Материалы
«Повсюду распространил слух, что я ничего не добился»Переписка В. Бискупского с А. РозенбергомВступительная статья, публикация и комментарии Игоря Петрова
Контекст
Сотрудничество белоэмигрантов правых и крайне правых убеждений с национал-социалистами в годы Веймарской республики притягивает внимание историков уже не одно десятилетие[604]. В силу естественных причин это сотрудничество в различные периоды времени принимало разные формы, его векторы и акценты постоянно смещались, следуя изменениям как политической обстановки, так и баланса сил обеих сторон.
В самом начале 1920-х гг. русские монархисты обладали лучшими источниками финансирования и более устоявшейся идейной базой в сравнении с едва образовавшейся и малочисленной Национал-социалистической рабочей партией Германии (НСДАП). В то же время в ряды национал-социалистов достаточно активно вступали балтийские немцы, бежавшие в Германию от революционных бурь в их бывшем отечестве, вследствие чего ненависть к большевизму и антидемократизм наряду с антисемитизмом оказались тем общим фундаментом, на котором строились идеологические установки обоих движений, тем самым способствуя их сближению.
К началу 1930-х гг. роли кардинально переменились. В июле 1932 г. НСДАП получила на выборах 37,3 % голосов, став со значительным отрывом самой популярной партией в стране, положение же политически-активных эмигрантов было весьма плачевным. Внутри диаспоры множились расколы и скандалы, сопровождавшиеся общей потерей политической перспективы после десяти лет в изгнании. Советская власть тем временем закрепляла свои позиции за рубежом, включая признание ее западными державами, что рушило надежды эмигрантов на продолжение борьбы. Питавшие их прежде финансовые источники давно оскудели, былые «серые кардиналы» эмиграции балансировали на грани личного банкротства. Приход нацистов к власти был воспринят как последний шанс выставить к оплате счета за былые заслуги.
Действующие лица
Василий Викторович Бискупский[605] родился 27 июня 1878 г. в Харьковской губернии[606] в семье мирового судьи Виктора Ксавьеревича Бискупского[607]. Закончив кадетский корпус в Санкт-Петербурге и Николаевское кавалерийское училище, выпущен в Лейб-гвардии конный полк. Участвовал в Русско-японской и Первой мировой войнах, был тяжело ранен, многократно награжден. В 1911 г. произведен в полковники, в 1916 г. — в генерал-майоры.
Окончил войну в должности командира дивизии[608]. В июне 1918 г. назначен гетманом Скоропадским командиром кавалерийской дивизии (в составе вооруженных сил провозглашенной Украинской державы), в начале декабря — командиром базировавшегося в Одессе кавалерийского корпуса, существовавшего, однако, только на бумаге[609]. Из Одессы через Сербию и Чехию попал в Берлин[610].
Тем или иным образом он был связан с тремя крупными политическими авантюрами 1919–20 гг. — созданием так называемого «Западно-русского правительства» (которое сам и возглавлял), капповским путчем и «Белым интернационалом»[611]. По сведениям французской разведки, в мае 1920 г. в Баварии было организовано «Украинско-баварское экспортно-импортное общество», которое, с одной стороны, должно было поддерживать армию генерала Врангеля на юге России, а с другой — способствовать организации немецких концессий на Украине[612]. На немецкой стороне это общество поддерживали генерал Эрих Людендорф[613] и другие бывшие участники капповского путча, на русской — Бискупский, в качестве посредников фигурировали балтийские немцы Макс фон Шойбнер-Рихтер[614] (который даже успел побывать в Крыму) и Альфред Розенберг.
Альфред Розенберг[615] родился 12 января 1893 г. в Ревеле, закончил там реальное училище, затем поступил в Рижский политехнический институт, который после начала Первой мировой войны был эвакуирован в Москву, где Розенберг и получил диплом архитектора в начале 1918 г. От русской революции Розенберг бежал сначала в Ревель, а затем транзитом через Берлин в Мюнхен, где свел знакомство с публицистом крайне правого толка Дитрихом Эккартом[616], в журнале которого «Auf gut Deutsch» («Без обиняков») начал публиковаться. Вскоре он познакомился с Адольфом Гитлером (после чего вступил в немецкую рабочую партию, преобразованную в феврале 1920 г. в НСДАП) и с Шойбнером-Рихтером, который тоже раньше учился в Рижском политехническом и входил в общую с Розенбергом студенческую корпорацию «Рубония».
Еще один их однокашник и товарищ по корпорации Арно Шикеданц родился 27 декабря 1892 г. в Риге. И он был эвакуирован в Москву вместе с институтом, и он получил там в начале 1918 г. свой диплом инженера-химика. Вернувшись в оккупированную немецкими войсками Ригу, Шикеданц вместе с еще одним «рубоном» Отто фон Курселем[617], поступил работать в немецкое пресс-бюро, возглавлявшееся Шойбнером-Рихтером. После капитуляции Германии и вывода немецких войск из Латвии Шикеданц вслед за Курселем и Шойбнером-Рихтером уехал в Мюнхен.
Четвертый участник переписки Петр Николаевич (?) Попов родился 5 мая 1893 г.[618], учился в Харьковском университете, в 1914 г. пошел добровольцем на фронт, был произведен в прапорщики, в 1916 г. — в корнеты. Находясь в Петрограде в отпуске по ранению, вероятно, познакомился с писательницей Е.А. Шабельской-Борк, которую называл крестной матерью и фамилию которой впоследствии взял[619]. В марте 1917 г. оставил армию, после октябрьской революции был арестован в Петрограде, судим революционным трибуналом за дезертирство и участие в монархическом заговоре, приговорен к общественным работам, впоследствии амнистирован. Познакомился в тюрьме с полковником Федором Винбергом[620]. Ездил в Екатеринбург в тщетной надежде освободить из-под ареста Николая II[621].
В конце 1918 г. оказался в Киеве, где снова встретился с Винбергом и вместе с ним отправился в Берлин[622]. Летом 1919 г. Винберг начал издавать альманах «Луч света» и газету «Призыв», его главными помощниками при этом были Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий[623].После капповского путча «Призыв» объявил о банкротстве, Винберг перебрался в Мюнхен и за ним, напоследок выпустив в Берлине третий номер «Луча света», последовал и Шабельский-Борк.
«Ауфбау»
В начале 1921 г. Бискупский окончательно переселился в Мюнхен. По сравнению с Берлином, в котором с русскими монархистами сосуществовали кадеты, эсеры и меньшевики, в столице Баварии концентрировались представители правого крыла эмиграции, чему способствовало и лояльное отношение властей к правым вообще и к лицам, поддерживавшим капповский путч, в частности[624]. Здесь Бискупский снова встретился с Шойбнером-Рихтером, вместе с которым основал «хозяйственно-политическое общество помощи Востоку Aufbau» («Восстановление»). Устав организации предусматривал поддержку политики, направленной на хозяйственное восстановление государств, образовавшихся на территории бывшей Российской Империи, и при этом отвечающей национальным интересам Германии[625]. Председателем общества стал баварский промышленник Теодор фон Крамер-Клетт,[626] исполнительным директором — Шойбнер-Рихтер.
Практически одновременно с экономической была создана и политическая организация «Немецко-русское общество», чуть позже получившее название «Erneuerung» («Обновление»)[627], с немецкой стороны его возглавляли все тот же Шойбнер-Рихтер и фабрикант Теодор Хойс[628], с русской — Бискупский и генерал Николай Епанчин[629]. Роль идеолога общества играл журналист Георгий Немирович-Данченко[630], познакомившийся с Шойбнером-Рихтером еще во время поездки того в Крым[631]. Весной 1921 г. Немирович-Данченко выступил на вечере нового общества, а затем и на собрании НСДАП в пивной «Хофбройхаус» с докладом, в котором доказывал, что Германия невиновна в развязывании Первой мировой войны, а виновен в нем еврейский капитализм[632].
Общество «Ауфбау» издавало одноименный журнал на русском и немецком языках[633], и еженедельную газету «Wirtschaftspolitische Aufb au-Korrespondenz» («Хозяйственно-политические коррепсонденции Aufbau»), содержание которой составляли полученные из вторых рук новости о событиях в Советской России и обзор русских эмигрантских газет. Главным политическим успехом «Ауфбау» стало проведение в мае — июне 1921 г. в баварском городке Бад Рейхенгаль т. н. «съезда хозяйственного восстановления России», на который съехалось более ста российских монархистов[634]. Средства на организацию съезда выделил один из главных спонсоров «Ауфбау» (и муж двоюродной сестры Бискупского) Борис Кеппен[635], получивший крупное наследство после смерти отца.
Петр Шабельский-Борк был связан с «Ауфбау» лишь формально. Летом 1920 г., через два месяца после его приезда в Мюнхен, баварские власти попросили его покинуть город (очевидно, потому что он не нашел официальной работы). Несколько следующих месяцев он жил в Мюнхене нелегально, за что в начале 1921 г. получил штраф. Вновь образовавшееся «Русско-немецкое общество» (впоследствии «Erneuerung») в марте поручилось за него перед полицией[636], сообщив, что принимает его на должность второго секретаря[637]. Однако, по всей видимости, эта гарантия была фиктивной: в сохранившихся документах «Ауфбау» Шабельский-Борк не фигурирует. Зарабатывал на жизнь в Мюнхене он поденной редакторской работой[638]. В январе 1922 г. в Мюнхен переехал его старый приятель Таборицкий. Вместе с ним в конце марта Шабельский-Борк отправился в Берлин, где участвовал в покушении на П.Н. Милюкова[639], во время которого был убит В.Д. Набоков[640]. На последовавшем процессе Шабельский-Борк был приговорен судом к 12 годам каторжных работ.
В отличие от Шабельского-Борка Альфред Розенберг оставил след в документации «Ауфбау». В августе 1921 г. Шойбнер-Рихтер обратился в мюнхенскую полицию с просьбой разрешить пяти сотрудникам, занятым в конторе «Ауфбау», ношение пистолетов. В их число вошли Розенберг, Шикеданц и Немирович-Данченко[641]. Однако, брошюры Розенберга этого периода, носившие большей частью антисемитский и антибольшевистский характер, публиковались в мюнхенском Deutscher Volks-Verlag, никак с «Ауфбау» не связанным[642]. Сам же Розенберг уделял все большее внимание «Фёлькишер Беобахтер», который стал центральной газетой НСДАП и с марта 1923 г. выходил ежедневно (тогда же Розенберг сменил Эккарта на посту главного редактора). Существенно более важную роль играл в структуре «Ауфбау» Шикеданц, который занимал должность второго секретаря общества, якобы предназначавшуюся изначально Шабельскому-Борку[643]. Через него шел весь документооборот «Ауфбау».
У нас нет сведений о том, насколько успешной была экономическая деятельность общества. По одному из свидетельств «денег с трудом хватало на помещение и издание журнала»[644]. В 1922 г. было издано также несколько книг, в частности, антиверсальская и антисемитская брошюра «Движущие силы мировой политики». Однако насколько можно судить по сохранившимся отчетам, развитие «немецко-русского общества» шло скорее в уютно-буржуазном, чем в политически-протестном духе: устраивались званые вечера, были организованы русский хор и женский клуб[645].
