Разведывательный дивизион Костенко возглавлял марш дивизии на юго-запад. Именно он первым вступил в контакт с представителями пражских повстанцев, переговоры с которыми привели к открытому выступлению 1-й дивизии против немцев на стороне восставших. Приняв самое активное участие в боях с эсэсовцами на улицах Праги, дивизион понес большие потери. В конечном итоге, Чешский Национальный Совет, большинство в котором занимали коммунисты, отмежевался от действий власовцев и отказался заключать с ними какие-либо соглашения. Дивизия была вынуждена уходить из Праги, двигаясь на запад, чтобы избежать пленения наступающими частями Красной армии. Попытка сдать дивизию в плен американцам не увенчалась успехом, так как на момент вступления в силу условий безоговорочной капитуляции она находилась на территории, которую должны были занять советские войска. В полдень 12 мая Буняченко распустил дивизию, предоставив солдатам и офицерам право действовать на свой страх и риск. В этой ситуации Краснощеков-Костенко с Холодковой и группой офицеров и солдат дивизиона отправился навстречу наступающим советским частям.
Изложенные Краснощековым факты предоставили следствию более чем достаточно материала для обвинения его в измене Родине, в то время как его действия, направленные в помощь партизанам и Красной армии не получили тех подтверждений, которые могли бы перевесить тяжесть изменнической деятельности. Ненависть к немцам, к концу войны все чаще проявлявшаяся в тех или иных действиях против них, была естественной для многих коллаборационистов. Эти действия, пусть даже сопряженные с определенным риском, не являлись смягчающим обстоятельством для органов государственной безопасности и военной юстиции.
Судебный процесс Военного трибунала войск НКВД охраны тыла Центральной группы войск над Б.Я. Краснощековым состоялся 14 сентября 1945 г. Судебное следствие продолжалось всего 45 минут. Отвечая на вопросы судей, Краснощеков повторил все сказанное им на последних допросах следователям «Смерш». Он отметил, что кое в чем помогал и партизанам, что мог бы подтвердить Маркевич, но эта реплика была оставлена судом без внимания, как и предоставленные на предварительном следствии сведения о сотрудниках разведывательных органов противника. «Я совершил большое преступление перед Родиной, и пусть суд решит мою участь»[282], — заявил подсудимый в своем последнем слове.
Совещание судей и подготовка приговора заняли около часа. Суд признал Краснощекова виновным по статье 58-1 «б» УК РСФСР (измена Родине) и приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего имущества и лишением специального звания «лейтенант государственной безопасности»[283]. Утверждение приговора с вышестоящими инстанциями заняло чуть более месяца. 24 октября 1945 г. председателем Военной Коллегии Верховного Суда СССР В.В. Ульрихом было дано указание о немедленном исполнении приговора, а также запрос на розыск совершеннолетних членов семьи осужденного для их репрессирования[284].
По неизвестным нам причинам приведение приговора в исполнение затянулось еще на два месяца. Согласно прилагаемой к делу справке, Борис Яковлевич Краснощеков был расстрелян 17 декабря 1945 г. близ города Шапрон (Венгрия)[285]. О судьбе членов его семьи сведений нет. Полвека спустя, в марте 1997 г., в порядке исполнения закона УССР от 17 апреля 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий» дело Краснощекова рассматривалось военной прокуратурой Центрального региона Украины, которая признала фигуранта осужденным обоснованно и не подлежащим реабилитации[286].
Таким образом, несмотря на то, что некоторые обстоятельства пребывания лейтенанта госбезопасности Краснощекова за линией фронта продолжают вызывать вопросы, в общем и целом история «майора Костенко» больше не является тайной. На страницах следственного дела перед нами вырисовывается совсем иной образ, нежели тот, который можно было бы создать на основе скупых упоминаний в мемуарах и исторических очерках о «Русском освободительном движении». В любом случае, это не был тот отчаянный сорвиголова, который способен до последнего вздоха драться за идею или хотя бы за собственную жизнь. Никаких подвигов в ходе карьеры в советских органах госбезопасности, а затем в рядах РОНА и РОА он не совершил. Скорее всего, Краснощеков никогда не имел намерений изменить тому строю, которому начинал служить в СССР, однако желание выжить и выбор для этого наиболее удобного и выгодного пути привели его к неразрешимому конфликту с жесткой и беспощадной системой. Уладить этот конфликт не помогли, по-видимому, искренние, но возможно недостаточно активные попытки помочь партизанам и Красной армии, используя положение, занимаемое во вражеском лагере. Трагедия Краснощекова в том, что он так и не понял этого и добровольно отдал себя в руки системе, надеясь, скрыв часть фактов о своей деятельности в годы войны, вернуть себе прежнее место в рядах органов госбезопасности и связанные с этим преимущества.
Хуберт КуберскийВосточные добровольцы вермахта, войск СС и полиции во время подавления Варшавского восстания (август — октябрь 1944 года)
Уже на протяжении десятилетий, в сознании многих людей, в музейных экспозициях, в популярных изданиях и даже в научных монографиях, наряду с фактами о ведении боевых действий во время подавления Варшавского восстания, присутствуют мифологемы и искаженные факты. Описание тех трагических событий часто сводится к неподобающему поведению «власовцев», украинцев из дивизии СС «Галиция» и калмыков. В то же время роль немцев в разорении польской столицы иногда преуменьшается.
Генезис мифа
Утверждение о том, что «калмыки», «украинцы» или «власовцы» несут ответственность за убийство гражданских лиц, имеет своим источником пропаганду повстанцев и лондонские польские эмигрантские газеты периода Варшавского восстания. Пресса Армии Крайовой (АК) была первой, которая передала сообщение о направлении в столицу украинских эсэсовцев и бывших советских солдат, переодетых в немецкую форму, а также об их зверских методах борьбы. Мало кто тогда знал такие аббревиатуры, как РОА и РОНА[287].
Различные периодические издания повстанцев практически каждый день писали об «украинцах» и «калмыках». Самая главная повстанческая газета — «Информационный бюллетень» — уже на исходе 3 августа 1944 г. опубликовала на своих страницах первое сообщение такого рода: «В некоторых частях города появились немцы и украинцы, которых солдаты АК обстреливали из окон домов»[288]. Три дня спустя «украинцы» также были упомянуты на одной из полос «Внеочередного приложения» той же газеты: «Вчера вечером на Маршалковской улице, дом № 129, была использована значительная группа украинцев на немецкой службе. В бою были убиты 14 украинцев и один взят в плен. Уничтоженное украинское подразделение ничего не добилось и вышло из боя». Несколько ниже, в той же статье, автор передал cледующие сведения: «Сегодня утром два немца и шесть украинцев, оборонявшихся по Маршалковской улице, дом № 118, от наступавших солдат АК, успели совершить чудовищное преступление — убили 20 женщин и детей из дома. Преступники были осуждены и казнены». В третий раз упоминание о них содержалось в «Коммюнике командования АК», где повторялось предыдущее заявление: «Вечером подразделения вели бои против украинцев, поддержанных танками в районе Маршалковской, 129. Многие украинцы были убиты»[289].
На самом деле «Информационный бюллетень» просто спутал украинцев с РОНА, что позже весьма укрепило этот миф. В качестве примера сошлемся на репортаж о посещении Коменданта округа АК “Варшава”, полковникa Антония Хрущеля, с псевдонимoм «Монтер». Военный корреспондент, сопровождающий командующего, в нескольких строках описал один бой: «В зданиях ближайшего квартала [Почтовая станция. — Прим. авт.] уже были немцы и украинцы. Они охотились за каждым тех из нас, за теми, кто вел себя неосторожно». В другой статье под названием «Все позиции удерживаются» сообщалось: «На следующий день, в 17 часов, самым тяжелым оказался оборонительный бой за завод Бормана [механический завод Открытого акционерного общества “Борман, Шведe и компания”, улица Железнодорожная, дом № 57, ранее — улица Сребрна, дом № 16. — Прим. авт.], на который наступало подразделение из 150 немцев, использовавших украинские войска, которые обосновались у товарной станции»[290].
Откровения об «украинских преступлениях» попали в «Информационный Бюллетень» № 57 от 20 августа 1944 г. Анонимный редактор Бюро Информации и Пропаганды Главного Командования Армии Крайовой (Biuro Informacji i Propagandy Komendy Głównej Armii Krajowej) писал: «Но самым ужасным инструментом вражеского террора в Варшаве стало использование с первого дня восстания украинцев. Невозможно перечислить длинный список убийств, массовых изнасилований, грабежей и зверств, совершенных ими. Их руками немцы сжигают все кварталы в своем районе, их руками они убивают поляков… По всей видимости, они ввели в Варшаву части позорно знаменитой дивизии СС “Галиция”… Общий немецкий враг подтолкнул украинцев к борьбе с поляками. Украинцы потеряли свое время, участвуя в этой позорной войне… Но самое страшное в том, что они несут ужасное моральное поражение, от которого они не скоро смогут прийти в себя. Это они вырыли между украинским и польским народами новую пропасть, которая кажется сегодня непреодолимой бездной ненависти и крови»[291]. Эти статьи, по-видимому, имели решающее значение для создания легенды об «украинцах, борющихся против Варшавского восстания».
Немногие жители Варшавы были способны увидеть разницу между мундирами подразделений полиции, СС и вермахта. Только образованные люди могли различать русский и украинский языки, не говоря уже о различии между 14-й галицийской добровольческой дивизией СС / 14-й ваффен-гренадерской дивизией СС (украинской № 1) и 29-й ваффен-гренадерской дивизией СС (русской № 1), о чем свидетельствует тогдашняя газета Представительствa / Делегатуры правительства на Родине, (польск. Delegatura Rządu na Kraj) «Польская Республика», в которой говорилось, что «немцы и украинцы наступают на завод Бормана, который держится до сих пор… В последний момент они сообщили, что немцы направили на Главный вокзал подразделения украинцев из дивизии СС “Галиция”»[292].
В качестве еще одного источника неверной информации воспользуемся письмами отдела пропаганды Армии Крайовой («Борьба с Варшавой»). Уже в записке от 2 августа 1944 г. встречается элемент искажения: «Все больше и больше новых групп рабов приводятся в центральный лагерь для заключенных, где нет недостатка в СД [Служба безопасности СС, Sicherheitsdienst. — Прим. авт.] и украинцах. Подхорунжий Скура в боях с танками на улице Маршалковской убил четырех украинцев»[293].
Антиукраинский курс в письмах поддерживался постоянно, в текстах говорилось об иррациональной ненависти и преступлениях: «Когда украинцы на улице Маршалковской убили медсестру, которая спасла их товарища, когда украинские танки [sic!] на улице Монюшко были украшены телами мертвых детей, — мы знали, что это были акты звериной ненависти врага, обученного и подогреваемого немцами»[294].
Аналогичная тема прослеживается в немецкой памятке войскам, эвакуированным из-за Вислы: «Сообщается о новых случаях зверств украинцев против гражданского населения. Они виноваты, как и немецкие командиры, но украинцы даже с ними рядом не стоят». Затем к ним были присоединены и «калмыки»: «Вскоре появились центры сопротивления немцам: […] казармы украинских эсэсовцев на улице Пия [офис Польской акционерной телефонной станции. — Прим. авт.]… В подвалах домов сидят обезоруженные пленные, многие из них — калмыки»[295].
Ближе всего к истине были обозреватели газеты «Боевая Варшава». 7 августа 1944 г. они писали в статье: «Враг начинает атаковать. “Тигры” [на самом деле — истребители танков “Хетцер”. — Прим. авт.] наступают на отряд, защищающий баррикады на Хлодной. За ними эсэсовцы [I или II батальоны особого полка СС Дирлевангера, которые прорвались в район дворцов Саского и Брюля. — Прим. авт.] открыли шквальный огонь из пулеметов. Их довольно много. Они начинают работать. Противник ведет обстрел за обстрелом. Повсюду слышен шум пулеметной, автоматной и винтовочной стрельбы. В “Тигры” [sic!] летят гранаты и бутылки с бензином. Враг подошел к [кинотеатру] “Комете” [по улице Хлодна, 47], к центру Хлодной между площадью Керцеля и Вроньей… “Тигр” поворачивает назад. За ним в панике отступают штурмовые группы. Они потеряли семь человек убитыми. Атака была отбита»[296]. Однако уже на следующий день предрассудки в отношении украинцев дали о себе знать в тексте «Варшава в седьмой день борьбы»: «Во второй половине дня шли ожесточенные бои с дивизией СС “Галиция”, наступавшей в районе Хлодной, ул. Электоральной и павильонов Мировского [II (русский) батальон особого полка СС Дирлевангера. — Прим. авт.]. Группа СС силой около 160 человек при поддержке двух танков, под прикрытием польского населения, была разбита… Оба танка отошли. Украинцы в значительной степени были выбиты, попав под огонь с трех сторон. Ситуация была взята под контроль»[297]. Как видно, два этих фрагмента относились к подразделениям особого полка СС Дирлевангера, когда тот прорывался к дворцовому комплексу, то есть к основной цели своего наступления из района Воли.
