужели их разыгрывал могущественный бог этих таинственных вод? Какими прекрасными и манящими были искрящиеся волнения Морфиса, такой пугающей и отталкивающей была плотная стена лесов на том берегу реки. Эти мертвые верхушки деревьев, казалось, поглощали свет заката. Лишь бесчувственные стаи черных воронов с криком кружились над ними в поисках новой жертвы этих ужасных лесов.
Огибая взглядом чужие берега, Майк удивился, заприметив по ту сторону реки крошечную фигуру человека. Поначалу он стал гадать, как этот человек мог оказаться там, у непроходимой чащи, но мгновенно оцепенел, найдя этот сумрачный силуэт весьма знакомым. Майк не отводил взгляда от странной фигуры, и хотя разглядеть лицо того человека не представлялось возможным, ему казалось, что тот пристально за ним наблюдает. Но стоило ему протереть глаза, как загадочный силуэт растворился. Долго Майк взглядом искал его на противоположном берегу, но тщетно. Внутренняя тревога не покидала его до самого сна.
Особняк Вальтера Беллиона в вечернем свете был великолепен. Это был хорошо ухоженный дом с двумя небольшими деревянными башнями. В одной из них находился личный кабинет хозяина, а другая, имея шикарный вид на Морфис-реку, служила местом для обозрения. Осмотрев дом и прилегающий к нему участок, несложно прийти к выводу, что живет здесь очень трудолюбивый и хозяйственный человек. Небольшой сад, миниатюрный огород и цветник были ограждены невысоким белым заборчиком, прилегающий к дому дворик был чист и ухожен. Приятно было смотреть на жилище человека, который по загадочным причинам живет отдельно от своих собратьев. Весьма любопытным был тот контраст жизненных условий, что дрейфует между двумя сиенсэльскими отшельниками.
Ясный, но ветреный вечер догорал, уступая место таинственной ночи. В лесу царило безмолвие. Майк молча стоял в башне обозрения и с любопытством провожал бесстрашное суденышко, разрезающее густые воды Морфиса. Не зная своего точного местоположения, беглец, некогда детально изучивший карту великой империи, все же был уверен, что небольшой корабль мчится из Нартэля в Доку. Майк не мог даже предполагать, на каком промежутке между двумя этими городами расположен особняк Беллиона, но решил, что судно доберется до крупнейшего и самого восточного города империи еще до наступления рассвета.
— Да… — послышался за спиной протяжный возглас. — Иногда смотришь на эти парусники, уплывающие вдаль, и пред тобою проносится вся твоя жизнь, плавно и тоскливо мелькают пред взором вечные картины мироздания…
Майк обернулся и увидел позади Вальтера, смиренно стоящего со сложенными за спиной руками и обреченно взирающего на водную гладь, сияющую последними красками заката. Словно не обращая внимания на беглеца, хозяин продолжил:
— Нет большей свободы на земле, чем та, что парит над одиноким кораблем, когда начало и конец маршрута одинаково далеки. Лишь теперь, движимый силами Гермидона, он плывет навстречу бескрайним просторам, сливаясь с картинами природы…
Наступила длительная безмолвная пауза; оба проводили взглядом скрывшийся за горизонтом парусник, после чего Майк хотел что-то спросить, но его речь была прервана, не успев начаться: под окном послышался волчий вой. Гость насторожился, а Вальтер вдруг изменился в лице, и поспешил к выходу, но, вспомнив о Майке, остановился.
— Пойдем, — сказал он, — я познакомлю тебя со своим другом.
Гость повиновался, и вскоре они оказались на улице. Заметив серую волчицу, твердо стоящую перед дверью, Майк насторожился и попятился назад. Хищница пристально смотрела ему в глаза, и от того пронзительного взгляда мурашки пробежали по его коже. Но Вальтер успокоил его.
— Не пугайся, Майк. Она мой друг и не сделает тебе ничего худого. Познакомься, ее зовут Сандра.
— Майк… — машинально промолвил гость, обращаясь к волчице, и слегка преклонил пред ней голову.
— Сандра уже много лет навещает меня каждый вечер. Я разговариваю с ней и кормлю, а взамен она дарит мне свой понимающий взгляд…
— Эх, приятно наблюдать, как человек на равных общается со зверем, — сказал посмелевший Майк.
Усевшись на скамейку, гость с любопытством наблюдал за тем, как Вальтер ласкает безобидную волчицу, как пристально она смотрит ему в глаза, будто хочет что-то сказать. Надолго ему запомнился этот тоскливый взгляд.
Так пробежал первый месяц весны. Майк освоился на новом месте и привык ко всему: к хозяину, доброму и отзывчивому человеку, который рад был поддержать разговор на любую тему, кроме одной; к великому Морфису, спокойному и смиренному днем и мрачному, бушующему ночью; к этому небу и листве, одаряющей слух чувственной вечерней мелодией; к волчице, каждый вечер завывающей под окном, и ее жалобному взгляду. Чем дальше на запад уходили дни и ночи, тем быстрее растворялись в памяти неприятные моменты жизни в новом мире. На смену напряженным дням приходили вечера полного спокойствия. Жизнь в особняке была прекрасной. И к своему удивлению, Майк не испытывал сильной тяги туда, к людям, к обществу, к цивилизации. Быть может, он успел насытиться той жизнью в далеком прошлом?..
Так он и жил у Вальтера Беллиона без особых происшествий, пока однажды не повидал одну весьма интересную вещицу…
XIIВторая реликвия
В Дитмонде полным ходом шли строительные работы. Маленький дом на окраине города преображался: укреплялись стены, латались дыры на крыше, расширялись окна. Уже на следующий день после возвращения Калима Дариэль из Монтвилля в доме тетушки Белетты делали свое дело дитмондские мастера, нанятые юношей. Увидев довольное лицо путника и сумку, полную серебряных самородков, домочадцы не стали ругать его за внезапный уход из дома. А когда Глиолия узнала, что ее брат отыскал и предал земле останки их родного отца, она и вовсе расцеловала его, и все обиды мгновенно исчезли. Нежданно бросив работу и покинув родной дом, Калим, несомненно, заставил сестру сильно побеспокоиться за него. Но юноша вернулся домой целым и невредимым. Для тех, кто его ждал, это главное, а все иное вскоре неминуемо растворится в их памяти.