В 1922–23 гг. «Ауфбау» не удалось развить успех первого года своего существования. Бушевавшая в Германии инфляция уничтожила большую часть состояния председателя общества Крамера-Клетта и вообще крайне затрудняла любую коммерческую деятельность. Борис фон Кеппен делил свои инвестиции между между «Ауфбау» и созданным на съезде в Бад Рейхенгале Высшим монархическим советом, его попытка созвать в сентябре 1922 г. второй съезд, хотя и была одобрена баварским правительством[646], не увенчалась успехом. Кроме того в среде самих монархистов наметился и к осени 1922 г. окончательно оформился раскол между сторонниками Великого князя Кирилла Владимировича[647], считавшими его законным претендентом на российский престол, и его противниками. Бискупский, и вслед за ним все общество «Ауфбау», безоговорочно встали на сторону Кирилла[648], в то время как Высший монархический совет занял нейтрально-выжидательную позицию[649]. Поддержка Великого князя Кирилла, с одной стороны, добавила средств в опустевшую казну «Ауфбау», но в то же время положила конец прожектам по объединению всех монархистов в эмиграции.
Наконец, постепенно оформлялась и закреплялась идеология НСДАП. Если до 1922 г. нацистские ораторы выражали надежду на то, что в России вскоре победят «национальные силы», и русские эмигранты из «Ауфбау» казались воплощением этих самых сил, то в последующих выступлениях прежнее программное равенство «евреи — большевики» было растянуто и на русских, в чьих жилах, по мнению Розенберга, монгольская кровь победила нордическую, вследствие чего они и поддержали революцию[650]. Кроме того, быстро стало очевидным, что планы русских эмигрантов по захвату власти в России являлись чистой воды авантюрой[651], а постянные раздоры и склоки в эмигрантской среде также не добавляли доверия к ней. Политические пути нацистов и эмигрантов начали расходиться. Фактически, единственным связующим звеном между «Ауфбау» и быстро растущей НСДАП оставался близко сошедшийся с Гитлером Шойбнер-Рихтер[652]. Осенью 1923 г. при посредничестве Людендорфа и Шойбнера-Рихтера супруга Великого князя Кирилла Виктория[653] вложила значительные средства в коммерческие операции в Венгрии и Румынии. По мнению Бискупского, они были вполне в русле деятельности «Ауфбау», пускай речь шла не о бывшей Российской Империи, а о юго-востоке Европы (Кеппен, к которому Бискупский также обращался, денег не дал). Предприятие закончилось крахом: деньги пропали[654].
Шойбнер-Рихтер был активным организатором «пивного путча» и погиб в ходе столкновения восставших с полицией 9 ноября 1923 г. Хотя Бискупский напрямую не участвовал в путче[655], баварская полиция потребовала от него 23 ноября покинуть территорию Баварии. Генерал опротестовал это решение и ему разрешили остаться, хотя еще несколько месяцев полиция упорно искала подтверждение возникшей в Берлине[656] смелой теории о том, что путч Гитлера был организован Москвой и посредником в этой комбинации выступал именно Бискупский[657]. Если верить позднему рассказу, генерал некоторое время колебался, кто должен сменить Шойбнера-Рихтера на посту главы «Ауфбау»: Шикеданц или Курсель. Первый без сомнения лучше ориентировался в делах общества и был лоялен Бискупскому[658], второй был более известен и имел тесные связи с нацистской верхушкой. Генерал выбрал Курселя, как «старшего по возрасту».
«Украинский вопрос»
Назначение Курселя привело к концу «Ауфбау». Еженедельная газета просуществовала до июня 1924 г., но если при Шойбнере-Рихтере она последовательно выступала против тех сил, которые стремятся «расчленить Россию»[659], то «Курсель занял сторону украинского сепаратизма… к которому Б[искупский] никак не мог присоединиться»[660]. Бискупский вспоминал, что в «Ауфбау» и до 1923 г. был украинский отдел, возглавлявшийся бывшим адъютантом гетмана Скоропадского Иваном Полтавцом-Остряницей[661], но при этом подчинявшийся генералу. Нет сомнений в том, что между русскими и украинскими эмигрантами существовал плотный контакт (и известнoе соперничество)[662], но факт политического подчинения вызывает сомнения. Летом 1922 г. Полтавец-Остряница сопровождал Шойбнера-Рихтера и Бискупского в Будапешт, где они вели переговоры с венгерскими властями и местными эмигрантами[663]. Однако, в меморандуме, который Полтавец-Остряница переслал Гитлеру в апреле 1923 г., он говорит о себе как о главе самостоятельной казачьей организации, а не как о сотруднике «Ауфбау»[664]. Показательна и дискуссия, разгоревшаяся на страницах «Wirtschaftspolitische Aufbau-Korrespondenz» в марте 1923 г. В ответ на редакционную статью, заявлявшую, что «знатоки страны не станут всерьез говорить об украинских сепаратистских устремлениях», Полтавец-Остряница прислал возражения от имени УНАКОР, которые редакция, отметив, что не поощряет полемику на страницах газеты, все же опубликовала[665].
Развитие событий после назначения Курселя обрисовано самим Бискупским: «Деятельность Ауфбау постепенно полностью отошла от изначальных принципов. Ауфбау был распушен, русский и украинский отделы разделены. Бискупский остался во главе русского бюро, а Курсель и Полтавец возглавили немецко-украинскую организацию. С этого момента (1924) прекращается связь генерала Б[искупского] с Людендорфом, равно как и его отношения с национал-социалистами — по инициативе последних, так как те стояли на позиции раздробления России и отделения Украины»[666].
В действительности, в феврале 1925 г. при посредничестве Людендорфа и Курселя было создано «Немецкое хозяйственное объединение для нужд Украины», даже в названии продолжающее традиции «Ауфбау», экономическая деятельность которого, впрочем, практически ограничилась содержанием самого Полтавца[667], параллельная же русская организация просуществовала недолго[668]. Когда после запрета и реорганизации НСДАП в 1926 г.
снова начала набирать силу, Бискупский обменялся с Розенбергом письмами, в которых подчеркивал, что «мы остаемся союзниками и товарищами по борьбе», но выражал опасения по поводу соображений, недавно опубликованных Розенбергом и «повергших в ужас его русских друзей»[669]. Впрочем, после выхода в 1927 г. книги Розенберга «Будущий путь немецкой внешней политики» не было более смысла скрываться за недоговорками или эвфемизмами: Розенберг в ней открыто поддержал Скоропадского, Полтавца-Остряницу и их идеи независимой от Москвы Украины[670].
Хомутов
Несмотря на серьезные финансовые потери, которые Великая княгиня Виктория понесла при непосредственном участии Бискупского, это не подорвало доверия Кирилла и его супруги к генералу. Бискупский оставался фактическим «начальникам штаба» Кирилла, провозгласившего себя 13 сентября 1924 г. Императором Всероссийским, и до 1927 г. находился у него на содержании. Однако сфера интересов генерала изменилась. Место привлечения средств для «хозяйственного восстановления России» заняла разведка, работа с информацией. Разумеется, и она имела политический подтекст: чтобы одолеть врагов из «третьего интернационала» надо было знать об их планах и намерениях. Такого рода сведения были в 1920-х — начале 1930-х гг. достаточно ходовым товаром, интерес к которому проявляли как немецкие учреждения, так и иностранные представительства[671]. Качество сведений было, как правило, весьма низким: спрос удовлетворялся слухами, намеренной дезинформацией, фальшивыми «советскими» документами. В поисках надежных источников Бискупский имел дело и с людьми, профессионально занимавшимися подлогами (Орлов[672], Зиверт[673]), и непосредственно с агентами ОГПУ (де Роберти[674], Хому тов[675]).
Особенно примечательна история знакомства Бискупского с последним. Хомутов еще в 1921 г. стал представителем генерала Глазенапа[676] в Берлине, так что некоторое время Бискупский и Хомутов были конкурентами на почве сбора агентурных сведений. По данным польской разведки, в 1923 г. Хомутов был завербован ОГПУ[677] и ему, очевидно, была поставлена задача следить за монархистами-легитимистами. Для этого был необходим контакт с Бискупским, и после поездки в Баварию летом 1925 г. Хомутов сообщил в центр: «Между бывшими врагами полковником Хомутовым и Бискупским произошло сближение. [Бискупский] весьма заинтересовался всем, сообщенным и ему, и возможностями, которые представляются в Берлине… Было условлено, что связь между ним и Х[омутовым] непосредственная, письменная»[678].
Со временем Хомутов стал пользоваться полным доверием Бискупского и мог использовать его втемную. В начале 1929 г. резидент Иностранного отдела ОГПУ в Берлине докладывал: «По нашему предложению, [Хомутов] съездил в Мюнхен для встречи с Бискупским. Последнему он указал на новые широкие возможности. Последний ухватился за эту идею и выработал целый план, который будет послан Кириллу»[679].
Пользуясь тем, что Бискупский покровительствовал движению младороссов, Хомутов переписывался с региональными младоросскими представителями, собирая информацию о русских эмигрантах. В 1931 г. один из таких случаев всплыл на поверхность. Из опубликованных бывшим младороссом Стерлиговым писем Хомутова было очевидно, что последний интересуется вовсе не возможными советскими агентами, а политически активными эмигрантами. В одном из писем Хомутов указывал даже: «В.В. [Бискупский] просмотрел всю Вашу корреспонденцию и просил меня передать Вам его благодарность за сделанные сообщения»[680]. Но несмотря на разоблачительные статьи о Хомутове, появившиеся в прессе, Бискупский продолжал ему доверять. Возможно, это было связано и с тем, что, лишившись в 1927 г. финансовой поддержки Великого князя Кирилла, генерал был вынужден зарабатывать на жизнь торговлей агентурными сведениями. Так, в июле 1928 г. он вошел в контакт c контр-адмиралом Магнусом фон Леветцовым[681] и поставлял ему информационные сводки о Советской России[682]. Возможно, одним из источников этих сведений являлся Хомутов.
Накануне
10 декабря 1931 г. в парижской газете «Возрождение» появилась статья лондонского корреспондента газеты «Беседа с представителем Хитлера» (Розенберг, утвердившись к тому времени на посту внешенеполитического эксперта НСДАП, отправился с визитом в Англию). Бискупский откликнулся на эту публикацию с энтузиазмом и немеделенно написал Розенбергу:
«Я хочу Вас заверить, что никогда ни в малейшей степени не выступал против Вас лично. Если я и боролся с Вашей точкой зрения, то это происходило лишь потому, что мне было больно видеть, как партия, вся идеология и позиция которой полностью отвечает моим взглядам, с которой меня до 1923 г. связывали обоюдостороннее понимание и симпатия, неожиданно оказывается среди заклятых врагов России… так как оказывается на позициях раздробления России.