Структуры, подчиненные главному командованию Армии Крайовой, способствовали созданию мифа о «калмыках», «власовцах» и «украинцах». Кроме того, по приказу штаба полковника Антония Хрущеля (псевдоним «Монтер») бывший русский офицер РОА, капитан Константин Калугин[298], подготовил 11 августа листовку на русском языке, предназначенную для распространения за немецкими линиями: «Украинцы и азиаты — добровольцы немецкой армии! Опомнитесь! Вы уже так далеко ушли по бездорожью, что без помощи извне Вы не сможете выбраться на правильную дорогу. Если Вы в ближайшие несколько часов не осознаете своих ошибок, то всех Вас ждет неминуемая смерть. Уже близко время, когда сами немцы отдадут Вас в наши руки… За ложку еды и кусок хлеба Вы пошли воевать против своей Родины и своего народа. Мы знаем, что тяжелое иго неволи сделало из Вас врагов собственной Матери-Родины. Голодом и пытками немцы загнали Вас на службу в свою армию… Не ждите, пока Вас схватят с оружием в руках. Организуйтесь, как уже это сделали многие из Вас. Уже сегодня убивайте немцев, которые находятся среди Вас, и с оружием в руках переходите на сторону поляков. Делая так, Вы в полной мере искупите свою вину, а с момента перехода на нашу сторону Вы станете признанными солдатами Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Пусть это станет первым Вашим боевым заданием… Капитан Красной Армии Калугин». Текст листовки 18 августа опубликовала повстанческая газета «Варшавянка» (№ 11), а уже 23 августа листовка была перепечатана «Варшавским национальным голосом» (№ 25)[299].
«Варшавский национальный голос» продолжил эту линию и в статье под заголовком «Имя есть знак»: «Они сидели в сожженных домах, яростно обстреливались врагом. И часто у них не было даже пули, предназначенной для украинцев, которые находились в больнице Пилсудского, и эсэсовцев, которые бросали в окна домов связки соломы, облитые керосином»[300].
Кроме указанной выше газеты националистической направленности, мифы об украинцах распространяло с такими же ангажированными заголовками издание, связанное с социалистами — газета «Рабочий». Здесь с начала августа появились следующие упоминания об украинцах: «Среди пленных — полиция, СС, вермахт, украинцы и фольксдойче». Более пространно об этом же говорилось в одной из заметок: «Украинские убийцы. Особой опасности подвергается население домов, расположенных между площадью [Люблинской] Унии и площадью Спасителя вдоль улицы Маршалковской. Там действует банда украинцев, которая поджигает дома и выгоняет людей под обстрел. Один из отрядов АК выслал через немецкого военнопленного предупреждение, что, если не прекратится стрельба по убегающему населению, будут применены репрессии по отношению к раненым немцам. Результатом этого стал успешный переход значительных групп беженцев по площади Спасителя»[301].
Стереотипы охотно дублировала и польская пресса в изгнании, согласно которой украинцы должны были составлять большинство из тех, кто стрелял с крыш по полякам. Эта журналистская «утка» была первым упоминанием в лондонской газете об украинцах, борющихся против Варшавского восстания: «Оказалось, что значительное количество этих стрелков, которых нам удалось поймать, — украинцы. Вооружены они преимущественно пулеметами и имеют большой запас боеприпасов [!]»[302].
Дезинформация об участии калмыков и украинцев в боевых действиях против поляков появлялась и позже. В одном случае редактор, полагаясь на отчеты из повстанческой столицы, написал, что в «Варшаве сражаются “калмыки” (русские военнопленные, воюющие на немецкой стороне)»[303]. В другом случае «боевая обстановка» была описана более правдоподобно: «В немецких рядах сражаются русские, бывшие советские солдаты, которые сегодня добровольно воюют в Варшаве на стороне немцев»[304].
Днем позже вполне справедливо сообщалось о казаках в составе подразделений, блокирующих повстанческую столицу: «В районе к северу от Жолибожа замечены казачьи кавалерийские патрули, находящиеся на службе у немецкой армии». Однако несколькими строками ниже содержалась ошибочная информация: «В Охоте сильные подразделения противника, состоящие из украинцев. Большинство домов ими сожжено»[305] (на самом деле это были военнослужащие РОНА).
Польские журналисты в Лондоне, говоря об одном из посланий генерала «Бура», сообщили читателям: «В этом районе [севернее и северо-западнее Маримонта, Беляны, Центрального института физической культуры и Вавжишева] обнаружено присутствие украинских [так в оригинале, на самом деле это были казаки или РОНА. — Прим. авт.] и венгерских войск, которых освободили немецкие боевые части»[306].
Однако самую известную информацию об иностранцах на немецкой службе лондонская газета опубликовала 12 сентября 1944 г., когда эмигрантское издание, сославшись на «Немецкое информационное бюро», сообщило о «кавказских частях», в том числе о грузинах из восточных батальонов, которых в Варшаве не было. Приведем этот текст полностью:
«“Немецкое информационное бюро” [Deutsche Nachrichten Büro] передало вечером 6 сентября по радио, что заметную роль в боевых действиях в Варшаве играют различные части “добровольческих” войск. В ожесточенных боях на улицах, когда им нужно было захватывать дом за домом, особо отличились части, состоящие из грузин и других жителей Северного Кавказа [вероятней всего, это был I батальон 111-го азербайджанского полка или II батальон из соединения особого назначения “Горец” (II / Sonderverband «Bergmann»), также состоявшей из азербайджанцев. — Прим. авт.]. Многие из них были награждены Железными крестами, а один грузин за выдающиеся заслуги был награжден даже Железным крестом I класса. Это первое такое награждение, когда речь идет о кавказских частях. Конечно, нам не имеет никакого смысла обвинять “Немецкое информационное бюро” за поведение наемных нацистcкиx банд [восточные батальоны не были бандами, а являлись регулярными воинскими подразделениями. — Прим. авт.] из этих кавказских народов, среди которых были отборные “герои” сожжения Варшавы, прятавшиеся от огня плохо вооруженных повстанцев за живые щиты из польских детей, женщин и стариков, — но в любом случае это еще одна болезненная новость, исходящая из борющейся столицы». Так эта информация и отложилась в памяти читателей, объединив в себе «познания» бывших граждан Польской Республики и Советского Союза о борьбе против повстанцев Варшавы[307].
2 августа 1946 г. советская пресса сообщила следующее: «В последние дни Верховная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела обвинительное заключение в отношении Власова А.А., Малышкина В.Ф., Жиленкова Г.Н., Трухина Ф.И., Закутного Д.Е., Благовещенского И.А., Меандрова М.А., Мальцева В.И., Буняченко С.К., Зверева Г.А., Корбукова В.Д., Шатова Н.С. в измене Родине и что они были агентами немецкой разведки, проводили активную шпионскую и подрывную террористическую деятельность против Советского Союза, то есть преступления, определенные в ст. ст. 58–1 «б», 58–8, 58–9, 58–10 и 58–11 Уголовного Кодекса РСФСР. Все подсудимые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях. В соответствии со статьей 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1943 г. Верховная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила к смерти Власова, Малышкина, Жиленкова, Трухина, Закутного, Благовещенского, Меандрова, Мальцева, Буняченко, Зверева, Корбукова и Шатова. Приговор был приведен в исполнение [1 августа 1946 г.]». Заметке о казни руководителей Комитета освобождения народов России (КОНР) предшествовали известия об осуждении членов правительства Протектората Богемии и Моравии, а также премьер-министра Словакии Войтеха Туки[308].
Уже на следующий день, в субботу, газета Польской рабочей партии «Голос народа» («Głos Ludu») опубликовала короткую заметку под заголовком «Власов казнен на виселице. Заслуженное наказание нашло предателя и убийцу». На этот раз коммунистические пропагандисты обеспечили генералу Власову соседство в одном номере с “преступными эмиссарами генерала Андерса”», «шпионами — членами OП/НСЗ» [Oрганизация Польская (Organizacja Polska — OP)/ Национальные Вооружённые Силы (Narodowe Siły Zbrojne — NSZ)], «ушедшими с правильного пути авантюристами и банкротами ПCЛ» [Польская крестьянская партия (Polskie Stronnictwo Ludowe — PSL)], с приговором на процессе министров Протектората и нотой: «Британское правительство поддерживaeт террор в Греции»[309]. В подобном же тоне была выдержана публикация о Власове в журнале «Вооруженная Польша», издаваемом Главным политико-воспитательным управлением Войска Польского. К лаконичному содержанию, построенному на советском коммюнике, редактор добавил: «Палачи Варшавы были казнены на виселице»[310].
Подобный же характер имела статья под заголовком «Генерал Власов и его соучастники повешены в Москве», опубликованной в «Народной газете». Ежедневный рупор Польской крестьянской партии (PSL) также сообщил в субботу о смертном приговоре, который был вынесен генералу Фалькенхорсту, а также о процессе над «одной женщиной и пятью военнослужащими, уличенными в шпионаже в пользу OП/НСЗ». Нашлось место, кроме того, и для текста мемуарного плана о «великом значении» Крестьянской партии в период оккупации, а также для обращения к Германии с призывом, чтобы она покрыла расходы на восстановление Варшавы[311]. То, что объединяло эти статьи, было изложено в заявлении Польского агентства печати, в котором отмечалось: «Андрей Андреевич Власов, бывший советский генерал, предал свою Родину и создал “русский легион” на службе у Германии.
Власовские части охотно использовались немцами для самых жестоких полицейских действий на территории Польши, в том числе в Варшаве». Отчетливо видимый надзор Центрального управления контроля над прессой, публикациями и выступлениями показывал, что официальные медиа в Польше во второй половине 1940-х гг. говорили одним голосом — так началaсь коммунистическaя цензурa в Польше.
Более подробная информация была представлена в нескольких заметках под общей рубрикой «Генерал Власов», которые были опубликованы в Лондоне на страницах «Дзениник Польский и Дзенник Солдатa». Автор материалов сообщал, что «генерал Власов, создатель известного антисоветского корпуса [двух гренадерских дивизий Вооруженных сил КОНР. — Прим. авт.], сформированного из русских военнопленных в Германии, был приговорен к смертной казни советским трибуналом. О процессе над Власовым Москва объявила только после того, как уже был вынесен приговор. Суд проходил в обстановке полной секретности. По-видимому, советские власти не хотели видеть детали массового предательства в Красной Армии и популярности действий Власова»[312]. Однако эта информация уже не могла попасть за «железный занавес».
Мифологические конструкции и откровения по интересующей нас теме довольно быстро укоренились в сознании многих людей через прессу, разные по жанру публикации и воспоминания. Уже спустя год после окончания войны в исследовании Эдварда Серванского и Ирины Травинской доминировали «украинцы», а вместе с ними «калмыки» и «монголы», воевавшие на танках «Тигр».
Аналогичные упрощения можно встретить и в допросе офицером «Смерша» начальника IV отдела Главной комендатуры Армии Крайовой, подполковника Августина Валюша, который лишь подтвердил слабую осведомленность старшего офицерского состава АК в специфике немецких и коллаборационистских формирований: «В районах города Варшавы — Старый город, Мокотув и Жолибож — в подавлении восстания с первых же дней принимали участие пехотные и танковые части немецкой армии (нумерации этих частей не знаю), в частности, как я впоследствии слышал, участвовала танковая дивизия СС “Викинг” [из состава соединения были привлечины только 3-я батарея 5-го зенитного дивизиона СС и 5-й батальон связи СС. — Прим. авт.]. В остальных же районах в подавлении восстания участвовали жандармерия и части, сформированные немцами из военнопленных (“Восточный легион” [“Восточные войска”], украинская дивизия СС “Галичина” [!] и части так называемой РОА [ошибка — это была РОНА. — Прим. авт.])»[313].
Ответственность за распространение мифов несет Анджей Помян-Довмунт, опубликовавший в 1946 г. в Лондоне «специальное» исследование «Варшавское восстание. Краткое описание проблемы». Работа, как сообщалось в книге, якобы «была написана на огромном количестве источников периода Варшавского восстания», но почему-то утонула во многих искажениях. Такие же ошибки допустил в своей книге генерал Антоний Хрущель, написавший воспоминания в Лондоне. Миф о «власовцах» также был продублирован в двух польских монографиях о Варшавском восстании. Ежи Кирхмайер и Адам Боркевич неправильно определили «восточных солдат», воевавших в Варшаве, как «власовцев», «украинцев» или «калмыков». Увы, такие взгляды и восприняло общество в Польской Народной Республике. Самая распространенная ошибка заключалась в том, что РОА путали с РОНА, и это укрепило миф о борьбе «власовцев», «украинцев» и «калмыков» с повстанцами. К сожалению, годы сознательного пренебрежения немецкими архивами ощущаются до сих пор[314].
Одним из немногих примеров знания военных вопросов и участия добровольцев Восточной и Западной Европы в борьбе с повстанцами были заявления полковника Казимира Иранка-Осмецкого[315]. Как это ни парадоксально звучит, но начальник II отдела (разведка) штаба АК не был выслушан командованием в июле 1944 г., и мало кто обратил внимание на сбалансированные суждения и информацию, содержавшиеся в его послевоенных публикациях. На этом фоне выделялась лишь небольшая работа Станислава Плоского[316]. Все же наиболее интересным примером объективности остаются почти полностью забытые материалы о возникновения восстания Казимира Иранка-Осмецкого. Некоторые из секретов Варшавского восстания, касающиеся солдат и восточноевропейских полицейских в немецкой униформе, нашли свое отражение в компетентных публикациях Института Национальной Памяти (Instytutu Pamięci Narodowej — IPN)[317].
Настоящие виновники
Немцы ожидали восстания в Варшаве еще до спасения Восточного фронта в северной части Генерал-губернаторства IV танковым корпусом СС. С июля 1944 г. все силы, находившиеся на этой территории оккупированной Польши, были подняты, в соответствии с планом, по тревоге. В рамках первых двух этапов плана они получили статус частей быстрого реагирования СС и полиции (дорожная и железнодорожная полиция, СА и т. д.). Только в случае перехода к третьему этапу плана немцы предусматривали использование частей вермахта, когда вооруженное подавление восстания ложилось на плечи военного коменданта Варшавы генерал-лейтенанта Райнера Штагеля, который свидетельствовал: «Накануне, 31 июля, я вызвал к себе всех комендантов районов Варшавы, которые уже имели на руках подробные планы действия в случае восстания, и предупредил их о максимальной бдительности, так как в каждый момент нужно считаться с тем, что восстание начнется. 1 августа я информировал губернатора, командующего 9-й армией и районных комендантов о том, что сегодня ожидается выступление поляков. В тот же вечер объявил в городе осадное положение»[318].