Понятно, что Вы как ответственный за внешнюю политику Вашей партии и как человек, написавший книгу, в которой Вы высказались в том же духе, должны были оказаться предметом известного ожесточения с моей стороны. Но повторюсь не вы лично, а лишь политическая позиция. Лично к Вам я всегда испытывал симпатию и сохранил прекрасные воспоминания о нашей совместной работе. Поэтому вы поймете, насколько я был тронут, прочитав Ваше последнее интервью и как я был бы рад, если бы оказалось, что Вы действительно изменили свою позицию»[683].
Розенберг ответил весьма сухо:
«Как вы наверняка уже прочитали в “Фёлькишер беобахтер”, разговор, описанный в “Возрождении” вообще не имел места. Предприимчивый корреспондент его попросту выдумал.
По основному вопросу: нет сомнений, что я познакомился в России с немалым количеством милых людей и о многих моментах своей жизни в России вспоминаю с симпатией. И в бурные времена после 1920 г. существовали мнения, что в России произойдут перемены. Но сейчас ситуация развивается так, что серьезные перемены в ближайшее время не предвидятся… Немецкое государство не может строить свою внешнюю политику, опираясь на надежды национально настроенных русских, так как те мечтают о российской империи, которой на настоящее время не существует и возникнет ли она снова, сказать трудно…
К этому следует добавить, что уже в книге “Будущий путь немецкой внешней политики” я заметил, что в Вашем программном заявлении ничего не говорится о жизненных нуждах Германии в территориальном вопросе, а лишь с известной наивностью замечается, что Германия предоставит будущей России своих избыточных инженеров и изобретателей. Естественно, что следствием этой Вашей позиции стали наши действия, против которых Вы теперь считаете нужным вести политическую борьбу»[684].
В ноябре 1932 г. Арно Шикеданц, бывший подчиненный Бискупского, а на тот момент глава берлинского бюро «Фёлькишер беобахтер», встретился с генералом и отправил Розенбергу сравнительно комплиментарный отзыв, который и тематически, и логически примыкает к публикуемой переписке:
«Как я уже говорил тебе по телефону, генерал направил шефу [т. е. Гитлеру. — Прим. авт.] письмо в котором указал на опасность приема в партию в высшей степени сомнительных русских элементов.
Его данные полностью сходятся с теми, что Харальд [Зиверт] передал Гессу, что вызвало в Мюнхене немалое удивление. Генерал предложил поддерживать с ним связь и назначить уполномоченного для этого. Он также попросил, не возлагать эту роль на тебя, если, конечно, ты не изменил свою позицию в русском вопросе и не отошел от идеи расчленения России, в таком случае он никого лучшего для этой роли и представить не может… Я провел с ним и с Харальдом целый вечер и рекомендовал бы поддерживать с ним связь, что нас ни к чему не обязывает»[685].
Содержание
Вниманию читателя предлагается 26 писем и заметок, написанных генералом Василием Бискупским и его берлинским помощником Петром Шабельским-Борком[686] между 13 января и 14 июня 1933 г. и адресованных Альфреду Розенбергу и Арно Шикеданцу.
Переписка достаточно полно выявляет личные черты характера и освещает политические воззрения Бискупского. Его последующая карьера в нацистской Германии, в первую очередь, руководство Управлением делами российской эмиграции, утвердило в общественном сознании образ человека беспринципного и готового следовать любым пожеланиям нацистов. Это является упрощением реальной картины: свои принципы у Бискупского были и несогласие с известными пунктами нацистской доктрины в отношении России он высказывал вполне определенно. Однако, в 1930–40-е гг. его влияние на нацистских лидеров, определявших восточную политику, равнялось нулю. Хотя в письмах Бискупский неоднократно декларирует свою приверженность идеям национал-социализма, он, как правило, воздерживался от громких публичных заявлений на этот счет[687]. В то же время очевидна несомненная склонность Бискупского к политическому авантюризму, совмещенная с удивительной для боевого генерала близорукостью при выборе соратников и конфидентов.
Наряду с центральной темой публикуемая переписка освещает и другие небезынтересные сюжеты, в том числе:
— возникновение и первые шаги РОНДа — недолговечной организации российских национал-социалистов, оказавшейся не столько копией, сколько карикатурой на НСДАП;
— соперничество Бискупского в борьбе за симпатии нацистской верхушки со своим давним конкурентом — Полтавцом-Остряницей, порой принимающее анекдотические черты;
— вражда Бискупского с Русским Обще-Воинским Союзом и главой его берлинского отдела генералом А. фон Лампе[688], граничащая с клеветой и прямым доносительством, а порой и переходящая эту грань;
— старания других эмигрантских группировок, в первую очередь, младороссов, наладить контакт с нацистским руководтвом, используя Бискупского в качестве посредника.
Документы извлечены из архива Мюнхенского института современной истории[689]. Хотя этот корпус писем, сохранившийся среди бумаг Внешнеполитического ведомства НСДАП, хорошо известен историкам[690], полностью он до сих пор не публиковался. Нельзя не отметить известную запутанность материалов: в упомянутом фонде сами письма, приложения к ним и более поздние документы изрядно перемешаны; переписка частично велась на немецком, частично на русском; отдельные письма не подписаны и не датированы, однозначная хронологическая атрибуция не всегда возможна.
Вместо эпилога
Через две недели после написания последнего публикуемого письма генерал Бискупский был арестован баварской полицией по подозрению в деятельности, направленной против государства. Обвинение не подтвердилось, через два с половиной месяца он вышел на свободу, после чего дал властям официальное обещание не заниматься в Германии никакой политической деятельностью. В 1935 г. он вступил в контакт с рейхсфюрером СС Гиммлером, предоставляя тому сведения о русской эмиграции. В мае 1936 г. он был назначен Гиммлером на пост главы Управления делами российской эмиграции и переехал из Мюнхена в Берлин. С течением времени, особенно после начала войны с СССР, он все больше отходил от дел, перекладывая текущую работу на плечи своих заместителей Таборицкого и Шабельского-Борка. Бискупский скончался в Мюнхене вскоре после окончания войны, 18 июня 1945 г. Шабельский-Борк пережил своего шефа на семь лет: он умер 18 августа 1952 г. в Буэнос-Айресе от туберкулеза.
В 1933–1934 гг. были на короткое время арестованы и многие другие герои опубликованной переписки, в том числе генерал Лампе, генерал Бермондт-Авалов, полковник Хомутов, Харальд Зиверт, Артур Бай и даже Иван Полтавец-Остряница[691]. За исключением Бермондта-Авалова, который пострадал из-за финасовых махинаций, причиной арестов были политические доносы.
Полковник Хомутов в 1935 г. перебрался в Прагу, где продолжал работу на советскую разведку. В августе 1937 г. он был отозван в Москву, арестован и расстрелян 22 апреля 1938 г. на «Коммунарке»[692]. Его заслуги перед СССР никогда не были признаны официально.
В 1941 г. Альфред Розенберг был назначен Гитлером на пост министра по делам оккупированных восточных территорий. На этом посту он следовал общей нацисткой линии на массовые убийства посредством измора, депортаций и отказа от снабжения[693], а также собирался решать «украинский вопрос» путем предоставления жителям Украины режима большего благоприятствования по сравнению с жителями Центральной России.
Однако этот подход не был реализован на практике, так как не встретил поддержки Гитлера, чьи планы предусматривали колонизацию завоеванных территорий, а не сотрудничество с их населением. Своему старому другу Арно Шикеданцу Розенберг присмотрел место рейхскомиссара на Кавказе. Шикеданц покончил с собой в конце апреля 1945 г. в Берлине, застрелив перед этим жену и дочь. На Нюрнбергском трибунале Розенберг был признан виновным по всем четырем пунктам обвинения (планы нацистской партии, преступления против мира, военные преступления, преступления против человечности) и повешен 16 октября 1946 г.
13 января 1933
Дорогой Арно Густавович.
С благодарностью подтверждаю получение Ваших любезных строк от 10 янв[аря].
Полностью разделяю Вашу точку зрения, что было бы очень полезно, если бы мы вдвоем встретились на совершенно частной территории в присутствии упомянутого Вами лица. В настоящий момент у меня есть особенно важные причины считать, что такая встреча может иметь большое значение, особенно для Вашего друга [т. е. Розенберга — И.П.]. Подробности я изложил в письме нашему маленькому другу Шабельскому.
Также в связи с целым рядом других обстоятельств я должен бы в ближайшее время быть в Берлине, но существует одно непреодолимое препятствие: Вы знаете о нем достаточно хорошо из прежнего опыта. В настоящий момент у меня нет возможности добыть денег на поездку. Заработка моей жены не хватает даже для прожиточного минимума, поэтому я не могу брать у нее денег на мои политические поездки. Это было бы крайне некорректно. Для таких целей я всегда пытаюсь с помощью различных комбинаций добыть средства из других источников, от чего и зависит возможность моей поездки. Сейчас я предпринимаю особенные усилия, чтобы поездка состоялась, так как, повторю, у меня есть очень важные причины, чтобы ехать в Берлин. Было бы, конечно, очень обидно, если бы мне удалось приехать лишь тогда, когда Ваш друг уже снова уедет. Поэтому обращаюсь к Вам с дружеской просьбой: черкните мне пару слов, каковы его планы и где он собирается находиться в январе.
Меня очень обрадует, если мои намерения осуществятся, и мы снова встретимся в приятной компании и хорошем настроении, как это было в 1923 году.
Я всегда верил и считался вот с чем: если мы уже в те дни всегда были искренни, то и в политике мы должны быть последовательны. И сейчас, когда обстановка в высшей степени благоприятна, о чем мы тогда и не могли мечтать, мы должны сообразно использовать ее для достижения больших целей, во имя которых мы в те времена жертвовали многим. Следует сказать прямо: мы правильно предугадали тогда наступление нынешних времен. Мой постоянный девиз гласит: «Управлять значит предвидеть». К сожалению, среди моих немецких друзей не так часто попадаются лица, которые ему следуют.
Все эти размышления, конечно, предназначены только Вам, так как наша связь и наши хорошие отношения не прерывались ни на один день с момента трагической гибели нашего общего друга Макса Шойбнера-Рихтера.
С дружеским приветом от дома к дому и с надеждой — вопреки всем трудностям — на скорую встречу.
Преданный Вам [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
Berlin Steglitz Amfortasweg 27
20 февраля [19]33
Дорогой Арно Густавович.
Прилагаю Вам
1) серию номерованных берихтов[694] (такие я давал Полтавцу два месяца подряд, он говорил, что это для Н[ационал-] С[оциалистической] разведки и обещал материальную поддержку к новому году). Интересно, поступали они к Н[ационал-] С[оциалистической] партии и кому именно.
2) мои «цейгнис ангабен»[695] по делу Люденд[орф] — Луппе — Гофман[696].
3) «Verleumdung»[697], составленный Хомутовым.
Скажите Альфреду, что все это от меня. Когда минует надобность, верните, ибо это последние копии.
Как только получу то, о чем сегодня говорили — тотчас Вам пришлю.
Привет супруге. Ваш ВБ.