В постоянной боевой готовности находились все тыловые части вермахта (осуществлявшие охрану мостов, военных училищ, мастерских по ремонту бронетехники), подразделения полевой жандармерии и батальоны охранной полиции, части люфтваффе (80-й зенитный полк[319] 23-й зенитной артиллерийской дивизии, наземный персонал аэродромов, подразделения связи), также подчиненные генерал-лейтенанту Штагелю. В общей сложности под его командованием находилось 13 тыс. солдат и полицейских и еще 3 тыс. военнослужащих люфтваффе и артиллеристов. В утреннем сообщении штаба вермахта в Варшаве от 1 августа 1944 г. не отмечалось ничего серьезного: «Keine besondere Ereignisse» («Без происшествий»), — так было указано в 6.15 в журнале комендатуры Варшавы дежурными офицерами, капитаном Вильгельмом Хозенфельдом и обер-лейтенантом Карлом Бетчером. Казалось, что самый высокий уровень готовности, введенный генералом Штагелем перед началом Варшавского восстания, не привел к каким-либо изменениям в работе персонала. Однако, как вскоре выяснилось, он привел к хаосу компетенций между СС и полицией, с одной стороны, и вермахтом — с другой.
Между тем, экстренный план командующего СС и полиции в Варшаве, штандартенфюрерa СС и полковникa жандармерии Пауля Отто Гейбеля с июля 1944 г. включал в себя использование следующих сил: 15 тыс. солдат и офицеров вермахта, 13 тыс. военнослужащих люфтваффе, 4 тыс. военнослужащих войск СС, 4 тыс. сотрудников охранной полиции, СА, дорожной и железнодорожной охраны, технической неотложной помощи, что в общей сложности давало 36 тыс. человек[320].
Гиммлер немедленно начал лихорадочный поиск войск, которые могли бы быстро подавить Варшавское восстание. Прежде всего, немцы создали импровизированные силы быстрого реагирования, а также боевые группы из учебных, армейских и полицейских батальонов. В Варшаву также направили иностранные части, подчиненные вермахту, полиции порядка, полиции безопасности и войскам СС, которые спешно были отозваны из Белоруссии и Прибалтики. Можно с уверенностью сказать, что они не входили в состав частей и соединений первой линии, которые затем участвовали в боях со 2-й советской танковой армией. Первоначально силы, предназначенные для усмирения польской столицы, насчитывали около 10 тыс. человек. В корпусную группу «фон дем Бах», которой командовал обергруппенфюрер СС, генерал полиции и генерал войск СС Эрих фон дем Бах, вошли многочисленные части полиции и военнослужащих люфтваффе и войск СС. В середине сентября частей вермахта в составе группы стало еще больше[321]. Участие русских
Крупным иностранным добровольческим формированием, которое использовали в Варшаве, была часть штурмовой бригады СС РОНА, переименованная к тому времени в 29-ю ваффен-гренадерскую дивизию СС (русскую № 1). Командовал соединением ваффен-бригадефюрер и генерал-майор войск СС Бронислав Каминский. Это формирование состояло в основном из русских, хотя в его рядах также находились некоторые белорусы, украинцы, казаки и, возможно, даже поляки из восточных районов[322]. Для боевых действий против Армии Крайовой был отобран в Ратибоpe (польск. Рацибуж) личный состав численностью от 1500 до 1700 человек. После совещания с офицерами Каминский, по просьбе начальника штаба ваффен-оберштурмбаннфюрера Ильи Шавыкина, сформировал 2 августа штурмовой полк четырехбатальонного состава, усиленный захваченной, бывшей советской 122 мм гаубицей и танковым взводом (четыре танка Т-34 и самоходная артиллерийская установка СУ-76). Командовать сводным полком был назначен командир 2-го полка РОНА, ваффен-штурмбаннфюрер Иван Фролов[323], который в собственноручных показаниях для сотрудников «Смерша» сообщил: «По прохождении г. Петрокау [Пётркув-Трыбунальский. — Прим. авт.] 7 августа [3 августа. — Прим. авт.] Каминский вызвал командиров частей на совещание, на котором он объявил: “Мною получен приказ о назначении одного полка для участия в одной операции, для чего от каждого полка выделить по одному батальону не менее 400 человек”. На этом же совещании командиром сводного полка был назначен я, начальником штаба полка капитан [ваффен-гаупт-штурмфюрер — Прим. авт.] Ночевкин. Выделенным людям приказано быть готовым для отправки на автомашинах… 8 августа [5 августа. — Прим. авт.] полк сосредоточился в 4-х км юго-западнее Варшавы в селе Раков и расположился на ночь»[324].
С 5 по 14 августа полк РОНА находился в Охоте и Ракове и вел боевые действия против повстанцев. Русские солдаты отметились грабежами гражданского населения и насилием над женщинами. Солдаты РОНА занимались убийством в Охоте — в районе колонии Сташица и Институте Радия им. Марии Склодовской-Кюри на улице Вавельской, дом № 16. Ваффен-штурмбаннфюрер Фролов свидетельствовал: «Бойцам сводного полка разрешалось совершенно безнаказанно грабить мирное гражданское население. Такое указание было дано Каминским. Кроме того, подразделения сводного полка принимали участие в проведении насильственной эвакуации мирного гражданского населения из Варшавы. При этом гражданам разрешалось брать с собой минимум предметов первой необходимости, имущество, остававшееся в квартирах, подвергалось разграблению»[325].
Фролов следующим образом отчитывался в первые дни боевых действий: «Я доложил, что без технических средств наступать нельзя, можно положить весь личный состав полка и не продвинуться. Кроме того, люди не обучены уличным боям. Наступление было приостановлено до следующего дня. Каминский запросил от немцев танки, а также снарядов для орудий. После того, как полк перешел к обороне, капитан Ночевкин и старший лейтенант Бабуров сообщили мне, что во время перестрелки некоторые солдаты и командиры стреляют по немцам, которые наступали вместе с полком. Я ответил, что этого я ожидал раньше, нужно сделать так, чтобы это было больше»[326].
После 5 августа немцы пошли навстречу русским. Помимо танкового взвода, полку РОНА дополнительно была придана рота истребителей танков «Хетцер» из состава 743-го противотанкового дивизиона, где находилось 12–14 боевых машин. В ходе боевых действий повстанцы вывели на некоторое время несколько танков из строя. В общей сложности в период боев в районах Охота и Средместье немецкая рота потеряла два «Хетцера». Кроме того, действия полка РОНА поддерживали четыре штурмовых орудия из состава 200-й запасной батареи штурмовых орудий. Последующие бои в Охоте проводились с целью вытеснения повстанцев из зданий табачной фабрики «Государственной табачной монополии» по улице Калиская, дом № 1[327].
Наступление, проведенное РОНА 8 августа, поддерживали танки: «На третий день [с начала боев в районе Охота. — Прим. авт.] прибыло 4 танка, наступление снова было продолжено, однако, пройдя один квартал, полк снова попал под огонь повстанцев. Продвинувшиеся вперед два танка были подожжены повстанцами, а остальные два вернулись назад. Наступление также было остановлено». После тяжелых боев полк РОНА, обозначенный в документах как «Боевая группа Каминского», занял фабрику на улице Калиская и повернул на северо-восток, то есть к колонии Сташица[328].
После первых боев РОНА создала для жителей района Охота транзитный лагерь на улице Грyцкой (так называемый Зеленяк — на территории современного рынка при Павильоне Банаха), где русские издевались над варшавянами, и особенно над варшавянками. Наверное, жестокое обращение с гражданским населением явилось отголоском больших потерь среди солдат полка РОНА, которые за первую неделю боев потеряли 30 процентов личного состава (Фролов говорил о 10–15 процентах). В ходе дальнейших боев с повстанцами, очистив окрестности Иерусалимских аллей, подчиненные Фролова заняли 14 августа больницу Младенца Иисуса на улице Новогродской: «Одновременно с похищением людей на территорию больницы был введен батальон казаков армии Каминского [!], которые более двух недель грабили больницу, частные квартиры, терроризируя больных и других сотрудников, хватали медсестер, представителей женской службы и даже больных», — писал директор больницы Конрад Окольский.
Следует подчеркнуть, что в августе 1944 г. русские сосредоточились на хищении ценностей, часов, денег и изнасиловании жителей Охоты, а не на убийствах варшавян, что было прерогативной немецких частей полиции и жандармерии, участвовавших в уничтожении гражданского населения в составе боевой группы под командованием группенфюрера СС и генералa-лейтенантa войск СС и полиции Хайнца Райнефарта[329]. В конечном итоге, с 9 августа (по другим данным — 16 или 18) полк Фролова был подчинен боевой группе под командованием генерал-майора Гюнтера Рора, хотя некоторые солдаты РОНА оставались в районе Средместья до 23 августа.
Исток информации о кровожадности русских берет свое начало в секретном сообщении одного из тайных осведомителей: «Обер-лейтенант Хеске, 2-я рота батальона “Бентин”, боевой пост на Айсгрубенштрассе, 51 [улица Хлодная. — Прим. авт.], 800 м от Крытого рынка, привел украинца Теодора Мисеюка, рожд. 17.11.23, который был пойман штурмовым отрядом в подвале на Айсгрубенштрассе, прячущимся под тряпьем… Повстанцы больше всего боятся казаков и украинцев, поскольку казаки уничтожают всех дезертиров. У меня ощущение, что, если бы казаки отступили и на их место были введены немецкие отряды, большая часть партизан с оружием, но, прежде всего, гражданское население, перешли бы на другую сторону. Никто из партизан уже больше не рассчитывает на победу. Мисеюк готов снова перейти к партизанам как информатор и выполнить возможные поручения, однако ставит условие, что в месте перехода не должно быть ни казаков, ни украинцев»[330].
Полк РОНА под командованием Фролова вел бои 14 августа в здании Дирекции водоснабжения и канализации / гостиницы «Туристический дом» на площади Старинкевича 5–7, а потом на Центральной почтовой станции при Иерусалимских аллеях / ул. Желязнoй 21, и в многоквартирных домах между улицами Сребряной и Желязной. Именно там РОНА 22 августа 1944 г. понесла наибольшие потери: «…Сводная рота 16-го батальона почти совсем погибла. Остались немногие, а здоровых едва несколько человек. Это случилось следующим образом: рота заняла первый и второй этаж у одного здания. Солдаты разошлись по всему дому в поисках драгоценностей, пищи и водки. Поляки же, которые находились в подвалах и на верхних этажах, открыли огонь из автоматов и закидали гранатами и зажигающими бутылками, так что уничтожили всю роту», — вспоминал Иван Вашенкo, подчиненный Фролова. Упомянутые выше здания неоднократно переходили из рук в руки. Русский командир сообщал об «ожесточенном сопротивлении врага», требуя бронетанковой поддержки (вероятно, 200-й запасной батареи штурмовых орудий) для штурма «гнезда сопротивления с баррикадами и колючей проволокой». Захват центральных кварталов солдатами РОНА вынудил немецкое командование «провести разграничительную линию на Рейхсштрассе [Иерусалимские аллеи на участке от площади Артура Завиши до улицы Маршалковской. — Прим. авт.] между русской частью и двумя батальонами 1145-го гренадерского полка»[331].
Другой офицер РОНА рассказал об участии русских в боях против повстанцев: «Участвуя в подавлении восстания в г. Варшаве в течение полутора — двух недель, [полк] с этой операции был снят якобы по причине неудовлетворительного действия против повстанцев и возвратился в район гор. Ратибор, где находилась бригада, после совершения марша с территории СССР. О результатах проведенной операции полком под руководством Фролова мне известно, что пленных полк не взял, а сколько было убито и ранено мне неизвестно. В качестве трофеев, знаю, было взято несколько мотоциклов и одна легковая машина. Других каких-либо данных об операции полка мне неизвестно»[332].
Солдаты сводного полка РОНА были подчинены боевой группе «Шмидт» только до 24 августа. Русская часть располагалась, прежде всего, между Повонзками и Гданьским вокзалом, а через три дня была заменена немцами. В то же время свидетель событий, Станислав Висмулек, помнит, что это произошло раньше: «Повстанцы находились в нашем доме [ул. Инфланцкая, дом № 1. — Прим. авт.] до 14.VIII.1944 г. Во второй половине того же дня со стороны Гданьского вокзала вошли военные в немецкой форме, солдаты, говорившие по-русски»[333]. Это сообщение позволяет сказать, что часть полка РОНА могла быть ранее выведена из Средместья. Эту версию можно сопоставить с показаниями командира полка Фролова, который рассказал на допросе, что «19 августа 1944 г. после того, как полк не справился с одной из задач по выходу на реку Висла, его вывели из Варшавы для прочески лесных массивов северо-западнее Варшавы»[334].
27 августа 1944 г. немцы перебросили подчиненных Фролова к внешнему кольцу оцепления, в район Кампиноской пущи. В сообщениях СД в тот момент указывалось на растущую угрозу со стороны партизанских отрядов. Солдатам Фролова поставили задачу не допустить соединения партизан с повстанцами Варшавы, что привело русских в конце августа к боям с Кампиноской группой АК на направлениях Серакув-Почеха, Трускав-Почеха, Заборув Лешны и высота 94. Поляки отбили несколько русских атак, потеряв при этом трех человек убитыми и 17 ранеными. РОНА потеряла более 30 солдат убитыми и 14 лошадей. «Противник осаждает населенные пункты Ляски, Серакув, Трускав, Изабелин, Боржецин и Заборув, стараясь овладеть южной и юго-восточной частью леса»[335].
С позиции отряда поручика «Орлик» ситуация выглядела следующим образом: «В окрестностях Доброва нас должен был ждать отряд поручика “Долина” [Адольф Пильх — Прим. авт.] силой около 500 человек. Поручика “Долина” мы не нашли, так как у него был бой. Поручик “Долина” уничтожил несколько автомобилей противника. Здесь мы столкнулись с ним во время облавы, организованной противником в количестве 2000 человек, около 100 автомобилей. Ведя бой, мы потерял трех человек убитыми и пять ранеными. После 6 часов боя мы отошли в сумерках… из села Адамова, увозя раненых». На самом деле после боев в Варшаве осталось только 900 русских солдат[336].
В ночь с 2 на 3 сентября особое подразделение АК поручика «Долина» из 80 человек разгромило батальон РОНА в Трускаве. От 100 до 250 подчиненных Фролова были убиты (по другим данным — от 10 до 25). Аковцы же захватили много оружия (в том числе одно 75-мм орудие, два 82-мм миномета, два станковых пулемета, 23 ручных пулемета, 16 автоматов, 48 винтовок, 10 тысяч патронов и продовольствие). Поляки потеряли восемь человек убитыми и десять ранеными. На следующий день подразделение из второго эскадрона Юзефа Нeдзвецкого (псевдоним «Лавина») и IV эскадрона подпоручика Александра Петруцкого (псевдоним «Явор») напали еще на одно подразделение РОНА в Марианове. Истории о том, будто русские в этом бою потеряли 100 человек убитыми и 20 ранеными, следует признать сомнительными, поскольку число раненых всегда в 5–10 раз превосходит число убитых. Маловероятно и то, что было большое количество убитых, как указано выше. В бою погиб один поляк и пять получили ранения. Партизаны АК захватили два ручных пулемета, семь автоматов, десятки винтовок и большое количество боеприпасов. Бой в Трускаве оказался последним для сводного полка РОНА во время восстания. «Свой отказ от дальнейшего участия в боевых действиях я мотивировал отсутствием Каминского, вызванного в штаб немецких войск в гор. Краков и наличием приказа от него дальнейших операций в его отсутствие не предпринимать, наличием на вооружении полка устаревших образцов вооружения, потерями, понесенными в боях, которые составляли 10–15 %, усталостью людей»[337], — свидетельствовал Фролов.
Немецкая тактика обвинять во всех зверствах восточноевропейских добровольцев нашла свое отражение в итоговом отчете одного крупного чиновника НСДАП: «Временно позиция населения Варшавы в целом изменилась в период с 10 по 20 августа, когда оказавшиеся в Варшаве казаки Каминского [так в документе. — Прим. авт.] предприняли действия против польских женщин и детей. Ссылаясь на это, АК развернула агитационную деятельность, говоря, что так будут относиться ко всем польским женщинам и детям. Тогда многие связались с АК или каким-то другим способом оказали поддержку АК»[338]. Эти и другие заявления весьма интересны, однако они противоречат показаниям генерал-лейтенанта люфтваффе Р. Штагеля, которые он дал начальникy 2-го отдела Главного управления «Смерш» полковникy Картаповy и oперуполномоченнoмy 2-го отдела Главного управления МГБ СССР капитанy Копелянскoмy в менее комфортных условиях: «Я не мог удержать германских солдат от репрессий по отношению к польскому населению. Когда стало известно, что германские солдаты грабят дома мирных жителей, я отдал приказ, согласно которому солдатам разрешалось брать себе все, что они захотят из тех домов, в которых начался пожар… Вынужден признать, что мною было разрешено грабить гражданское население Варшавы, так как я считал, что немецких солдат все равно от этого не удержать»[339].
Меткие комментарии относительно дезинформации немецкой пропаганды и случаи преступлений РОНА были приведены на допросе бывшим офицером РОНА, Александром Перхуровым: «Однако, совершив позорный факт расправы с населением Варшавы, ставший достоянием всей мировой общественности, немцы, очевидно, захотели умыть руки и свалить вину за проявленную жестокость к мирному гражданскому населению на “добровольческие” части, в том числе на сводный полк бригады Каминского. Очевидно, под давлением немецкого командования Фролов разбирался в офицерском кругу. Я по делам зашел в комнату, где собрались офицеры во главе с подполковником Белай, заместителем Каминского (сам Каминский был в то время уже убит) и слышал, как выступавшие офицеры осуждали зверские, садистские действия Фролова по отношению к мирному гражданскому населению Варшавы. Фролов пытался голословно оправдываться. Дело Фролова подполковником [ваффен-оберштурмбаннфюрерoм] Белай было замято и после Варшавской операции он вновь занимал должность командира 1-го полка бригады Каминского вплоть до момента включения бригады в состав частей РОА и прекращения ее существования как самостоятельной штурмовой бригады РОНА, т. е. до октября 1944 года»[340].
После вывода из района Варшавы полка РОНА, через пять дней, 10 сентября, часть Фролова отправилась из Блони в город Шаммерау (польск. Самбровицы), в 10 км от Ратибоpa (польск. Рацибуж). Оттуда немецкая комиссия направила полк на вюртембергский полигон в Мюнзингене, где под командованием бригадефюрера СС и генерал-майора войск СС и полиции Кристофа Дима формировалась 29-я ваффер-гренадерская дивизия СС (русская № 1). Вследствие нападения группы «Кампинос» польских партизан на русский полк CC немцы (с участием казаков и украинцев) провели две типичные в рамках «борьбы с бандами» операции, известные как «Звездопад I» и «Звездопад II» («Sternschuppe I» и «Sternschuppe II»)[341].
Оцепление, отделявшее партизан Кампиноской пущи от восставших Жолибожа, с 19 августа 1944 г. осуществлял 580-й кавалерийский дивизион восточных войск, разгрузившийся на железнодорожной станции Варшава-Влохи. Командовал дивизионом капитан Эрнст Каламорц, 1 сентября 1944 г. награжденный Немецким крестом в Золоте за боевые действия в Варшаве. Об одном из кавалерийских подразделений на немецкой стороне вспоминал житель улицы Сенаторской: «Возле поворота в город нашу группу окружил отряд донских казаков, который отвел нас в транзитный лагерь в Прушкове». Совсем другие воспоминания сохранились у варшавянина с улицы Инфлацкой, который запомнил, что «…пришли казаки (у них были круглые шапки из овчины) и опять начали хватать женщин из группы, а затем насиловать». После подавления восстания 580-й кавалерийский дивизион 16 октября был направлен маршем в Вышогруд, а его транспортные средства были отправлены по железной дороге в Шрёттерсбург (польск. Плоцк). Для замещения казачьего дивизиона в середине октября железнодорожным транспортом из группы армий «Север» прибыл 675-й русский охранный батальон, насчитывавший 250 человек, который был подчинен тыловому району 9-й полевой армии — 532-й тыловой район. А еще раньше, 7 сентября 1944 г., для усиления немецких войск по охране тыла 9-й армии через Модлин в Лешноволю прибыл 308-й русский батальон. Батальон держал оцепление, которое препятствовало сообщениям с повстанческой Варшавой[342].
Варшавяне нередко отождествляли солдат РОНА и казаков с «власовцами» или украинцами. Первые часто носили на левом рукаве униформы шеврон с прямым равноконечным крестом и аббревиатурой РОНА, написанной кириллицей, а вторые — с голубым крестом святого Андрея на белом фоне и аббревиатурой «РОА», также на кириллице. Однако «РОА» была пропагандистским термином, поскольку фактически немцы создавали эти батальоны для вермахта. Первые части Вооруженных сил Комитета освобождения народов России (ВС КОНР), связанные с Третьим рейхом, стали формироваться лишь в начале ноября 1944 г. В последующем они были включены в состав вооруженных сил Германии в качестве 600-й пехотной дивизии (1-я пехотная дивизия ВС КОНР) генерал-майора Сергея Буняченко, 650-й пехотной дивизии (2-й пехотной дивизии ВС КОНР) генерал-майора Григория Зверева, 1-й противотанковой бригады «Россия» майорa Вторoгo. Проходила обучение, но не была до конца сформирована 700-я пехотная дивизия (3-я пехотная дивизия ВС КОНР) генерал-майора Михаила Шаповалова. Следует также сказать о не связанной с ВС КОНР 599-й русской гренадерской бригаде под командованием генерал-майора фон Хеннинга, подчиненной командующему вермахта в Дании. Все эти соединения стали появляться со второй половины осени 1944 г., следовательно, они не могли принимать участия в подавлении восстания в столице Польши.
Не только уголовники и штрафники
Еще более зловещую славу снискал себе в польской столице особый полк СС под командованием штандартенфюрера СС Дирлевангера, под началом которого служило некоторое число добровольцев из СССР. В конце июля 1944 г. в полку числилось 865 человек (по другим данным — 881)[343]. Оба батальона полка прибыли в Варшаву с промежутком в один день: первый батальон (командир — гауптштурмфюрер СС и капитан полиции Герберт Майер) достиг восставшей столицы уже 5 августа. Дирлевангер отправился в Варшаву из Лыцкa (польск. Элк) через Требург (польск. Олецко), Лётцен (польск. Лучаны), Ортельсбург (польск. Щитно), Цихенау (польск. Цеханув) и Вышогруд. Второй батальон (командир — штурмбаннфюрер СС Йозеф Штайнгауэр) включал в себя пулеметное и минометное подразделения, противотанковую батарею и подразделения азербайджанцев. Батальон прибыл в Варшаву на следующий день, совершив марш на грузовых машинах через Арыс (польск. Ожиш), Йоханнисбург (польск. Пиш), Остроленку и Модлин.
Солдаты особого полка СС Дирлевангера вели боевые действия в Варшавe к югу от yл. Вольскaя (нем. Litzmannstädter Straße), подчиняясь более крупному оперативному соединению — боевой группе Райнефарта. Обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах во время первой проверки позиций в районе Воля отметил, что «есть путаница и замешательство. Каждое подразделение стреляло в другом направлении, никто не знал, в кого стрелять, и вся ситуация выглядела сложной»[344]. Беспорядок, на который обратил внимание генерал СС, происходил в районе варшавской церкви святого Иоанна Лествичника по пути к штаб-квартире Райнефарта, находившейся на пересечении улицы Вольской с улицей Соколовской. Здесь действовали подчиненные Дирлевангера, которые могли вести бои рядом с церковью, расположенной в 300–400 метрах к западу от железнодорожной насыпи[345].
Боевые действия особого полка СС Дирлевангера до 15 августа поддерживала 1-я рота из состава 743-го противотанкового дивизиона, располагавшего 14 истребителями танкoв «Хетцер». Наступление двух батальонов особого полка СС шло по улицам Дворской (сегодня — улица Марцина Каспшака), Корольковой, Огродовой, Хлодной (нем. Eisgruber Straße), Электоральной, Крохмальной через павильоны Мировского, площадь Мировского, площадь Железных врат, Саксонский Сад, площадь Пилсудкого (нем. Adolf-Hitler Platz), Театральную площадь и до здания суда Лешно (сегодня — аллея Солидарности).
Дирлевангер, часто сам находясь (c 8 августа) на передовой, с оружием в руках показывал своим подчиненным пример безжалостности. Разумеется, он не имел ничего против того, чтобы использовать в уличных боях необстрелянных солдат, недавно выпущенных из тюрем нарушителей воинской дисциплины, которые гибли в большом количестве во время наступления из района Воли до Средместья. «С нами находились узники концлагерей, которые еще восемь недель назад были в заключении. Среди них были особенно тяжелые потери… Пули пролетели мимо меня. Двери были закрыты, но, по крайней мере, арка над дверями давала мне немного прикрытия. Я осмотрелся вокруг. Другие солдаты отошли от дверей. Часть залегла на улице. Шансов для дальнейшего наступления не было. Нам приходилось входить в дома и уничтожать стрелков. Поскольку входные двери в большинстве случаев были заперты, мы разбивали их прикладами винтовок или же взрывами ручных гранат. Когда мы входили в дома, дальше все шло довольно быстро. Мы не хотели давать повстанцам время на какую-либо ответную реакцию»[346], — вспоминал подчиненный Дирлевангера.
Постепенно Дирлевангеру были подчинены (по состоянию на 21 августа 1944 г.): одна легкая батарея 80-го зенитного полка (12 зенитных орудий 20 мм), рота из состава 302-го танкового батальона (штурмовыe орудия Штурмгешютц III и тяжелые носители взрывчатых веществ Бopгвapд Б IV), 218-я штурмовaя танковaя рота особого назначения капитана Кельмана (7 самоходных гаубиц калибром 150 мм), часть 4-й роты I батальона 111-го азербайджанского полка, 1-й взвод 654-го саперного батальона, 1-я команда из состава огнеметного батальона «Кроне» (восемь огнеметов). Действия Дирлевангера после 15 августа также были поддержаны совершенно чудовищным оружием — 600-мм самоходной мортирой «Карл» (имевшей название «Циу») из состава 638-й артиллерийской батареи. После 19 августа к ним присоединилась рота штурмовых минометов № 1000 (вооруженная двумя экспериментальными самоходными ракетными минометами «Штурмтигeр» на базе танкa «Tигр») и 380-мм железнодорожное орудие «Зигфрид», направленное в тот же день из Пясечно к югу от Варшавы[347].