Русский язык, автограф.
Особо секретно
«Управлять значит предвидеть».
Н[ационал]-С[оциалистическое] государство не должно действовать «по старинке» и это особенно важно в вопросах внешней политики.
Вступив на путь борьбы с марксизмом в своей стране, надо быть в борьбе этой вооруженным не хуже противника и располагать орудиями борьбы такого рода, какими обладает противник. В противном случае поражение неминуемо.
Главное орудие, которым располагает последовательный марксизм и которого не имеют его противники — это коминтерн. Вспомогательные: 3-й, 2-й и Зол[отой][698] Инт[ернационалы] (последний есть лишь союзник).
Вступая на путь борьбы с марксизмом надо иметь организацию, способную хотя бы частично парализовать деятельность коминтерна. Как этого достичь, вопрос особый, о коем здесь распространяться не место. Здесь удовлетворимся упоминанием о «Российской Секции» как части обширного тайного органа, который должен быть создан при Н[ационал]-С[оциалистическом] центре, если Н[ационал]-С[оциалисты] не хотят потерпеть рано или поздно поражение в их внешн[ей] политике.
Тайный этот орган (Н[ациональный] И[нтернационал]) не должен иметь ничего общего с правительством, посему он не может повредить восточной политике нынешн[его] правительства. Однако учитывая мощь интернационала (Зол[отого] и 3-го) и силу Коминтерна Н[ациональный] И[нтернационал] может рассчитывать на успех лишь при наличии 2-х условий:
I) денежный фонд в размерах хотя бы 1/10 бюджета К[оммунистического] И[нтернационала]
II) полной конспиративной работы Н[ационального] И[нтернационала] впредь до того, как дело укрепится. Фонд должен быть составлен из секр[етных] сумм Германии (пока Н[ационал]-С[оциалисты] у власти), Итал[ии] и Венг[рии] на содержание Росс[ийской] секц[ии][699].
Русский язык, автограф.
Берлин, 24 февраля 1933
Дорогой Арно Густавович.
При сем прилагаю Вам перевод того интересного документа[700], о котором я говорил. По прочтении его, не откажите передать Альфреду Вольдемаровичу. Попросите его внимательно с ним ознакомиться. Мне представляется важным, чтобы с этим документом был ознакомлен Фюррер, ибо там затронуты вопросы, которые — если на них не обращено будет внимание — могут стать «Шикзальфраге»[701] не только Вашего Движения, но и всей страны. Как я Вам говорил, в печать ни в коем случае помещать нельзя в том виде, как здесь написано. Только если переделать до неузнаваемости текст, а также взять некоторые аузцюге[702] в неузнаваемом виде и притом не называя, где говорилась эта речь — только при этих условиях можете кое-то использовать для прессы. Понятно, я бы хотел, чтобы конфиденциально Фюррер знал, от кого получен этот важный документ, то есть от меня.
Теперь прошу очень Вас оказать мне дружескую услугу и выяснить у Альфреда Вольдемаровича следующие вопросы:
1) Прочел ли он мой меморандум[703] и как он может принципиально на него ответить, хотя бы на словах.
2) Было бы ему желательно еще раз со мной повидаться до моего отъезда, чтобы установить некоторые конкретные вопросы в том случае, если сотрудничество со мной является для него интересным.
3) После ознакомления Вашего и Альфреда Вольдемаровича с теми документами, которые несколько дней тому назад я послал Вам по почте, я буду Вас просить, если они Вам больше не нужны, мне их вернуть.
Податель этого письма [Шабельский-Борк — И.П.] передаст Вам также кое-какие сведения и через него, может быть, Вы дадите ответ на затронутые вопросы, о чем условьтесь уже лично с ним.
Вы поймете, дорогой Арно Густавович, насколько мне важно выяснить, по возможности еще до моего отъезда, принципиально вопрос: желают или не желают Ваши друзья иметь конкретное со мной сотрудничество, ибо в положительном случае надо теперь, до моего отъезда, установить практические и конкретные пути этого сотрудничества и этапы совместной работы. Если же интереса к этому не имеется, то я, понятно, не собираюсь и ни малейших претензий иметь не буду, но во имя наших личных старых хороших отношений прошу лишь об одном: совершенно прямо и откровенно мне о том сказать, чтобы я не питался иллюзиями.
Прошу передать мой сердечный привет Вашей милой супруге. Я бы очень охотно до отъезда повидал еще вас обоих, если у вас найдется время. Останусь я здесь эвенутально еще около недели.
Дружески жму руку.
Русский язык, машинопись.
Совершенно доверительно.
25 февраля 1933
Дорогой Арно Густавович.
Только что получил из Мюнхена от Авалова[704] письмо с приложением двух документов
1) Как я рассказывал Полт[авец] писал на его машинке по-русски берихт. А[валов] удивился, зачем П[олтавц]у нужно писать детали о русских организациях, о переходах через границу и тому подобные детали, которые для Вашей партии вряд ли могут быть интересны. П[олтавец] ответил ему то же самое, что я вам рассказывал. А именно: эти сведения очень интересуют нац[ионал]-социалистическую разведку и даже скоро за эти сведения будет весьма прилично уплачиваться. Через пару дней П[олтавец] принес Авалову при сем прилагаемый документ № 1 и сказал ему: «Вот видишь, этот документ, что я у тебя писал, переведен на немецкий язык и передан в разведку Н[ационал]-С[оциалистов]. Было много опечаток, которые я исправил». А[валов] пишет еще, что в последние дни Пол[тавец] менял доллара и когда один грузин его спросил, откуда они у него, он сказал: «Получил от редакции «Фелькишер Беобахтера». Авалов просит меня все это держать пока в тайне, а потому я прошу и А[льфреда] Р[озенберга], чтобы это не дошло до П[олтавца], иначе я буду перед А[валовым] в неловком положении.
2) выписка из протокола «генеральной казачьей рады» от 6 февраля 1933 года. подписанного бывшим «канцлером» Пол[тавц]а. Чрезвычайно любопытный документ[705].
Оба эти документа (№№ 1 и 2)[706] я прошу Вас срочно мне вернуть, сняв с них копии или фотографии, как Вы найдете нужным, ибо А[валов] просит меня вернуть ему эти документы до конца будущей недели.
Буду очень Вас просить также до моего отъезда (дней через семь-десять) вернуть мне документ, который А[льфред] Р[озенберг] передал З[иверту] для перевода.
3) прилагаю также Вам очередной берихт. В дополнение к предыдущим, посланным мною Вам по почте в начале прошлой недели.
Порядка ради прошу Вас, дорогой Арно Густавович, держать переписку со мной у себя на квартире в особой папке. Также очень прошу иногда в эту папку заглядывать, чтобы перечитывая мои письма, Вы могли вспомнить, что сделано и что еще не сделано из моих просьб.
Шлю мой дружеский привет[707].
Пожалуйста подтвердите по телефону часов в 9-10 утра получение этого письма. Tel. Albrecht 7713.
Русский язык, машинопись.
Секретно.
5 марта [1933]
Дорогой Арно Густавович. За время моего пребывания здесь я всесторонне изучил ситуацию и нахожу, что нам срочно надо организовать совещание, чтобы часа два беспрепятственно поговорить втроем (Альфред, Вы и я) по вопросам, затронутным в прилагаемой записке и схеме. Прошу Вас, если Вы согласны с этим моим мнением устроить эту встречу возможно скорее, ибо мне пора ехать домой. Прошу также вернуть те две бумажки, что мне прислал Авалов. Я должен ему их вернуть. Звоните по тел Albrecht 77–13 д. 9 часов в 9 утра.
Русский язык, автограф.
Объяснение к схеме[708]
Объединить эмиграционные и внутрироссийские антикоммунистические национальные партии и организации путем сговора вещь невозможная.
Их можно объединить лишь на принципе getrennt marschieren, vereinigt schlagen[709] и притом только если управление всеми этими организациями будет законспирировано и не давать себя видеть.
Преимущество такого принципа еще и то, что тогда центр неуязвим для наших бесчисленных врагов. Наконец, очень важно еще и то, что при такой структуре, если одна из организаций сделается жертвою провокации или как-нибудь скомпрометируется — дело в общем не пострадает.
С врагом, вооруженным по новейшей системе, можно бороться лишь имея равное вооружение.
Настоящее предложение просто как колумбово яйцо.
Средства на эту организацию минимальны, вначале они не превысят 10 тысяч мар[ок] в месяц.
Русский язык, автограф.
ПРОЕКТ
нотферорднунга[710] по борьбе с иностранным
шпионажем и провокацией в Пруссии
Принимая во внимание хаос, который создался в Пруссии в четырнадцатилетнее господство корруптен-марксистишен-системы[711] и тот факт, что вследствие этого хауптрейхштадт[712] стал рассадником и местом средоточия шпионов всего мира и главным пунктом работы провокаторов всех враждебных национальной Германии сил, Прусское Правительство (по указанию Херра Рейхспрезидента) на основании §[713] объявляет следующее:
I
А) Впредь до очистки Пруссии от всех вредных и подозрительных элементов, являющихся агентами врагов национальной Германии, всем иностранцам, проживающим в пределах Пруссии, запрещается всякое занятие политикой, образование явных или тайных политических организаций и союзов
В) Запрещается вступление иностранных подданных в немецкие политчиеские партии или организации, создание разведывательных или информационных иностранных бюро.
С) Запрещается принятие иностранцев на службу или в сотрудники в Прусские государственные учреждения и общественные и политические организации в качестве референтов или осведомителей.
Д) Запрещается проживание в пределах Пруссии представителей и уполномоченных иностранных политических организаций, независимо от того являются эти представители немецкими или иностранными подданными.
II
Виновные в нарушении настоящего постановления и уличенные в нарушении его подвергаются 3-месячному тюремному заключению, уличенные вторично — снова 3-месячному тюремному заключению, с высылкой немедленно по отбытии наказания из пределов Пруссии, без права обратного въезда.
Русский язык, машинопись.
11 марта [19]33
Дорогой Арно Густавович.
Посылаю Вам очередные информации. Прошу передать Розенбергу
1) мои показания по делу Гофмана.
2) он мне говорил, что Вы ему не давали читать протоколы от 23 авг[уста] 32 г[ода] — речь Кагановича.
Прошу ему ее дать.
Прошу также знакомить его с остальными информациями, которые я Вам посылаю.
Если бы эти информации Вас не интересовали, сообщите мне, чтобы я без надобности не печатал лишней копии.
Очень благодарен за устройство свидания вчера. Я очень доволен беседой с Вашим другом [т. е. с Розенбергом — И.П.].
Шлю сердечный привет супруге и Вам.
Ваш [подпись].
Русский язык, автограф.
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Дорогой Арно Густавович.
Я Вам звонил еще раз в восемь вечера, но Друг [т. е. Бискупский — И.П.] в это время пришел и посоветовал написать, чтобы было точно и без риска телефонных бесед.