В воспоминаниях немецкого анонимного участника боев мы находим следующее описание: «“Толпа” [из особого полка СС Дирлевангера. — Прим. авт.] прибыла, посмотрела и пошла на штурм. Около 50 человек побежали через улицу, и около 30 солдат остались лежать на ней и больше не шелохнулись. Остальные исчезли в доме. На протяжении следующих десяти минут можно было видеть, как из окон четвертого и пятого этажей вылетали мертвые и живые люди, которые здесь жили. Подчиненные Дирлевангера не обращали внимания на их крики. Вот так мы очищали дома в Варшаве»[348].
Приведенный отрывок во многом объясняет, почему солдат Дирлевангера не брали в плен. Немецкие части, продвигавшиеся из района Воля, 6 августа уже достигли Саксонского Сада, Саксонского дворца и дворца Брюлья, где был заблокирован генерал Штагель. Затем часть Дирлевангера, сразу переподчиненная Штагелю, заняла позиции вдоль улицы Сенаторской и Театральной площади. Далее особый полк СС наступал в направлении улиц Беднаpской и Каровой. Одновременно с этим силы, подчиненные Дирлевангеру, ворвались на Банковскую площадь и штурмовали баррикаду на улице Биeланской, в районе Ратуши и дворца Бланка, а также использовали для ведения боевых действий разрушенные стены Королевского замка. Немцы (скорее всего, полицейские, подчиненные ударной группе Дирлевангера) расстреляли на рубеже первой и второй декады августа в павильонах Мировского несколько сотен человек, которые раньше жили на линии улиц Вольская — Хлодная — Саксонский Сад[349].
Второе пополнение особого полка СС Дирлевангера произошло после 8 августа, когда в часть прибыло около 1000 солдат, имевших дисциплинарные проступки. «Они укрепили I батальон и пополнили II батальон. Так как они прибыли в своей униформе — кригсмарине, люфтваффе и сухопутных войск, роты теперь выглядели достаточно пестро. Мотивация в их рядах отсутствовала. По-видимому, в тюрьмах вермахта, откуда их доставили, им жилось относительно неплохо, а здесь (как подозревал я и другие) они стали не более чем пушечным мясом. Командирам было все равно, скольких из них перебьют. Может быть, они даже думали, что так будет лучше… Как командиры взводов, мы не посылали данных об их потерях (сколько было раненых и убитых), как это обычно было принято в местах дислокации, где присутствовала типичная бюрократия»[350], — вспоминал анонимный унтер-офицер СС.
По словам венгерского фольксдойче Густава Давидхазы, осужденного за дезертирство, он запомнил следующую картину, о которой сообщил майору Владиславу Чеховскому из Польской Военной миссии по расследованию немецких военных преступлений: «Я прибыл к одному офицеру, который незадолго до этого направил меня в 1-ю штурмовую роту I батальона. “Ты будешь обслуживать пулемет в 3-й группе” — сказал мне командир роты. Я направился в группу. Вместе со мною она насчитывала 9 человек. Впечатление, которое они производили, было не из лучших. Некоторые из них лежали на земле, другие играли в карты или курили, рядом с каждым находилась посуда или стакан с вином или водкой… Семеро из них являлись уголовными преступниками, наказываемыми один или больше раз, все имели на своем счету 5–8 лет пребывания в концлагерях. Только один не был преступником. Для того, чтобы убить время, я смотрел по сторонам и занимался своим пулеметом. Однажды утром была поднята тревога. В быстром темпе нас направили в центр города “для подкрепления” — так это называлось. Снятые с передовой позиции роты, уставшие и грязные, они шли нам навстречу. “Штурмовая рота X исчерпана”, “Командир тоже убит!”, “Убийственное сопротивление”, — такие и им подобные крики я слышал. Звучали отдельные выстрелы. На одной большой площади нас встретил сильный огонь пулеметов и автоматов. Были раненые. Они были отправлены в тыл. Вперед! Наконец мы достигли ворот дворца Брюля. Несколько [четыре] пикирующих бомбардировщиков [Юнкерс-87] пролетело с грохотом в юго-западном направлении, бросая свои тяжелые бомбы на расстоянии лишь 100 м»[351].
До сих пор трудно сказать, принимали ли участие в массовых убийствах на Вольской некоторые украинцы и русские, служившие под началом Дирлевангера, или это были только немцы. Сама численность особого полка СС Дирлевангера — свыше восьмисот человек в начале боевых действий, учитывая при этом пополнение из 1000 осужденных за дисциплинарные нарушения, — не позволяла совершать массовые расстрелы. Некоторые из солдат Дирлевангера участвовали в массовых расстрелах, совершенных над гражданским населением района Воля, в котором были убиты 30–40 тыс. жителей Варшавы. Однако следует подчеркнуть, что большинство подчиненных Дирлевангера сражались на линии фронта. С высокой вероятностью можно сказать, что инициаторами резни в районе Воля были подразделения охранной полиции, полевой жандармерии, а также подразделения азербайджанцев, подчиненные боевой группе Райнефарта. Немцы старшего возраста, не подходившие для участия в ближнем бою, могли лишь поднимать винтовки Маузера 1898 г. и вести огонь по неподвижным целям, стоящим у стены, как это видно на примере 101-го резервного батальона полиции.
К подобному типу преступлений относится и бесчеловечная гекатомба, о которой упоминает сапер Матиас Шенк из 46-го штурмового саперного батальона (майора Волленберга), поддерживавшего с 14 августа полк СС Дирлевангера: «Мы взорвали дверь, по всей видимости, школы. Дети стояли в вестибюле и на лестнице. Много детей, с руками поднятыми вверх. Мы посмотрели на них, прежде чем появился Дирлевангер. Он приказал их убить. Их расстреляли, а затем им разбили головы прикладами. Кровь потоком потекла вниз по лестнице. В настоящее время есть мемориальная доска, на которой написано, что здесь было убито 350 детей. Я думаю, что их было больше, — 500»[352].
По-видимому, речь идет о более раннем убийстве воспитанников православного детского дома на улице Вольской, дом № 149, когда погиб приходской священник православной церкви святого преподобного Иоанна Лествичника, архимандрит Феофан (Феодосий Протасевич), другие священники, сотрудники и миряне, искавшие убежища в приходском доме на улице Вольской. Некоторые свидетели помнят, как через девять дней после этого преступления прибыл немецкий сапер. Аналогичным образом Шенк описал преступление и насилие в одной из больниц, о чем рассказал историку Гансу-Петеру Клаушу: «Я стал свидетелем событий, которые так противны и ужасны, что едва ли могу описать их сейчас, спустя 40 лет. Клянусь, каждое мое слово — правда!»[353].
Стоит подчеркнуть, что Дирлевангер находился в оперативном подчинении у боевой группы Райнефарта, командир которой после войны, избрав привычную линию защиты, возложил всю ответственность за военные преступления на младших по званию офицеров, которых к тому моменту уже не было в живых: «Я осудил эти казни не сегодня, а еще тогда… Я получил сообщения и отменил казни, но только тогда, когда ко мне пришли сообщения… То, что были совершены военные преступления, это установлено, но я узнал об этом на суде. Это были люди Дирлевангера и Каминского, которые думали, что пришел час мести… Из бригады [полка. — Прим. авт.] Дирлевангера: не могу сказать точно, но мне лично известно, что они занимались грабежами, так как людей Дирлевангера видели с материалами для костюмов, с продуктами питания, и т. п., которые нашли в подвалах захваченных домов, в основном разрушенных и в которых никого больше не было. Дирлевангер понес большие потери за это время. Я знаю, что с ним прибыло 700 солдат [более 800 человек. — Прим. авт.] и требовал постоянно присылать подкрепление»[354]. Дирлевангер устраивал публичные казни дезертиров, телесные наказания, повешения и расстрелы подчиненных.
Кроме военных преступлений, Дирлевангер и его подчиненные занимались грабежами. Заключенный Дахау, Ганс Брун, подтвердил, что в подавлении восстания принимали участие эсэсовцы из числа профессиональных уголовников, «отрезавшие пальцы девушкам, которые не хотели снимать свои золотые кольца». Другой уголовник, Генрих Вайнанд, вспоминал: «На каждом пальце были золотые кольца… Если какая-либо девушка сопротивлялась, ей связывали руки, а под юбку засовывали ручную гранату». Сам Дирлевангер демонстрировал «безмолвную толерантность» к грабежам. Он отправлял награбленное добро в Главное управление СС, не забыв, впрочем, и о собственном доме, в Эсслингине, куда он отправил вагон с вещами, что подтвердили его соседи после войны[355].
10 августа штурмовые орудия атаковали баррикадy на yл. Подвале, которые повстанцы отбили с помощью огнеметов. Также была проведена реорганизация западной группировки подполковника Станиславa Ющакевичa «Кубы» (с 13 августа майорa Густавa Билловичa «Сосны»), подразделения которой, в частности капитана Луциана Гизинского «Гоздавы», держали оборону от улицы Медовой через Cенаторcкyю, Польского банка и Театральной площади. На этом участке они вели бои с подчиненными Дирлевангера. Из резерва боевой группы Райнефарта в боевые действия были введены 302-й танковый батальон, рота самоходных штурмовых минометов № 1000 и полицейский батальон Букхардта. Среди сил, принимавших участие в подавлении восстания, также были туркестанские добровольцы, располагавшиеся на улице Бернарской 23, которых варшавяне называли «калмыками». А «подразделения СС, расположенные в домах недалеко от Краковского предместья со стороны ул. Беднарской», — это могли быть русские и украинцы, которые в данном случае может быть находились среди солдат II батальона особого полка СС Дирлевангера[356].
Штурмовую часть Дирлевангера укрепили солдатами, имевшими дисциплинарные наказания. С 8 по 10 августа в полк прибыли транспорты из военных тюрем — 300 человек из Глатца (польск. Клодзко) и 400–500 нарушителей из Анклама. Затем были задействованы азербайджанские и туркестанские добровольцы, участвовавшие с 12 августа в штурме Старого города. С середины августа ударная группа Дирлевангера состояла из двух своих штрафных батальонов, которые поддерживали I и II батальоны 1-го Восточно-мусульманского полка СС, II батальон из состава соединения особого назначения «Горец» (с 7 августа — без 7-й роты), четырех рот I батальона 111-го азербайджанского полка, 2-й и 4-й роты батальона полевой жандармерии «Вальтер», 1-го взвода 654-го саперного батальона, 8 огнеметов из состава 1-й команды огнеметного батальона «Кроне», а также пять орудий 20 мм из состава 80-го зенитного полка.
Ударная группа Дирлевангера, состоявшая из 29 офицеров, 1999 унтер-офицеров и солдат, занимала позиции вдоль Театральной и Замковой площадей, руин Королевского замка до Вислы и улиц Болещ и Рыбаки. Группа Дирлевангера принимала участие в тяжелых двухнедельных боях за Ратушу и Собор святого Яна, а также окрестности Старого города, которые защищала группировка майора Станислава Блащака (псевдоним «Рог»). Во время боев на Замковой площади ударную группу Дирлевангера поддерживал 302-й танковой батальон вермахта майора Райнельта. Ранее три бронетранспортера «Боргвард» из состава этого подразделения атаковали баррикаду, закрывавшую улицу Подвале. Один из них стал виновником трагедии на улице Килиньского, когда взорвалось 500 кг тротила, который находился в нем, в результате погибло более 300 человек. 1 сентября особая команда СС наступала по улицам Канония, Пивнaя, Светоянскaя и дошла до Рынкa Старого города, улиц Новомястской и Крживе Коло, что фактически положило конец обороне Старого города. Затем солдаты войск СС (в том числе туркестанцы, подчиненные Дирлевангеру) убили раненых в некоторых больницах, расположенных в домах по улицам Длуга 7, Фрета 10, Килиньского 1/3, Медовой 24 и Подвале 25 и 46[357].
Следующей целью особого полка СС Дирлевангера стало Повисле, которое было объектом концентрического удара вместе со штурмом Чернякува. Еще на рубеже августа и сентября полк получил новое пополнение в виде 300 заключенных из военной тюрьмы в Анкламе и 500–600 из Глатца. Немцы при поддержке артиллерии, реактивных минометов и только трех Ю-87 уже 2 сентября прорвали оборону группы капитана Киприана Одоpкевича (псевдоним «Крыбар»), замененного на следующий день майором Блащчаком (псевдоним «Рог»). Кровопролитные бои подтвердило и дневное сообщение от 6 сентября командования группы армий «Центр»: «В Варшаве два стрелка из обслуги пулеметов ударной группы “Дирлевангер” расстреляли 152 бандита [гражданских лиц. — Прим. авт.] в одном из дворов». После этих атак район Повисле в ночь с 6 на 7 сентября пал. Поляки могли противопоставить современной военной технике лишь свой энтузиазм и «коктейли Молотова», что вновь показало эффективность немецкой тактики разрушения соседних кварталов повстанцев, которые не имели между собой тесного взаимодействия[358].