I. Пару дней тому назад у русского эмигранта, бывшего богатого купца, сохранившего свое состояние — Петра Парамонова[715] — был Дмитриев-Ветров[716] (главный инициатор «Русского Национал-социалистического Движения»). Он предложил Парамонову пожертвовать деньги на типографию. Когда последний отказал, Дмитриев сказал ему: «Сейчас мы у Вас просим, а скоро у Вас потребуем». Эти слухи пошли по колонии и волнуют ее, а потому я лично спросил у Парамоновых верно ли это, на что получил утвердительный ответ (тел. Парамонова B6 Корнелиус 28–09)
За эти дни до меня со всех сторон доходят неблагоприятные слухи об инициаторах «русского национал-социалистического движения», а также о том, что они начинают уже и пристегивать мое имя. Я спросил у Друга не лучше ли мне теперь же выйти из этой организации, и он мне посоветовал узнать по этому поводу мнение Ваше и Альфреда Вольдемаровича, так как Друг находит, что нежелательно обижать Лихингера[717] преждевременно.
II. Затем еще одно весьма важное обстоятельство. От имени руководства Вашей партии некоторые лица (кто именно, еще установить не удалось) обратились к некоторым русским организациям с предложением набрать несколько активных молодых членов эмигрантских правых организаций для нападения на советское представительство в Берлине, чтобы использовать это нападение для производства обыска при создавшейся суматохе. Подробности еще не удалось установить, однако дело кажется более чем подозрительным. Очень прошу сведение это держать в полном секрете, иначе не удастся выяснить подробности.
III. Дмитриев мне говорил, что он был в Мюнхене несколько месяцев тому назад в «Брауне Хаус»[718] от имени их русского центра, находящегося в Риме, и даже поднес Вождю Вашему какой-то письменный адрес (приветствие). Не нашли бы Вы возможным узнать у Альфреда Вольдемаровича, верно ли это.
Шлю сердечный привет.
Ваш
Русский язык, машинопись.
ДОВЕРИТЕЛЬНО
Берлин, 14 марта 1933
Дорогой Арно Густавович.
Сегодня спешу Вам сообщить несколько более приятные новости. Вчера состоялось на квартире у Меншеля[719] организационное собрание русской национал-социалистической партии. Собрались следующие лица: Друг, Меншель, Денкер-Пельхау[720], Штумп[721], Лихингер, Хопкель[722], Дмитриев, Сиянко[723] и я. Денкер сказал вступительное слово от национал-социалистов и затем обратился к Другу с вопросом, присоединяется ли он к партии и можно ли рассчитывать на его сотрудничество. Тут произошло весьма любопытное явление. Друг выложил им абсолютно все мотивы, по которым он не может входить в это дело: из-за тайного центра, за которым может скрываться всякая дрянь, из-за того, что целая серия подозрительных лиц бегает по Берлину, раздавая карточки со знаком организации и хвастая своей причастностью к этому делу. При этом Друг назвал ряд таких имен. Тогда Денкер, Меншель и я тоже потребовали раскрытия этого тайного центра. И после ряда маневров инициаторы дела были прижаты к стене и принуждены были признаться, что никакого центра вообще нет и что все это они придумали, чтобы придать больше весу организации, а что фактически инициативная группа является той маленькой группой, которая присутствовала на этом собрании. Тогда Друг объявил, что это ему гораздо более и приемлемо и приятно, чем иметь дело с каким-то анонимным центром. Он заявил, что при таких условиях надо строить дело наново, удалить все неблагонадежные элементы, соответственно переделать уставы и инструкции и скромно начинать дело сначала, прежде всего постаравшись исправить тот вред и те темные слухи, которые возникли благодаря тому, что столь серьезное начинание с такими высокими целями было начато с блефа, вранья и привлечения неблагонадежных элементов. Не без некоторого смущения, но все же единогласно это предложение было принято, и Друг согласился закулисно руководить делом, выставив меня в качестве его доверенного в руководящий орган вновь образуемой партии. После этого все вошли в инициативную группу, было выяснено, кого нельзя принимать, одним словом, атмосфера была вполне очищена и по мнению Друга, если партия эта будет правильно действовать по его советам (через мое посредство), то может быть и польза от этого дела, так как в этой партии могут собраться национал-социалистически мыслящие и дружественные Германии элементы, по тем или иным причинам не могущие входить в то Движение, Представителем которого является Друг. Я лично чрезвычайно доволен и окрылен создавшейся обстановкой, так как по моей идеологии идея русского национал-социализма мне очень близка и дорога. Совершенно от себя однако я считаю своим долгом Вам и Альфреду Вольдемаровичу, которому я прошу прочесть это письмо — высказать мое глубокое убеждение, что переезд Друга в Берлин является единственным залогом возможности создать и организовать координированную работу различных дружественных национал-социалистической Германии российских групп. Впрочем, это не только мое мнение, но и мнение всех тех, кто за этот месяц пребывания здесь Друга мог наблюдать его умение разбираться в сложнейшей обстановке и самыми простыми методами разрешать запутаннейшие положения, а также приводить к общему знаменателю самые разношерстные элементы.
Друг уезжает в субботу или в воскресенье, если не произойдет чего-нибудь, что его задержит. Я откровенно Вам признаюсь, что это меня чрезвычайно огорчает, так как связь на расстоянии не то, что связь живая.
Друг весьма доволен своим пребыванием и особенно тем, что восстановились его дружеские отношения с Альфредом Вольдемаровичем и тесная связь с Вами. Меня это весьма радует, так как я весьма немало поработал для этой, как мне кажется, весьма важной цели. Друг сам соглашается со мной, что переезд его чрезвычайно необходим, но он мне говорил, что по целому ряду чисто экономических причин он не в состоянии это выполнить.
Прошу меня извинить, что я здесь так много распространился о моих личных соображениях, но в данном случае мною руководит исключительно чувство любви к нашему общему делу и сознание исключительной важности изложенных выше моих соображений.
Я забыл еше сообщить Вам мнение Друга по вопросу о составе русской национал-социалистической партии. В отличие от мнения многих других из инициаторов Друг считает, что в состав и особенно в руководящий центр этой партии непременно должны входить единомышленники из числа тех русских немцев, кои продолжают считать себя русскими. Друг основывает это свое мнение на том, что эта категория лиц является особенно ценной по своим качествам, благонадежности и работоспособности, а также потому, что вхождение их в партию и ее руководящий [центр] будет служить наилучшим залогом, что Движение будет развиваться и крепнуть в духе русско-германских интересов и русско-германского сближения.
Шлю Вам мой сердечный привет. Надеюсь, Вы получили мои предыдущие послания, которые как и настоящее предназначены как для Вас, так и для Альфреда Вольдемаровича.
Простите, что я не подписал моего предыдущего письма в поспешности Вам его отправить.
Ваш [подпись]
Русский язык, машинопись.
Генерал
В. БИСКУПСКИЙ
Амфортас Вег 27
Берлин-Штеглиц
Альбрехт 77-13
22 марта 1933
Дорогой Арно Густавович.
I
Через пару дней (числа 26–27-го) я уезжаю в Мюнхен и хотел бы здесь резюмировать итоги моего пребывания в Берлине
1) Выясняется необходимость «ейнер штрамме организацiон»[724] эмигрантских элементов
Мое практическое по сему поводу предложение сделано через Вас (схема) Альфреду Влад[имировичу] и Графу Ревентлову[725]. В общих словах я говорил и мин[истру] Фрику[726].
2) По поводу работы совместно в широком масштабе международного характера мое предложение также сделано в беседах с Вами и Альфредом Владимировичем.
II
Если бы одно из этих предложений было правительством или Вашей партией одобрено — мне пришлось бы переехать в Берлин, на что я готов, если мое существование будет материально обеспечено не менее как на год.
III
Если эти мои предложения не интересуют ни правительство, ни Вашу партию, то прошу исполнить хотя бы частично то, что впоследствии приведет к совместной работе наших стран:
1) Прошу помочь младороссам открыть газету в Берлине и перевезти сюда их руководящий центр. По этому поводу Борис Константинович Лихачев[727] даст Вам все данные. До этого прошу поддержать его группу немного материально, ибо он переехал в Германию лишь с «Рейзегельд»[728], а остаться ему в Берлине необходимо для нашего общего дела.
2) Помогите немного Шабельскому-Борк. Он абсолютно без гроша.
IV
Теперь личная просьба.
Если мои планы пока не будут приняты, то устройте через ваших «масгебенде персонен»[729] в Мюнхене, чтобы мне из каких-нибудь особых сумм отпустили бы на жизнь семьи, на мою канцелярию, секретаршу и разъезды кое-какую денежную поддержку. Теперь, когда правительство в Баварии Ваше, это сделать пустяки. Мне было бы на все это необходимо 1600 марок в месяц. Тогда работа моего центра шла бы безостановочно до того времени, когда Германии понадобится наша совместная работа в большом масштабе.
Вы знаете, сколько лет я бьюсь за нашу общую идею в Германии, сколько денег через меня поступило на эту работу до 1923 года.
С 1928-го года мои ШЕФЫ[730], потеряв деньги через Людендорфа, больше помогать моей работе и моей семье не могли и с 1-го ноября 1928-го года до нынешнего времени я должен все доставать сам. Вы можете понять, как мне сверхчеловечески трудно доставать теперь от частных друзей деньги, нужные на работу моего центра и на жизнь моей семьи. Частных долгов у меня (аптекарь Цитен) 22 тысячи марок и больше доставать все труднее и труднее.
Надеюсь, придя к власти, старые единомышленники и друзья теперь помогут мне, как в 1921–22 и 23 годах доставал все, что надо было для «Ауфбау» через ГОСУДАРЫНЮ, Кеппена, Нобеля[731] и т. д.
Прошу Вас прочесть это мое письмо Розенбергу. Пусть он мне сделает большое одолжение побеседовать с Фриком, имеющим специальные фонды или написать подробно баварским «махтхаберам»[732].
Я сам буду говорить в Мюнхене с Эппом[733], но если из Берлина ему напишут, что это надо сделать, он легче согласится.
V
Вот, дорогой Арно Густавович, мои просьбы. Я очень прошу не откладывать и выяснить:
1) Принимается ли одна из версий моих предложений.
2) Если принимается, то какая именно.
3) Если не принимается, то могу я или не могу рассчитывать на поддержку хотя бы моей работы, как сказано в отделе IV этого письма.
Прошу любезного скорого ответа, чтобы я мог сообразно ответу наметить, что мне делать дальше. Извините за беспокойство, но Вы всегда были так дружески любезны и всегда разделяли мои взгляды и планы, и я надеюсь, Вы и на этот раз не откажете быть моим «рехтсанвальт»[734] для выяснения этих вопросов.
Одно прошу: не оставлять меня слишком долго в неизвестности.
Привет вашей милой Супруге, привет Альфреду Владимировичу и прочтите ему это мое письмо, которое относится и к нему.
Дружески жму руку.
Ваш [подпись]
Русский язык, машинопись.
Строго доверительно! Берлин, 22 марта 1933
Генерал фон Бискупский
в н[астоящий] м[омент] Berlin-Steglitz Amfortasweg 27
Tel. Albrecht 7713
München
Franz Josefstr.28
Дорогой друг Арно!
В течение последних дней у меня было несколько бесед с известным Вам Артуром Баем[735].
Бай представил мне все документальные доказательства фактам, содержащимся в прилагаемом отчете.
Поэтому я мог установить, что все, что написано в отчете, соответствует действительности.
Бай сделал мне конфиденциальное предложение о совместной работе, что полностью отвечает перспективам, которые мы вместе с Вами зафиксировали (см. незаштрихованную часть схемы)
В случае если его работа получит материальную поддержку, Бай изъявляет желание и готовность вести ее согласно указаниям центра, о котором шла речь.
Тороплюсь сообщить Вам это, так как лично вижу здесь возможность большого преимущества при достижении запланированной цели.
Я прошу Вас оказать любезность ознакомить с этим письмом равно как и с приложениями нашего друга.
Если Ваша супруга и Вы имеют намерение, каковое было высказано Вашей супругой, перед моим отъездом еще раз увидеть меня у Вас — я мог бы зарезервировать для Вас вечер 25-го или 27-го сего месяца. Если наш друг сможет при этом присутствовать, я был бы очень рад.
В любом случае я остаюсь здесь до 27 марта, по телефону меня легче всего застать в утренние часы.
Мои сердечные пожелания Вашей супруге.
С дружеским приветом
Ваш [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
Особо доверительно.
Некоторые практические возможности.
1) Благодаря их социальному составу многие члены группы имеют доступ к тем французским политическим кругам, которые определяют сегодня французскую политику.
2) Есть связи практически со всеми крупными французскими газетами и со всеми значительными журналистами.
3) Есть хорошее знание политической жизни и политической кухни отдельных политических групп, особенно левых.
4) Отдельные члены имеют доступ в ложу «Grand Orient de France»[736]
5) исходя из состава ее членов, группа может вести свою работу в различных направлениях и имеет опытных сотрудников для всех надлежащих задач
6) исходя из того, что группа, о которой идет речь, считается левомарксистской, она имеет возможность установить тесную связь с эмигрирующими сейчас из Германии марксистами и пацифистами.
Все эти возможности имеют сегодня чрезвычайное значение, так как Париж является центром деятельности и объединения 2 и 3 Интернационалов. Если учитывать при этом сближение между Парижем и Москвой, и также то, что немецкие эмигранты получают от мирового еврейства крупные средства на их неустанную борьбу против нынешнего немецкого правительства, можно быть убежденным, что они будут проводить эту работу, не останавливаясь ни перед какими методами, включая террор и разжигание вооруженных конфликтов.
Поэтому следует в полном объеме использовать представившиеся возможности.
Немецкий язык, машинопись.
Берлин, 22 марта 1933
Дорогой Арно Густавович.
Оставляя для Вас пакет, мое письмо и газету у Вашей милой секретарши в «Фелькишер Беобахтер», я забыл еще одно: передать Вам и Вашим Друзьям объявление Местного Очага Младороссов о лекции Дмитриевского[737]. Это та самая лекция, которую Сиянкин[738] и Дмитриев-Ветров предлагали «взорвать во что бы то ни стало», что тоже стало одним из мотивов, побудившим меня расстаться с такими «национал-социалистами». Дмитриевский — великолепный оратор, отлично владеет языками, и его лекции всюду вызывают бурный успех. ГПУ точит на него, как ни на кого другого больше, свои зубы и угрожает расправой.
Не откажите прилагаемые при сем объявления передать Альфреду Владимировичу и другим Вашим Друзьям, может быть они заинтересуются и придут послушать интересное сообщение о событиях в России.
Крепко жму Вашу руку и прошу принять выражение моей старой дружбы.
Ваш.
Русский язык, машинопись.
Берлин, 27 марта 1933
Дорогой Арно Густавович.
Отъезжая, обращаюсь к Вам с маленькой просьбой. Как Вы знаете, последние три месяца Шабельский получал небольшую поддержку в размере ста марок в месяц от Зиверта. 1 марта Зиверт был не в состоянии уже уплатить Шабельскому эту сумму и с трудом выдал ему лишь сорок марок. Заплатив за квартиру и телефонные разговоры, Шабельский очутился без гроша. Между тем время горячее, а у него даже нет на трамвайный билет. Я со своей стороны нахожусь, как Вы знаете, в самом затруднительном материальном положении, и у меня хватит лишь на то, чтобы доехать в третьем классе до дому.
Поэтому я очень прошу Вас, дорогой Арно Густавович, устроить Шабельскому какое-нибудь платное место, которое оставляло однако ему достаточное время, чтобы заниматься важными делами. Какое это будет место в смысле социальном — Шабельскому безразлично, хотя бы привратником. С почтой, разъездами и телефонами у него выходит расходов до 150 марок. Может быть в Вашей редакции можно что устроить или в партии. Если он останется без поддержки, ему будет совершенно невозможно выполнять весьма важные возложенные на него поручения, что по моему глубокому убеждению нанесет вред не только нашему, но и Вашему делу.
Прошу передать мой сердечный привет Вашей Супруге и принять сердечную благодарность за Вашу постоянную дружбу и милое ко мне отношение.
Теперь мне придется сосредоточить все мое внимание на добытие средств для существования моей семьи, так как дела жены за последнюю пару месяцев неважны, и мне придется пытаться заполнить недочеты. Вследствие этого я не знаю, когда опять удастся побывать в Берлине о чем я весьма сожалею, ибо время интересное и весьма важное. Но выше головы не прыгнешь, и приходится примириться с непреодолимой действительностью.
Дружески жму руку.
Ваш [подпись]
Русский язык, машинопись.
СТРОГО ДОВЕРИТЕЛЬНО
Берлин, 4 апреля 1933
Дорогой Арно Густавович.
Сегодня из нескольких мест мне опять дано знать о общем убеждении в Берлине, что Ваша партия поддерживает Р.О.Н.Д. как называется организация Лихингера — Дмитриева — Сиянко — Харламова[739] — Коноплина[740] — Позднякова[741]. Все это одна компания.
Мало того, мне еще сообщено (Меншелем), что к нему поступили следующие сведения:
Под псевдонимом ВЕДОВ Дмитриев вместе с ПОЗДНЯКОВЫМ по поручению ГПУ принимали участие в 1925 году в организации известного взрыва Собора в Софии, после которого тотчас смылись из Болгарии. Данные о том в болгарской полиции, которая этих лиц разыскивала, и она, конечно, предоставит их по требованию германских властей.
Под псевдонимом НИКОЛАЕВ Дмитриев позже был арестован и сидел в тюрьме по данному делу в Италии. Очевидно, это дает повод теперь Дмитриеву утверждать, что таинственный центр их организации известен лично Муссолини и находится под его покровительством.
Сиянко числится в числе сексотов ГПУ и бывает со свиданиями на Унтер-ден-Линден, 7[742]. Вероятно через него держится связь.
По городу говорят, что Дмитриев под тайной сообщает, что Альфред Вольдемарович через своего ближайшего родственника Лихингера, живущего у его родственницы, знает все их действия и негласно поддерживает начинание, а ферлаг[743] их партии якобы поручено организовать Вам вместе с Лихингером. Где я это слышу — опровергаю, что, насколько я осведомлен, этого нет. Сегодня, например, буду в «Оккульте» и опровергну «поддержку» Вашей партии Р.О.Н.Д. у Баронессе Кнорринг[744], от которой тоже слышал это вчера.
Сведения эти сообщены мною еще Г.И. Зиверту. Если он Вам их передаст, не говорите, что знаете уже от меня. Думаю, что я не забегаю [вперед], ибо считаю своим догом предупредить Вас о могущих выйти неприятностях.
Строго между нами: завтра в 10 час. по этому поводу я буду говорить с Оберстом Ольденбургом[745] (личным референтом адмирала Леветцова[746]). Сегодня мы уже созвонились.
Если бы Вы только знали, как трудно быть без нашего Друга. Откровенно сознаюсь, что в том, где он разбирается в несколько минут и дает точное направление и требуемое указание, у меня прямо иногда заходит ум за разум. Без него страшно боюсь сделать какую-нибудь ошибку, и если Бог пока миловал, то только благодаря его советам. Думаю, что и другие из нас скажут то же самое, если положить руку на сердце. Как там ни говори, а Друг наш — душа всего, и без его участия дело идет все же слабо. За шесть недель его пребывания в Берлине сделано, пожалуй, больше, чем за шесть лет.
Сегодня был у меня Лихачев. Принес мне циркулярные обращения Союза Младороссов, которые я считаю необходимым переслать Вам, хотя об этом с нами разговора не было. Хоть я и не состою в их рядах, но считаю их единственно активной и порядочной русской организацией, у которой все чисто и определенно, и которая состоит не из старых пердунов, своей дряблостью приложивших руку к победе интернационала в России, а молодые талантливые и энергичные силы, ради идеи готовые на все. Это меня подкупает, они мне по душе, несмотря на некоторое различие во взглядах. Особенно мне симпатичен из них Лихачев, всегда мертвой хваткой берущий самую суть дела и понимающий мысль с полуслова. Пишу отнюдь не по чьему заданию — и вообще задания для меня не существует, если это противоречит моему внутреннему убеждению — но по глубокому чутью.
С хозяйкой у меня скандал. Рвет и мечет. Сегодня усиленно говорю по телефону — вероятно завтра уже его отберет, если сегодня я где-нибудь не перехвачу хоть немного денег чтобы заткнуть ей ея французскую глотку.
Крепко жму Вашу руку и шлю чувства старой дружбы. Если бы по Вашему мнению я сделал когда какие-либо ошибки — говорите прямо, рад буду внести коррективы. «Польско-панским» самолюбием не страдаю и всегда имею мужество расписаться в своих ошибках, которые не бывают только у тех, кто ничего не делает. Я себя пока что считаю политической приготовишкой.
Ваш
Русский язык, машинопись.
Лично! Доверительно!
6 апреля 1933
Уважаемый Альфред Владимирович!
Примите мои сердечнейшие поздравления в связи с Вашим
назначением Главой Внешнеполитического Ведомства[747]. По моему личному мнению образование такого ведомства является большим шагом вперед и большим выигрышем для партии. Особенно ценно то, что сейчас, полагаю, прекратится анархия, прежде царившая в этом вопросе.
В «V[ölkischer] B[eobachter]» от 5 апреля я прочитал интервью с Вами по этому поводу и нахожу цели, которые Вы ставите в этом новом ведомстве, весьма убедительными.
По моему убеждению сейчас наступает время, когда можно было бы осуществить план, который я передал Арно Густавовичу для Вас.
Как Вы вероятно знаете, в прошедшие четырнадцать лет я занимался исключительно этими вопросами и за это время накопил немалый запас опыта и сведения о целом ряде конкретных возможностей.
В качестве основного принципа мне прежде всего кажется важным, чтобы Внешнеполитическое Ведомство не было организовано по старым шаблонам, по которым устроены все министерства иностранных дел, а имело бы в своей структуре некоторую схожесть с организацией 3 Интернационала, с планом работы далеко вперед.