Затем Дирлевангер атаковал укрепления между улицами Свентокшиской и Хмельной, а 7 сентября он ворвался на улицу Варецкая. После неудачных боев 10 сентября на улице Горского, особая команда СС перешла в район Национального музея и нанесла удар вдоль улиц Княжеcкoй и Людной. С 12 на 13 сентября Дирлевангер отсек Чернякув от Средместья. Повстанческой группировке подполковника Яна Мазуркевича (псевдоним «Радослав») немного помогла хаотичная польско-советская поддержка с пражского берега Вислы. Десант I и III батальонов 9-го полка 3-й пехотной дивизии (примерно 1250 «берлинговцев» без должной артиллерийской и авиационной поддержки) 1-й польской армии генералa Берлингa, проведенная 15–17 сентября, продлила агонию Ченякува на семь дней. «Корпусная группа фон дем Баха очистила утром [23 сентября. — Прим. авт.] южный вокзал. Последний дом враг защищал с фанатичным упорством. В дополнение к членам АК среди военнопленных есть также польско-советские легионеры, а также женщины в военной форме»[359], — отмечалось в дневном сообщении. Дальнейшие потери особого полка СС повлекли за собой двукратное пополнение в личном составе — в середине сентября 300 заключенных из Торгау-Брюкенкопфа, а в конце месяца еще три контингента — 200–250 узников из Анклама, 300 из Брухзаля и 1,4 тыс. человек из штрафного лагеря СС и полиции Данцига-Матцкау (сегодня — Гданьск-Мачьковы, улица Староградская). В общей сложности формирование Дирлевангера получило 3700–3950 осужденных солдат и полицейских[360].
В конце восстания под началом Дирлевангера осталось всего лишь 648 солдат. Безвозвратные потери его части составили 2715 человек, что соответствует 315 процентам от первоначальной численности! Силы, подчиненные Дирлевангеру, располагались тогда вдоль Вислы, от Потока (часть Марымонта) до моста Кербедза. Несмотря на огромные потери, командиру особого полка СС присвоили звание оберфюрера СС и 30 сентября наградили Рыцарским крестом Железного креста за успешные действия его части во время подавления восстания в Варшаве. Торжественные мероприятия по случаю награждения Дирлевангера прошли в замке Вавель, в присутствии генерал-губернатора Ганса Франка[361].
15 октября 1944 г. соединение Дирлевангера отправилось в Словакию, чтобы там провести свою последнюю антипартизанскую акцию.
«Было еще много казаков»
Казачьи части составили одну из самых многочисленных национальных групп из числа иностранцев, воевавших с повстанцами. Казак Виктор Дудников так вспоминал о прибытии в Варшаву: «Походный Стан вышел из [Беловежской] пущи на нормальные дороги Восточной Польши [Генерал-губернаторствa]. Жару сменили бесконечные дожди. Такое радикальное изменение в погоде дало возможность оторваться от противника [2-го Белорусского фронта РККА]. Истощенные люди и лошади с трудом передвигались в бурном потоке ливней. Они шли, падали, поднимались и снова шли. Казалось, что не будет конца мучительному пути. Но вдруг вышло солнце. Появился корм для лошадей. После пятидневного перехода 6-й казачий полк под командованием полковника Журавлева первым вошел в район старого артиллерийского полигона Думская Воля. Во время марша на полигоне появилась советская бронетанковая бригада. Это произошло в Праге, на правом берегу Вислы, напротив [левобережной] Варшавы… Ночь была темной, хоть глаз выколи. Мы вышли на соседнюю улицу и, остановившись, наткнулись на Т-34… И началась стрельба. Под покровом ночи мы отошли на позиции своего батальона, унося убитых. Батальон перешел на левый берег Вислы к укрепленному плацдарму. Там был развернут дивизион [батарея] зенитной артиллерии и две пехотные роты в качестве подкрепления. Весь остаток ночи шел бой. С рассветом по приказу батальон отошел в Варшаву. В тот же день Варшава восстала. Казалось, что стрелял весь город. С боем мы вырвались на шоссе и отошли к Ломже, а оттуда мы отправились через Плоцк к Думской Воле. Первый конный полк был оставлен в Варшаве и присоединился к корпусу [Казачьему Стану] поздней осенью»[362]. Пробелы в памяти у «старого казака», видимо, не позволили ему с точностью передать весь путь отступления из Беловежской пущи. Данная запись могла в равной мере касаться и 3-го казачьего полка под командованием полковника Якова Бондаренко (бывшего командира 5-го казачьего кубанского полка) вместе с подчиненным ему подразделением казачьих войск поручика И. Аникина, которые были направлены на борьбу с повстанцами[363].
Полицейской частью был 209-й казачий охранный батальон, сформированный в Варшаве из трех самостоятельных рот за три месяца до восстания. С мая 1944 г. частью командовал полковник Сергей Краковский. В отчетах также встречается информация о том, что в «резне Воли» одинаково могли принимать участие конвойно-охранная сотня СД и казачий полицейский батальон СС, насчитывавший 250 добровольцев (они могли и составлять 209-й казачий охранный батальон). «Казаки, насколько я знаю, подчинялись Райнефарту. Они были отведены, примерно, через три недели»[364], — показал после войны бывший губернатор Варшавского дистриктa дp. Людвиг Фишер. Несколько сотен казаков воевали до начала октября в составе боевой группы «Шмидт». Два солдата этого соединения — вице-капрал Геннадий Осморкин и рядовой Дмитрий Сушин — были награждены серебряной и бронзовой медалями Знакa отличия для восточных народов «За храбрость» 2-го класса с мечами — за борьбу с повстанцами во время оцепления Варшавского гетто, когда они препятствовали взаимодействию повстанцев с отрядами АК, расположенными недалеко от Варшавы[365].
В столице Польши также находились IV казачий батальон 57-го охранного полка подполковника Цвиста и 69-й казачий эскадрон под командованием майора Виттмaна (встречается упоминание о майоре Гансе Гельмуте Пирнере, которого позже заменил майор Вильгельм Фикерман). В задачу этих подразделений входили патрулирование полосы оцепления и препятствование проникновению партизан из Кампиноской пущи в Жолибож. За эту службу полковник Эбехард Шмидт-Райнталер и фельдфебель Фердинанд Шефер были награждены Немецкими крестами в Золоте — первый 29 августа и второй 29 октября 1944 г. Кроме того, принимали участие в боевых действиях в Варшаве 572-й казачий пехотный батальон (полковник Зиновьев) и по некоторым данным — 631-й казачий пехотный батальон. После подавления восстания в Варшаве численность отдельных казачьих частей выглядела следующим образом: IV батальон 57-го охранного полка — 490 солдат, 69-й эскадрон — 366, 580-й дивизион — 160, 572-й батальон — 260[366].
Указанные выше формирования казаков вполне могли быть использованы в боях с группой «Кaмпинос» капитанa Юзефa Кржичковскoгo «Шимонa» (с 16 августа майорa Альфонсa Котовскoгo «Оконья»), о чем есть упоминания в докладе поручика «Долина»: «7.8.44 в 12.00 столкновение 1-го взвода в Липкове с казаками, а затем в 20.30 во время акции в районе Кочарги— Зeлонка — Войцeшин — Выгленды — Божецин. Противник, рассеянный на следующий день, покинул укрепления в этих деревнях и спешно отступил. Собственные потери: 7 убито, 2 ранено. Потери противника неизвестны, захвачен 1 пистолет, 2 винтовки и боеприпасы»[367].
Скорее всего, речь идет о 572-м казачьем пехотном батальоне полковника Зиновьева, который участвовал в операциях «Звездопад I» и «Звездопад II» (хотя также нельзя исключать, что это мог быть сводный полк СС РОНА ваффен-штурмбаннфюрера Ивана Фролова) и о котором говорится в сообщении «Директора Тухольского» от 27 августа: «По южным окраинам Кампиноской пущи рыщет группа казаков, которая совершает жестокие изнасилования и насилие в отношении местного населения. Во второй половине дня 26.VIII она напала на Божецин, насилуя женщин, убивая людей и т. д. Польское население ждет помощи от отрядов польских партизан. Проведение ликвидационной акции по отношению к этой группе казаков имело бы огромное значение, с точки зрения поднятия духа населения и его уверенности в боеспособности польских отрядов. У меня сложилось впечатление, что эта группа является частью сил, которые действуют около Ласек»[368].
Немецкие сообщения указывают на то, что 572-й казачий батальон 18 октября 1944 г. был отправлен по железной дороге в Томашув (входил в состав 532-го тылового района). Еще в середине октября из группы армий «Север» прибыл в Сохачев железнодорожным транспортом 443-й казачий батальон, насчитывавший 500 человек и ранее подчиненный XXXXV (45-му) танковому корпусу[369].
Бывшие граждане Польши и Советского Союза
В Варшаве также находился 13-й белорусский охранный батальон полиции безопасности, состоявший из семи рот и насчитывавший в своих рядах около 1000 человек. Белорусы в основном были представлены довоенными кадрами офицеров польской армии и РККА, которые носили звания, соответствовавшие их должностям — помощник командира взвода (Zugführer) и командир взвода (Oberzugführer)[370]. О присутствии белорусской части в Варшаве встречаются упоминания уже 3 августа. Белорусы охраняли дома и немецкие учреждения, полицейские участки в районе аллей Шуха, Роз и Уяздовскиx, а также вблизи улиц Кошиковой и Вeйской. Во время подавления восстания, по всей видимости, принимал участие весь батальон, но без 4-й роты[371].
За участие в боях с повстанцами обер-фельдфебель Илья Санец (Занец?) был награжден золотой медалью «За храбрость» 2-го класса для восточных народов. Этот белорусский унтер-офицер «находился 13.9.44 г. во втором взводе 1-й роты в районе Сильце, когда был переведен на южный рубеж. Из-за плохо просматриваемой местности [покрытой виллами и садами] немецкий командир взвода должен был разделить подразделение белорусов и передать Санецу половину своего взвода, поскольку последний унтер-офицер погиб накануне. После определения конечной цели командир взвода отделился от Санеца, и оба полувзвода пошли в атаку независимо друг от друга. Сопротивление повстанцев было очень сильным. Немецкий командир взвода быстро заметил, что крыло под командованием Санеца продвигалось вперед. Хотя Санец упал во время боя со стены на левую ногу и встретил трудности в период атаки, он с неизменной силой воли продолжил наступление, первым атаковал и самостоятельно начал развивать успех с достигнутых позиций, когда к нему пробился немецкий командир взвода. Санец прорвал одну из сильно укрепленных позиций, благодаря своей храбрости и командирским качествам, и шел вперед намного быстрее, чем соседние отделения, что значительно облегчило дальнейшее продвижение. Атака продолжалась до наступления ночи, около 2 часов, и вновь впереди всех был Санец, люди которого первыми заняли новое здание, хотя оно находилось под перекрестным огнем. Когда немецкий командир взвода был вызван к командиру роты, Санец обезвредил еще двух скрывавшихся бандитов, бросив ручную гранату… Санец со своим батальоном с 3 августа 1944 г. принимал участие в боях на Фельдхерналлее [ул. Пулавская], в боях на улицах и в домах между аллеями Шуха и Розы, в боях за гусарские казармы, на Дорфштрассе и Зольдатенштрассе [улицы Вейская и Боньча] и в Сильце, как и до этого — во многих боях в Белоруссии, и доказал свою храбрость. Поэтому предлагаю наградить Илью Санеца медалью “За храбрость” для восточных народов 2-го класса в золоте. Я считаю его наиболее достойным для этой награды, как первого в 13-м батальоне»[372].
Тем временем действия белорусов из 1-й роты 13-го охранного батальона полиции безопасности в Мокотуве воспринимались поляками, как борьба с украинцами. Подразделения, находившиеся на улице Кадетов, уже 9 сентября осадили улицы Бонча и Суцесорскую, вели наступление по параллельным улицам Закржевской, Степинской и Горской. Наступление было остановлено подразделениями подполковника Станислава Каминского (псевдоним «Даниэль») — основными силами батальона «Рысь» под командованием капитана Анджея Чайковского (псевдоним «Гарда»); эта часть состояла из особой роты «Боевая диверсия», двух взводов роты «К 1» поручика Мариана Шлиферза (псевдоним «Вирский») из полка АК «Базта». Благодаря контратаке взвода «Елень» ротмистра Леха Глуховского (псевдоним «Ежицкий») были отбиты заводы на улице Степинской. Тем не менее, немцам удалось использовать для транспортировки улицу Черняковского, которая находилась вне радиуса действия повстанческих гранатометов, включая трофейных противотанковых гранатометов «Панцершрек».
На следующий день подразделения батальона «Рысь» использовали паузу в боях для укрепления своих позиций. 11 сентября начался интенсивный обстрел артиллерии и минометов, который возвестил о наступлении на Сильце. Две роты силой 250 человек, поддерживаемые двенадцатью танками и штурмовыми орудиями, стремились взять высоту на улице Бонча. Однако неоднократные попытки захватить позиции ротмистра «Гарды» не увенчались успехом, хотя белорусам удалось окопаться вблизи от передовой. На следующий день повстанцам северной части вновь пришлось вести ожесточенные бои: «Внимание противника направлено на Вислу, доказательством чему является сосредоточенный огонь немецкой артиллерии в этом направлении… на участке капитана Януша [Вышомирского], — ротмистр Гарда, всего лишь слабая деятельность артиллерии, танков и пулеметов»[373], — докладывал комендант V района, подполковник Адам Ремигиуш Грохольский (псевдоним «Валигура»).
Следующий день начался с обстрела штурмовых орудий и тяжелого оружия пехоты, а вечером свой удар нанесли бомбардировщики «Штука» (Ju-87 D), уничтожив два опорных пункта сопротивления, в том числе кварталы ротмистра «Гарды». Под воздействием этих ударов командующий участка обратил внимание подполковника «Валигуры» на переутомление и тяжелые потери подчиненных, а также «на катастрофическое состояние зданий, которые защищаются». Потери повстанцев 10 и 12–14 сентября составили 28 убитых и 48 раненых. Поручик «Вирский» докладывал, что в его роте не было ни одного командира взвода. Решающим оказался день 15 сентября, когда позиции батальона «Рысь» были атакованы с трех сторон, в том числе белорусами с севера — повстанцы отошли на угол улиц Дольней и Писечинской. Именно тогда был тяжело ранен ротмистр «Ежицкий», а его взвод прекратил существование. Оборона Сильце стоила 300 убитых и раненых из рядов полка АК «Валигура». Генерал Рор получил свободу действий в направлении Чернякува и Сикирок, захватив горящее Сильце во многих местах.
В то же время серебряными медалями Знакa отличия для восточных народов «За храбрость» 2-го класса были награждены ефрейтор Анатолий Юревич и унтер-офицер Петер Монич, служащие 13-го охранного батальона полиции безопасности. Первый из них был связным, который «выполнял свои задачи образцово и мужественно в течение дня и ночи, несмотря на интенсивный огонь снайперов… После передачи через него данных 11.9.44 он встретил около 19 часов на Дорфштрассе [улица Вeйская] группу из своей роты, которая переходила на новые позиции, но двигалась в неправильном направлении, в результате чего могла быть атакована и уничтожена повстанцами. Юревич, не обращая внимания на огонь, решительно побежал через открытое пространство и в последнюю минуту спас группу от опасности. В результате быстрых действий Юревича и его смелости была предотвращена потеря всей группы». В то же время Монич, «не будучи старше 20 лет, уже был командиром [батареи] минометов 82 мм [81 мм] минометов. Он отличился не только в Белоруссии в боях с бандами, но и здесь одним из первых белорусов в 13-м батальоне был награжден 3.8.44 в Варшаве серебряной медалью “За храбрость” 2-го класса для восточных народов. С тех пор Монич принимал активное участие в боях со своей минометной батареей, действуя сначала в составе роты [Kompanieverband], а позже в виде отдельной группы [Einzelgruppe], которая постоянно направлялась туда, где требовалось подавить сильное сопротивление. Монич никогда не подводил, всегда проявлял смекалку, за свою храбрость и точность он неоднократно получал благодарности немецких офицеров. Для дальнейшей мотивации молодой группы Монича, предлагаю отметить его необычайное мастерство и мужество»[374].
Знак «За ранение» 3-й степени (Verwundetenabzeichens in Schwarz) получил рядовой Михаил Корбутов за бои 23 сентября. Подобными знаками также были отмечены два ефрейтора, Графин Бейко и Филипп Сергенин, за ранения 26 сентября. После боев белорусский батальон, имевший к тому моменту численность около 600 полицейских, был выведен из Варшавы, а его отдельные подразделения были разбросаны по всей Европе[375].
В районах Воля, Старый город и Чернякув вел боевые действия 1-й Восточно-мусульманский полк СС, подчиненный ударной группе Дирлевангера. Частью командовал штурмбаннфюрер СС Франц Либерман. Поведение центральноазиатских солдат не выходило за рамки стандартов, принятых в особом полку СС Дирлевангера. «Туркестанцы также воевали на нашей стороне во время операции и были абсолютно бесполезны для нас. Даже социально непригодных из концентрационных лагерей или осужденных из вермахта мы ставили выше»[376], — вспоминал анонимный унтер-офицер из II батальона. В общей сложности были убиты 48 «туркестанских» рядовых и унтер-офицеров, 186 получили ранения (в том числе 9 офицеров), а семь солдат пропали без вести. 575 добровольцев из Центральной Азии пережили бои в Варшаве. В октябре 1944 г. они вместе с частью Дирлевангера переехали в Словакию.
Гражданское население часто путало туркестанцев (так немцы определяли представителей Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана) с калмыками, которые не воевали против повстанцев, потому что их не было тогда в Варшаве. Калмыцким кавалерийским корпусом (Kalmückisches Kavalleriekorps) командовал подполковник Бергер фон Пипгора. В июле 1944 г. калмыки были переведены в дистрикт «Радом», где они занимались борьбой с партизанским движением и охраняли местные оборонные предприятия, работавшие на Третий рейх (Кельце, Радом, Скаржиско-Каменна, Шидловец). Когда в Варшаве началось восстание, калмыцкие добровольцы «умиротворили» десять населенных пунктов на Кельчищине[377].
В составе войск, принимавших участие в подавлении восстания в Варшаве, также были азербайджанские части. С первых дней восстания действовал II батальон соединения особого назначения «Горец» под командованием майора Хуберта Мартельсмана. В его составе были три азербайджанские роты (5-я, 6-я и 7-я) и одна северокавказская (8-я). Немецкий лейтенант запаса Алоиз Майкснер из 6-й азербайджанской роты 10 октября 1944 г. был награжден Золотым Немецким крестом. В составе ударной группы Дирлевангера вел бои I батальон 111-го азербайджанского полка. Батальоном командовал капитан Вернер Шаренберг. Азербайджанцы воевали в составе боевой группы Райнефарта, большая часть из них была подчинена Дирлевангеру, а 7-я рота находилась в составе боевой группы «Рeк» (командир майор Макс Рeк). Это подразделение вело бои в районе Вольскиx кладбищ, где были уничтожены 2-й и 3-й взводы роты, так как личный состав подразделения специализировался на боях в горной местности, но не был готов к боевым действиям в городских условиях.
Азербайджанский совет ханов (Курултай, Меджлис) через три недели после начала восстания — 22 августа 1944 г. — выступил с безуспешным протестом против использования азербайджанских солдат в борьбе против поляков, которые положительно отнеслись к эмигрантам из Азербайджана после 1918 г. Тогда немцы выпустили меморандум, в котором объясняли, что азербайджанцы не воюют против польского народа, а сражаются против «коммунистического мятежа». В показаниях Густава Давидхазы встречается следующий фрагмент: «По дороге я должен был проходить мимо квартиры азербайджанских казаков [II батальон соединения «Горец» или I батальон 111-го Азербайджанского полка. — Прим. авт.]. Уже издалека я услышал громкое, монотонное пение пьяных. Когда я приблизился, я заметил несколько молодых девчат. Нескольких из них жестокие кочевники загнали в дом. Страшный хохот сопровождал эту десятку. Еще долго звучали в моих ушах беспомощные крики этих несчастных, которых насиловали до смерти»[378].
1 октября 1944 г. в составе 9-й немецкой армии было зарегистрировано 3460 “туркестанских и кавказских” добровольцев, при этом 1442 служащих этих подразделений пропали без вести. После окончания восстания часть I батальона 111-го азербайджанского полка осуществляла контроль за эвакуацией повстанцев после капитуляции. В то время в первом подразделении батальона насчитывалось 243 азербайджанских солдата, во втором — 264. В последующем эти подразделения были переведены в Нойхаммер (польск. Свентошув), а оттуда в Хусум, в район Северной Фризии в земле Шлезвиг-Гольштейн. Между тем II батальон соединения «Горец» с 22 октября по 28 ноября подчинялся командованию IV танкового корпуса СС. В свою очередь, начальник 532-го армейского тылового района получил 15 октября дополнительные силы в виде двух батальонов: 830-го волго-татарского пехотного батальона и 791-го туркестанского пехотного батальона, которые несли службу рядом с 790-м туркестанским пехотным батальоном[379].
Украинцы против восстания
Вопрос об участии украинцев в подавлении восстания в Варшаве вызывает много споров и эмоций. В Польше широко распространено мнение о том, что подразделения 14-й галицийской дивизии добровольцев СС (14. Galizische SS-Freiwilligen-Division) под командованием бригадефюрера СС Фрица Фрайтага были ответственны за многие массовые убийства населения польской столицы[380]. Украинцам были приписаны преступления других формирований, потому что поляки под воздействием информации, которую они слышали о массовых убийствах, совершенных на Волыни Украинской повстанческой армией (и в Восточной Галиции Украинской национальной самообороной), определяли все русскоязычные «восточные» иностранные части, воевавшие на стороне Третьего рейха, как украинские. Это, однако, не означает, что никто из украинцев не участвовал в подавлении восстания. Перед «часом В» две украинские охранные роты (80–150 человек) временно располагались в районе аллеи Шуха и по улице Вавельской в здании бывшeй Высшей школы политических наук. Вполне возможно, что первое подразделение могли спутать с белорусским батальоном полиции безопасности. Другое предположение, выдвинутое Адамом Боркевичем, основывалось на отчете подпоручика Ежи Модро, псевдоним «Рараньча» (опиравшегося, в свою очередь, на «документы убитого старого украинского унтер-офицера»). Сорок украинцев работали в качестве охранников в тюрьме Павяк. Но нет никаких доказательств, что эти полицейские принимали участие в убийстве населения[381].
По-прежнему есть сомнения относительно украинцев, которые воевали в составе II батальона особого полка СС Дирлевангера. Однако, где и когда они воевали, в каких боях принимали участие? В составе войск, подчиненных фон дем Баху, был смешанный 34-й полицейский стрелковый полк под командованием подполковника охранной полиции Франца Вихмана. Полк имел в своем составе один немецкий батальон и два смешанных (II и III), где служили немцы и украинцы. В середине сентября 34-й полицейский полк состоял из 37 офицеров, 651 солдата и 982 добровольцев-иностранцев. Полк был выведен из 4-й немецкой армии в начале сентября 1944 г. и 8 сентября прибыл по железной дороге в Блонe. Перед этим 2 сентября Вихман был заменен на своей должности майором охранной полиции Нахтвайом, который ранее командовал III батальоном. На следующий день штаб полка и его I и II батальоны прибыли из Каролиненталя (польск. Голубюв) на северо-восток Лыцка (польск. Элк), а затем в Блонe. Украинцы также принимали участие в антипартизанских операциях «Звездопад I и II». После этого, перед транспортировкой, I батальон 34-го полка провел вместе с частями полиции большую октябрьскую облаву на территории эвакуированной Варшавы, с целью полной очистки города[382].
В боевых действиях в Варшаве также приняли участие 400 полицейских из Украинского легиона самообороны (УЛС), известного как 31-й охранный батальон полиции безопасности под командованием полковника Петра Дьяченко. УЛС находился в Варшаве с первых дней сентября[383]. По-прежнему немалую проблему представляет то, где дислоцировался и вел боевые действия Украинский легион самообороны. По словам очевидцев событий, украинцы размещались в районе улицы 6 августа (сегодня — аллея Освобождения / Нововейская) или на улице Розбрат во время немецкого наступления на Повисле. Согласно немецким данным, в боях за Повисле погибло 10 добровольцев и 34 были ранены. Потом, 13 сентября, началось немецкое наступление на Верхний Чернякув. В этих боях УЛС до 23 сентября удерживал позиции, расположенные между нынешним парком им. Рыдзa-Смиглoгo и Вислой. Атаки проводились в направлении улиц Вилановской и Людной. Украинцы могли окопаться на набережной Костюшко, а позже занять позиции к востоку от улицы Фраскати. Противником УЛС были остатки подразделения «Кедив» Варшавского округа АК «Коллегия А» под командованием лейтенанта Болеслава Горецкого, псевдоним «Шница», часть 2-й роты батальона «Зоська» из группировки «Радослав», а также группа разведчиков-берлинговцев, I и III батальоны 9-го пехотного полка. Именно тогда украинский легион, официально называемый в документах батальоном полиции безопасности, понес тяжелые потери.
Затем Украинский легион был переведен на край Кампиносской пущи, в район Лешно, где вместе с 34-м полицейским полком блокировал подступы к Варшаве[384]. Группа Дьяченко участвовала в преследовании партизан. 24 сентября Украинский легион зачистил село Заборувек в ответ на действия АК против немецких подразделений в Кампиносском лесу. Через три дня началась операция «Звездопад I» и сразу за ней — «Звездопад II», которые продолжались до 1 октября. Легион принимал участие в этих мероприятиях и пытался снизить активность группы АК «Кампинос». Эти действия привели к почти полному уничтожению партизанских отрядов под Якторoвом (Будах Зосиных).
За день до капитуляции повстанческих сил 9-я немецкая армия сообщила о наличии в своих рядах 2677 «русских и украинских» добровольцев, в то время как раньше по штатам числилось 3956 человек[385].
Окончательное умиротворение — операция «Звездопад»
Боевая группa АК «Кампинос» доставляла немцам немало хлопот, поскольку уже с середины августа 1944 г. она угрожала немецким коммуникациям Варшава — Блонь и Блонь — Модлин, а также оказывала поддержку повстанцам[386]. Германское командование приняло решение о проведении антипартизанской операции. Среди сил, привлеченных к акции, была особая команда полиции безопасности из IV танкового корпуса СС. К оперативным мероприятиям также привлекались 308-е и 325-е подразделения фронтовой разведки и группы «Виддер» и «Деллерт». С конца августа эти органы немецких спецслужб (в первую очередь полиции безопасности) начали собирать материалы, направленные на разработку польского подполья в Кампиносском лесу[387].
Немецкие войска вели боевые действия в основном в районах, окружавших восставшую Варшаву. С 29 июля до 15 сентября произошло, как минимум, 32 боевых столкновения. Партизаны не имели точных сведений о силах противника: «Немцы заняли позиции вокруг Варшавы от Млоцины через Влохи, Окенцие и до Виланува. Опорные пункты и позиции на этой оборонительной линии удерживаются танковой дивизией [СС. — Прим. авт.] «Викинг», Судецкoй [?], Герман Геринг». Поляки, однако, не бездействовали: «На площади Мокотoва, в районе Служева, мы атаковали подразделения дивизии “Герман Геринг”. 40 немцев убиты, уничтожен 1 танк, захвачен автомобиль, оружие, боеприпасы и оборудование для минирования»[388].
Особенно немцев беспокоил разгром в Трускаве в ночь с 2 на 3 сентября III батальона РОНА подразделениями АК Адольфа Пильха («Долина»). Это нападение стало причиной усмирения польских партизан, которое проводилось в рамках «борьбы с бандами», а точнее — в рамках известных теперь операций «Звездопад I и II».
22 сентября командование 9-й армии отдало приказ о проведении операции «Звездопад». Приказ был направлен во все армейские соединения, а также полицейским силам из Сохачева и Ловича, которые располагались непосредственно рядом с Кампиносской пущей. Так как район операции — между Вислой и Бзурой и дорогой Варшава — Лешно — Кампинос — Брохов — находился в конце 9-й армии, то эта территории была в зоне ответственности 532-го тылового района, которым командовал генерал Фридрих Бернхард. Оперативное соединение Бернхрада состояло из двух групп — северной (полковник Герхард Кляйн, начальник военной школы 9-й армии), силы которой использовались в качестве «молота», и южной (командир — майор охранной полиции Нахтвей), которая, согласно тактике, испытанной в рамках многих операций по «борьбе с бандами», должна была стать «наковальней». В группу Кляйна входили подразделения, сформированные на базе частей быстрого реагирования (батальоны z) 3-й и 5-й танковых дивизий СС, танково-парашютной дивизии «Герман Геринг», 183-го охранного батальона, а также роты быстрого реагирования военной школы 9-й армии и 73-й пехотной дивизии. В качестве усиления группе были приданы 500-й саперный батальон, 743-й противотанковый дивизион, шесть взводов бронетранспортеров и артиллерийский дивизион из трех батарей. В общей сложности группа насчитывала 3 тысячи солдат и офицеров. В группе Нахтвея находились солдаты восточных войск, украинские полицейские из 34-го полицейского полка и 31-го батальона СД, 737-й инженерно-саперный батальон, рота танков из 19-й танковой дивизии, две артиллерийские батареи и четыре взвода бронетранспортеров.
Первой задачей сил карателей являлось наступление с севера (Дубровa — Ломянки — Дзеканов — Вулка Венглoва) в направлении на Пальмиру, Трускав и, в случае успеха, немцы предполагали достичь Адамувeк и Янувeк. На следующем этапе следовало овладеть Цeбулицaми Дужеми, Совьей Волей, Боркoвeм, Александровой, Крогульцей и Лавувой. На заключительном этапе от партизан нужно было очистить Грабины и Заборувку, а затем Хеленувку, Новое Дуброво, Новые Буды и Лешно, а также обеспечить охрану территории, через которую проходит дорога Лешно — Кампинос — Сохачев. В целом на операцию отводилось 4–5 дней.
Операция «Звездопад» началась 27 сентября. Немцы атаковали партизан со стороны Совьей Воли, Брзозувцей, Янувцев, Поцешей и Заборув Лешны. Уже в первый день боевая группа «Север» заняла район Чечотки, Малоцыцые, Лосья Вулка, Янувек, в то время как южная группа достигла линии Поцеши — Заборув Лесьны. После авиаразведки в 15.45. был нанесен бомбовый удар по Вeршax, где было сосредоточено партизанское командование. После удара восьми бомбардировщиков Ju-87 деревня была почти полностью разрушена. Вечером началось отступление части группировки в западном направлении, но некоторые отряды из округа «Хaллерово» были расформированы и рассеялись в районе Сохачева и Шиманова — как, например, отряд «AL». Силы майора «Окуня» насчитывали тогда 1,5 тысячи партизан и 400 ополченцев, вместе с ними отступало от 100 до 150 немецких военнопленных. В конечном итоге, колонна растянулась на несколько километров. 28 сентября партизаны достигли Белины[389].
На следующий день операция «Звездопад» возобновилась. Началось преследование поляков, численность которых немцы оценивали в пределах 1–2 тыс. человек. Преследование осуществлялось с помощью моторизованных подразделений — пехотных взводов на бронетранспортерах. После совещания командование партизан решило не оставлять лагеря, что не самым лучшим образом отразилось на маневренности повстанцев, — это впоследствии и стало основной причиной, почему произошел распад группa AК «Кампинос» в Якторoве. В 16.00 большинство партизан начали второй этап перехода, во время которого отряды проходили мост на реке Утратa (здесь впервые произошли бои с моторизованными группами немцев на бронетранспортерах), а затем шли по дороге Блонe — Сохачев и железнодорожной линии Варшава — Сохачев. Польская группа АК “Кампинос” повернула на юг после столкновения в Сероки-Парцел, другая стычка произошла между Басинем и Станиславувом. Партизаны отошли в Баранов[390].
Отступающая на юг партизанская группировка вынудила немцев увеличить силы преследования, для чего была сформирована группа «Кёниг», состоявшая из двух батальонов 70-го гренадерского полка, двух рот быстрого реагирования из IV танкового корпуса СС, бронепоезда № 30, который прибыл в Бараново, а затем в Якторув. Между тем ряды группы AК «Кампинос» значительно сократились из-за дезертирства партизан. Утром 29 сентября в ней числилось 1,2 тыс. человек. В этот момент немецкие самолеты-разведчики установили, где находилась колонна поляков, которые остановились на дороге, вместо того чтобы пробиваться к лесам около Скерневице[391].
Майор «Окунь» не решился утром на прорыв железнодорожной линии Варшава — Скерневице. Эта ошибка повлекла за собой трагические последствия. Уже в 9.45 произошел первый боевой контакт польских партизан с немецкой группой преследования. Из населенного пункта Каски подошли бронетранспортеры и сразу же уничтожили пять конных повозок. Вскоре немцы получили дополнительную поддержку со стороны подразделений 70-го гренадерского полка. Партизан также начал обстреливать с воздуха разведывательный самолет Focke-Wulf Fw 189 Uhu, который удалось сбить с помощью пулемета подпоручику Андрею Плонскому (псевдоним «Хлебович»). Это был последний успех поляков. Попытку прорыва предприняли роты поручика Тадеуша Гаворского (псевдоним «Лава») и партизаны из взводов Ипполита Тумиловича (псевдоним «Янковский»), Януша Вар-минского (псевдоним «Негр») и Станислава Пашкуция (псевдоним «Леопард»). Последующие польские атаки натолкнулись на огонь немецкой пехоты, бронепоезда № 30, прибывшего из Жерардува, и танкового взвода (19-я танковая дивизия) из Городища.
Майор «Окунь» потерял управление боем и над своими силами, которые он к 16.00 сумел с большим трудом довести до блокированной железнодорожной линии. Дезорганизованным остаткам отрядов пришлось отойти к дренажным канавам. Тогда инициативу взял в свои руки поручик «Долина». Он прорвался со своей группой в 50 человек через немецкие линии блокирования. Второй группе, которой удалось прорваться, был отряд улан в количестве 200 человек (II и IV эскадроны).
Группа AК «Кампинос» была разгромлена и рассеяна. До 22.50 немцы достигли всех целей операции. Часть партизан была расстреляна на месте (в том числе подпоручик Ян Рачковский, псевдоним «Мотор»), другую — немцы взяли в плен (например, подпоручика Юзефа Регульского, псевдоним «Бeлый»). Мероприятия по очистке Кампиносского леса проводилась боевой группой «Север», дошедшей до Кажина Немецкого и Сецыминки. В районе Полесья и Чисового войска встретились с подразделениями группы «Юг». 1 октября операция «Звездопад» завершилась. Польские источники и исследования говорят о 100–250 убитых, в числе которых оказался и майор «Окунь» (хотя, по разным данным, он мог быть расстрелян своими подчиненными или совершил самоубийство), о 30–300 раненых и 150–200 пленных[392].
Немцы убили 400 партизан и 150 взяли в плен, в то время как у них было четыре убитых и 14 раненых (в том числе семь иностранных добровольцев). Кроме того, во время поиска они захватили 137 винтовок, 11 автоматов и 17 пулеметов, а также эвакуировали 924 мужчины и 1033 женщины. Район Кампиносская пуща был полностью зачищен[393].
Забытые «хиви»
Почти в каждой большой немецкой части, включая войска СС (по крайней мере, с 1943 г.), служили «добровольные помощники» — так называемые Hilfswilligen (Xиви). Наибольший процент среди восточноевропейских иностранных добровольцев в сухопутных силах Германии составляли русские, которых служило у немцев около 300 тыс. человек, на втором месте были украинцы — около 220 тыс. человек. Третье место занимали взятые в 1941 г. военнопленные из центральноазиатских республик — около 180 тыс. туркестанцев (так немцы определяли казахов, киргизов, таджиков и узбеков). С 1943 г. в каждой немецкой пехотной дивизии служило по штату 700 «хиви», которые отвечали в соединениях за вопросы снабжения и логистику. В октябре того же года ОКХ расширило сферу службы «хиви» в соединениях, увеличив их количество по штату до 2005 человек. Практически точно такая же картина сохранялась в немецких пехотных дивизиях в 1944 г. Известно, что в германских соединениях обычно служило около 1454 «добровольных помощников», которых набирали из числа советских военнопленных и гражданских лиц с оккупированной территории СССР. Между тем в немецких танковых дивизиях образца 1944 г. служило 714 «хиви», в чем можно видеть сокращение численности «добровольных помощников» по сравнению со штатами 1943 г. на 256 человек. В июле 1944 г. в четырех немецких группах армий на Восточном фронте воевали 205 тыс. восточноевропейских иностранных добровольцев, в том числе 186 тыс. «хиви».
В частях и подразделениях 9-й полевой армии и корпусной группы фон дем Баха, которые принимали участие в подавлении восстания в Варшаве, численность «добровольных помощников» доходила до 8–9 тыс. человек. С августа по октябрь 1944 г. восточноевропейские иностранные добровольцы входили в состав следующих соединений германской армии в Варшаве: 3-я и 5-я танковые дивизии СС, 19-я и 25-я танковые дивизии, танково-парашютная дивизия «Герман Геринг», 73-я пехотная дивизия, дивизия крепости «Варшава», 1131-я гренадерская бригада. Следует также сказать, что даже штаты охранных частей и соединений предусматривали использование «хиви» (например, 638-й и 258-й охранные батальоны 57-го охранного полка, соответственно 21, 58 и 213 «добровольных помощников»). Конечно, эти части и подразделения меняли свою дислокацию. «Хиви», входившие в состав различных частей и соединений, безусловно, сталкивались с польскими повстанцами во время выполнения продовольственных задач. В составе 9-й немецкой полевой армии на 1 октября 1944 г. служил 8071 доброволец из Восточной Европы (без различия — восточные войска, восточные легионы и «хиви») при штатах 11 223 человека[394].
Трагическая судьба варшавского восстания оказала большое влияние на новейшую историю Польши. Вот почему так важно, чтобы эта кровавая история была очищена от инсинуаций. Только принцип объективной беспристрастности способен представить историю одного из крупнейших польских восстаний в соответствии с исторической правдой. В первую очередь, это касается старого мифа о «калмыках», «монголах», «украинских выродках» из дивизии СС «Галиция» и «власовцах», принимавших участие в убийствах поляков во время восстания в Варшаве. Даже сейчас еще можно встретить откровенную дезинформацию о казаках, которых перебросили в Варшаву из Италии (sic!), или о танковой дивизии СС «Герман Геринг» (sic! — 1-я парашютно-танковая дивизия «Герман Геринг» — Fallschirm-Panzer-Division 1. «Hermann Göring»), имевшей танки «Тигр» (sic!). Хотя известно, что Pейхсмаршал не получил эти машины от Шпеера (правда, он смог осенью 1944 г. выбить для своих частей танки «Пантера»). Однако в Варшаве подчиненные Геринга сражались на старых средних танках (Pz.Kpfw. IV).
В Варшаве танкoв «Тигр» находилось не более шести штук и они ничем не отличились. Они были на вооружении 9 (тяжелoй) роты 3-го танкогo полкa CC (9 /schwere/ Kompanie SS-Panzerregiment 3) в боях под Варшавой — поврежденные и отремонтированные экземпляры были подчинены дo 12 и даже 15 августа специальной импровизированной бронетанковой роте 3-го батальонa подготовки и замены танковыx гренадерoв СС (SS-Panzer Grenadier Ausbildung und Ersatz Bataillon 3), расположенной рядом с ремонтной мастерской в районе «Штауфер-Касернe» (сегодня Генеральный штаб Войскa польскогo) на ул. Раковицкая 4a. Рота занималась защитой этого объекта и эвакуацией раненых в аэропорт Окенцие. Разговоры о ее вездесущности являются результатом войны слов; их можно встретить, в частности, в гимне батальона АК «Парасоль» — «Палацик Михла» («Хотя на “тигры” [Pz.Kpfw. VI Tiger] у них Bиcы [самозарядный пистолет VIS-35], тo крутые есть парни из Варшавы»), который сочинил Юзеф Щепанский (псевдоним «Зютек»), и в периодической печати восставших. Важен также объективный взгляд на генерала Андрея Власова и советских граждан, сотрудничавших с Германией[395].
При объективном описании восстания в Варшаве особое значение имеют немецкие документы, запросы, полученные из Третьего рейха, поскольку они составляют основу для изучения событий, происходивших в польской столице. Следует также учитывать, что самые чудовищные преступления против гражданского населения остаются для исследователей «тайной за семью печатями» из-за отсутствия желания у ветеранов немецкой полиции, СС и вермахта сознаваться в своих деяниях. Хуже того, практически ни один из немецких историков не попытался спросить ветеранов о том, что конкретно происходило на улицах восставшей Варшавы.
Перевод с польского Д.А. Жукова, И.И. Ковтуна