Я полагаю, что в этом ведомстве у вас будет русский отдел — в обозримом будущем.
Если мое предположение в этом отношении верно, то по моему проверенному в течение пятнадцати лет со всех сторон опыту русский отдел — в условиях международной конъюнктуры и крайне тяжелого сегодня международного положения Германии — пока должен быть организован как строго конспиративная ячейка.
Но первое условие любой конспиративной деятельности то, что о ней должно знать как можно меньше людей.
На случай, если мое предложение будет Вами принято, я перед отъездом из Берлина повсюду распространил слух, что я ничего не добился — ни у правительства, ни у партии. Кстати, это на данный момент полностью соответствует действительности.
Если Вы действительно имеете намерение основать подобную ячейку, то будьте уверены в том, что я был бы готов работать с Вами в этом направлении с огромнейшим усердием. Ведь эта деятельность отвечает тому, чем я занимался четырнадцать лет в Германии, которая стала за эти долгие годы моей второй родиной.
Я был бы счастлив поставить мой опыт и мои реальные возможности на службу во благо наших народов. Конечно, при условии, что план работы соответствует моим убеждениям в этих вопросах.
Все это я пишу, исходя из предпосылки, что лично Вы и Ваша организация с симпатией и пониманием относятся к моим взглядам и принимают решение всячески поддерживать эту мою работу.
Если же мое предложение Вам по каким-либо причинам не подходит или Вам кажется, что время для него еще не пришло, я прошу Вас сказать мне об этом открыто. Я не буду задет ни в малейшей степени, так как я знаю, что в политических вопросах еще больше чем в частной жизни справедлива русская поговорка «Насильно мил не будешь»[748].
Если я обращаюсь к Вам с просьбой дать мне прямой ответ, то я делаю это, потому что как ответственный руководитель значительной организации не имею права строить свою политику на необоснованных надеждах и ложных предпосылках. Я должен точно знать, могу ли я рассчитывать в своей дальнейшей деятельности на поддержку Вашей партии, или как и в последние четырнадцать лет я могу полагаться лишь на собственные силы и работу представляемой мной организации.
Лично от себя искренне говорю Вам следующее, с полной ответственностью:
Если я с чем-то сражаюсь, то я сражаюсь упорно и не взирая на средства. Если же я с кем-либо объединяюсь для совместной работы, то на всем ее протяжении я действую честно, преданно и отдавая все мои силы и возможности, пока мой партнер не отступает от договоренности. Это могут подтвердить все, кто имел со мной дело по тому или иному поводу. Двойная игра или неискренность исключены как для меня, так и для партнера.
Надеюсь, что по причине наших старых дружеских отношений Вы сочтете возможным дать мне открытый принципиальный ответ — с присущей Вам прямотой. За это я был бы Вам искренне благодарен — вне зависимости от того, каким будет этот ответ.
С совершеннейшим почтением и дружеским приветом и с выражением моего большого удовлетворения в связи с восстановлением наших личных отношений
остаюсь
Немецкий язык, машинопись.
20 апреля 1933
Дорогой Арно Густавович.
Через моего маленького друга Вы наверняка более или менее все узнаете. Надеюсь, что Вы получили мою открытку к пасхе.
Вчера у меня был Полтавец и рассказал, что Альфред Владимирович был здесь, будто бы он с ним говорил и получил от него очень отрадные заверения.
Очень жаль, что А[льфред] В[ладимирович] не нашел минуты, чтобы мне позвонить, так как у меня было много новостей, представляющих для него интерес. Сам я не хотел искать его в городе, чтобы не привлечь ненужное внимание.
Так как нам не удалось поговорить друг с другом, то прошу Вас сообщить ему следующее:
От парижской организации, о которой я говорил Вам во время моего пребывания в Берлине, я получил предложение о предоставлении доказательств и сведений по следующим вопросам (разумеется строго доверительно):
1) документальные доказательства, показывающие связь Л[ампе] с французами[749].
2) сведения о поездках Л[ампе] в Париж под чужим именем с ведома Сюрете[750]
3) сведения о том, с кем и через кого Л[ампе] поддерживает связь во Франции.
4) сведения о связях Л[ампе] с ГПУ
5) документальные доказательства работы Л[ампе] против Рима.
6) сведения об антигитлеровском центре в Париже с данными, кто в нем состоит и где он находится.
7) информация о том, кем и как организовывается покушение на Гитлера
8) информация о предписании «Гранд Ориент» в Париже относительно Германии
9) переговоры и деятельность польского посланника в Москве Лукашевича[751], в случаях когда они имеют интерес для Германии
10) сведения о предстоящей провокации против украинцев, которые сотрудничают с Германией
11) информация о политике Москвы в следующих регионах: Северная Америка, Франция, Италия, Англия, Япония и Германия.
12) сведения об организации террористических баз в Германии
И еще несколько интересных деталей к этому предложению, о которых я пока не пишу.
Меня просят приехать на несколько дней в Берлин для переговоров по этим вопросам, но я не могу этого сделать.
Похожие вопросы возникают постоянно, я их получаю из самых разных точек. Но нет возможности сделать что-либо в наших совместных интересах, так как не хватает материальных средств.
Когда я думал над этим вопросом, мне пришла в голову мысль: не целесообразно ли было бы организовать небольшую постоянную комиссию, которая состояла бы из трех человек (каждый из которых представляет определенное ведомство). А именно ведомства Альфреда Владимировича, Фрика и Леветцова. Такая комиссия должна была бы распоряжаться необходимыми средствами и могла находиться в постоянном контакте с секретной ячейкой, как я и предлагал во время нашей последней встречи. Благодаря такому решению вопроса были бы выполнены сразу две необходимые предпосылки: наличие необходимых средств для более крупной работы и координация планов и действий этих трех ведомств.
Это, конечно, всего лишь моя идея, которая однако кажется мне единственно правильной, чтобы избежать больших потерь.
У меня есть еще маленькая просьба к Вам: для меня было бы очень важно получить принципиальный ответ на мое письмо к А[льфреду] В[ладимировичу] от 6 апреля, которое было передано Вам для А[льфреда] В[ладимировича] моим маленьким другом.
Пожалуйста, принимая во внимания важность этого письма, соблаговолите немедленно, пусть открыткой, подтвердить его получение.
С дружеским приветом Вам и Вашей Супруге
преданный Вам [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
Строго доверительно!
26 апреля 1933
Уважаемый Альфред Владимирович!
20 апреля я через Шабельского послал Арно Густавовичу письмо, которое, как я надеюсь, Вы тоже прочитали.
Сегодня, с деталями по тому же вопросу, ко мне прибыл один из руководящих сотрудников парижской группы. Он привез мне письмо, копию которого прилагаю[752].
Упомянутое лицо сообщило мне устно, что они готовы расширять деятельность во благо Вашей организации, но могут делать это лишь при условии, что они получат материальные возможности вести эту работу. Мне были предъявлены доказательства того, что у них есть серьезные возможности, которое я должен был признать вполне реальными.
Но чтобы не сделать работу их группы во Франции невозможной, они хотят работать с Вами исключительно через меня, так как они доверяют моему опыту ведения строго секретной деятельности.
Я ответил сначала, что не имею ничего против этого предложения, прошу однако о небольшой отсрочке, чтобы выяснить, устраивает ли это предложение тех, кто сегодня у власти в Германии.
Поэтому очень вас прошу, любезный Альфред Владимирович, по возможности не откладывая выяснить у Вашего шефа, как он к этому относится или обсудить этот вопрос в комиссии, как я предложил в своем письме Арно Густавовичу от 20 апреля.
После того, как этот вопрос будет окончательно разъяснен, прошу сообщить мне решение Вашего центра относительно моего сегодняшнего письма. Я пообещал представителю группы дать ответ в течение 10–14 дней. Возможно, этот вопрос представляет большой интерес для министерства иностранных дел и для военного министерства, но я бы не хотел иметь дела с иными ведомствами кроме Вашего. Вы сами без посредников решите все вопросы в переговорах с этими ведомствами.
Вы знаете, как сильно пострадала Ваша страна во время войны и в течение 14 послевоенных лет, что у нее никогда не хватало средств для целей мировой политики, и она предпочитала получать информацию бесплатно, от людей, которые были всегда наняты ее врагами. Стоило бы еще раз прочитать книгу Николаи[753], чтобы не повторять ошибок. И враги нынешнего (т. е. Вашего) режима не жалеют средств, чтобы работать против национальной Германии.
Если так будет продолжаться, то последствия будут очень печальны. Мне кажется, что мое предложение как нельзя лучше подходит для расширения деятельности и тем более для Вашего вновь организованного ведомства. Оно позволило бы Вам сразу начать работу в мировом масштабе.
В заключение я хочу Вам сказать, что группа, о которой идет речь, ни в коем случае не будет от Вас засекречена, равно как и я не имею намерения держать от Вас в секрете хоть что-то. Кроме того группа и ее деятельность могут быть в любой момент подвергнуты контролю, но при условии, что это произойдет по согласованию со мной, чтобы работа группы не была уничтожена.
На случай Вашего согласия я хотел бы поставить условие, что в детали обо всей деятельности парижской группы будет посвящено лишь одно доверенное лицо, определенное Вашим Центром. Иначе произойдет то, что всегда происходит в Берлине: скоро обо всем узнает весь город, и прежде всего узнают и в Париже.
В ожидании Вашего скорого ответа на мое письмо от 6 апреля и на сегодняшнее письмо
Остаюсь
с совершенным почтением и дружеским приветом [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
28 апр[еля] [19]33 г.
Дорогой Арно Густавович.
П[етр] Н[иколаевич] передал мне Ваш любезный ответ на мои письма. Весьма Вам признателен и вполне понимаю, что сейчас Вам некогда заниматься перепиской с посторонними людьми.
Обращаюсь к Вам опять с маленькой просьбой: может быть Вы нашли бы возможным взять к себе на службу, хотя бы в качестве портье или рассыльного или вообще на какую угодно должность нашего маленького друга П[етра] Н[иколаевича] на самое минимальное жалование. Вы тем дали бы ему возможность продолжать его высокополезную работу. Если же это невозможно, что не найдется ли в Вашем учреждении хотя бы сто марок, чтобы дать ему к 1 мая на расплату с квартирой, телефоном, корреспонденцией и т. д. Буду Вам весьма признателен.
Надеюсь, что Альфред Владимирович получил мое чрезвычайно важное письмо от 26 апреля. Буду очень просить не забыть вынести решение по моему предложению на первой неделе мая и о Вашем решении мне сообщить т. к. я должен дать ответ Парижской группе. Обратите внимание на русского осведомителя у Далюге. Все данные о нем можете получить у П[етра] Н[иколаевича]. Чрезвычайно опасный человек. Сполгода тому назад он обращался к Зиверту, предлагая ему компрометирующие документы против Хомутова. Когда он их представил, оказалось, что сведения от Орлова[754]. Этот полковник Г.[755] был постоянно в связи с разными иностранными разведками, уже с 20 года. Пикантно, что он теперь оказался референтом в Пр[усском] Мин[истерстве] Вн[утренних] Дел. Он принадлежит к организации Лампе [т. е. к РОВС — И.П.]. Сердечный привет Вашей супруге и А[льфреду] В[ладимировичу]
Искренне Ваш [подпись]
Русский язык, машинопись, почтовая открытка.
СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
29 апреля 1933
Дорогой Арно Густавович.
Звонил Вам экстренно в «Беобахтер» в 7.15 мин. вечера, но оттуда уже ответа никакого не было.
ДРУГ просит Вам тотчас же сообщить следующее:
1. На руках у него уже имеются полные подробности относительно базы в Данциге и нужная фамилия. Лицо это, ведущее подготовку террора, имеет знакомых в Берлине, адрес и имена коих известны, занимающихся тем же делом и состоящих в КПД. Брат его в Париже и через него он держит связь с тамошними кругами.
2. РОВС в лице Миллера[756], Зайцева[757], связанного с ними тесно Краснова[758] и др. решил ин корпоре[759] переехать в Германию, причем Лампе должен подготовить им почву через свои связи в Вашей партии. Это предположено сделать в ближайшее время. Хотя Зайцеву и удалось вывернуться из истории его причастности к успешному похищению ГПУ ген[ерала] Кутепова[760], чему он способствовал, но только благодаря Миллеру и тем другим лицам, у которых рыльце у самих было в пушку, и огласка им была невыгодна, ибо Зайцев мог их «потопить» в свою очередь, ибо многое знает. Выводы, какая польза получится для Германии от подобного переезда такой милой компании, разрешите предоставить Вам самому.
3. При Вашем интересе относительно Лампе, его работы со II. Бюро[761] и нужные документы и фамилии могут быть получены в любое время. Надо написать только в П[ариж].
4. Пресловутый «Ронд» получил от местного Гау для своих членов форму Эс-А и будет принимать участие в праздненстве 1 мая, но с русскими значками и повязками, «в качестве русского Эс-А»[762].
Привожу выдержки из двух писем к ДРУГУ:
От 11 августа [19]32 г. «Усиленно работают против Хомутова почему-то англичане. Пару месяцев тому назад представители английской разведки предлагали Бурцеву напечатать в его газете сведения порочащие АДХ и предлагали даже деньги за это. Бурцев категорически отказался, ответив, что печатает только проверенные сведения».
Не называя источника, факт этот всегда можно проверить у Бурцева.
От 26 января [19]33 г. «Был у меня наш сотрудник из Парижа и сообщил, что против Хомутова сейчас действует целая группа: Ливен[763], Вреде[764], Орлов и английская разведка». Одновременно они хотят прикончить германофильскую часть БРП[765] в лице Соколова[766] и Кольберга[767].
В то время как Гуманского[768], Коноплина-Горного и др. Чехословакия приняла тотчас же, Кольберга принять отказались и он опять был доставлен на германскую границу.
Удалось установить одно из лиц, усиленно распространяющих по Берлину слухи о нахождении «массы компрометирующих документов» во время обыска у Хомутова и «аресте» ДРУГА[769]. Это некто Чехович[770], член «Союза Защитников Отечества» ген[ерала] Сахарова[771] и так называемой «Белой ЧЕКИ» (Самсидис[772], Розен[773], Чехович, Бурьянов[774], Андреев[775]), с одной стороны держащий связь с Полицай-Президиумом, с другой работающий под руководством Лампе. Дело не в именах мелких агентов, а тех, кто стоит за их спиной. В настоящее время Чехович, как мне передали, арестован.
Арестованные болгары по делу о поджоге Рейхстага участвовали во взрыве Собора в Софии, подготавливавшегося Поздняковым и Коноплиным. У меня имеется по этому поводу печатный документ, может быть не дошедший до Вас. Представлю по Вашему первому требованию.
Подсылаемый к Коновальцу[776] Маркотун[777] — масон. Об этом он говорил пространно в своем открытом письме на имя Петлюры в «Общем деле» за декабрь 1919 г. «Общее дело» — издание Бурцева.
По Берлину ходят слухи, что переводчиком при документах Хомутова состоит доверенное лицо Лампе с одной стороны и Далюге с другой. Если это так, то он там наворотит черт знает чего, уже судя по тому факту, что полгода назад тот же самый Хаусман [Гаусман — И.П.] предлагал сведения против Хомутова, и когда представил эти сведения, они оказались от… ОРЛОВА. Хаусман работал во французской разведке с Зякиным[778]. Также имеет связь с разведкой английской.
Все, что Вы просили сообщить ДРУГУ, я написал, не откладывая. Жду от него письма.
Я переехал на новую квартиру. Адрес мой с 1 мая следующий: Берлин-Вест 30 Гледичштр.12 бей Фукс. Тел. B7 Паллас 35–83. Переезд для меня был труден как рождение. Слава Богу таки переехал. Живу у члена нац[ионал-социалистической] партии. Кроме меня живет еще только один Эс-А.
Прошу еще отметить одно: в настоящее время свои услуги предлагает Боткин[779]. Тот самый, чья фамилия красуется вместе с фамилией сенатора Кривцова[780] на обложке брошюры «Немецкие зверства», изданной ими в 1915 году, полной черт знает какой фантазией. В Штатс-библиотеке, где справлялись, книги этой нет, но там сказали, что она обязательно должна быть в военном министерстве.
Устал после великого переселения народов смертельно. Теперь — сладок отдых на снопах тяжелых. Остается перенести одну пишущую машину, которую оставил специально для письма Вам.
Крепко жму Вашу руку. Ваш ПШБ.
Русский язык, машинопись.
5 мая 1933
Дорогой Арно Густавович.
Прилагаю отчет своего давнего сотрудника из Стокгольма[781], человека, которому можно полностью доверять. Он получает информацию из кругов близких к Кремлю. До сего дня его сообщения всегда оказывались верными.
Для моих комбинаций было бы очень Важно знать, насколько правдива эта информация. Не могли бы Вы выяснить это в одном из компетентных ведомств?
У меня есть большая просьба к Вам: нельзя ли попросить Альфреда Владимировича, чтобы он дал ответ на мои письма от 6 апреля и от 26 апреля? Вы должны понимать, что у меня должна быть хотя бы принципиальная ясность относительно того, какова позиция Вашего ведомства по обоим затронутым мной вопросам. Если Альфред Владимирович по каким-то причинам не хочет отвечать, то возможно он сочтет возможным ответить мне через Вас.
Если положение по затронутым мной вопросам еще не вполне прояснилось, то не могли бы Вы назвать дату, когда я могу рассчитывать на ответ. Вы должны понимать, дорогой друг, как мне важно иметь ясную картину как в личном плане так и для моей работы, чтобы распоряжаться соответственно. Нет нужды повторять мои предложения и обоснования их важности, ведь я не хочу быть назойливым. Но позволю надеяться, что я вправе получить какой-то ответ от моих друзей, пусть даже отрицательный.
Как для меня, так и для моего дела отрицательный ответ был бы — в этом я глубоко убежден — весьма прискорбен. Такой ответ лишил бы обе стороны целого ряда возможностей и многих хороших и серьезных перспектив. Но и это было бы мне — таков мой характер — милее, чем жить в постоянной неизвестности.
В последнее время я пару раз видел Полтавца, он иногда ко мне заходит. Он очень хорошо информирован о том, что происходит в Вашем ведомстве, так как состоит в постоянной переписке с одним Вашим сотрудником. В последний раз он категорически меня заверил, что партия согласно особому приказу фюрера будет проводить определенную политику, каковую он всегда предлагал и многие годы разрабатывал. Любое другое направление не сулит ни малейшего успеха. Он предложил мне прекратить мою деятельность и встать в ряды украинцев, он советует это, так как желает мне добра. Я поблагодарил его за любезность и участие. Но я обратил его внимание на то, что убеждения нельзя менять как перчатки, что я уже четырнадцать лет работаю в направлении, которое отвечает моим убеждениям и что я по сути своей не политик, падкий на конъюнктуру. Посему если национальная Германия пойдет путем, который явно противоречит моим убеждениям, то я предпочту полностью прекратить свою деятельность, пока Германия не осознает своей ошибки. Он высказал сожаление, что я так упрям, на чем мы и расстались. Он попросил у меня несколько отчетов об отдельных работниках среди эмигрантов, которые я ему дал.
Я сообщаю Вам это строго конфиденциально, чтобы информация не вернулась к нему через его друзей, работающих у Вас. Я хочу избежать ненужных сложностей, их и без того достаточно.
Вчера я получил письмо от полковника Хомутова из Тироля. Его адвокат (д-р Зак[782]) сообщил ему, что просмотр документов, изъятых при обыске квартиры, в эти дни завершается. На данный момент среди документов нет ничего, что вызывало бы претензии. В ближайшее время Хомутов тогда вернется в Берлин и даст полиции исчерпывающие ответы. Он пишет, что адвокат посоветовал ему не возвращаться чересчур рано, так как порой просмотр документов занимает несколько месяцев. Не имеет смысла так долго сидеть под арестом, тем более человеку, который чувствует себя совершенно невиновным. Хомутов сообщает, что собрал множество материалов, чтобы доказать, что русские антантофилы, очевидно нашедшие доступ в прусское министерство, затеяли против него гнусную провокацию. Особенно показателен факт, что человек, занимающий в Праге такую же позицию как Лампе в Берлине (генерал Зинкевич[783]) 20 марта вернулся из Парижа и заявил: «Удалось добиться того, что Хомутов будет арестован». Интересно, что обыск у Хомутова состоялся через девять дней после этого заявления. Меня самого очень интересует результат проверки документов Хомутова. Не могли бы Вы — в качестве личного одолжения — выяснить у адмирала Л[еветцова] каков этот результат.
Один друг написал мне вчера, что адмирал высказал желание (дословно), что «очень, очень охотно примет генерала фон Б.» (т. е. меня) Я тоже весьма заинтересован в беседе с ним, а при общем положении в Берлине я бы охотно там оказался, но у меня нет материальных возможностей для совершения еще одной такой поездки. Хотя положение предприятия моей жены за два последних месяца несколько выправилось, мы не можем позволить себе такую роскошь. Кроме того я считаю, что встречаться с Л[еветцовым] до того, как я получу ясный ответ от Вашего центра, вряд ли стоит.
Мои соотечественники пишут мне о большой неразберихе в берлинских русских кругах. Все хотят уговорить меня приехать, чтобы собрать всё более или менее под одну крышу. Я отговариваюсь недостатком средств, что соответствует действительности. Но главную причину я не указываю, а именно: не имеет смысла заниматься подобными вещами, пока я не знаю позиции Вашего центра.
И это на самом деле так, в чем Вы, конечно, со мной согласитесь. Четырнадцать лет я ожидаю возможности, когда моя работа встретит интерес и поддержку в национальной Германии и могу ждать еще дольше. Но если ожидание окажется безнадежным, то я просто прекращу свою деятельность в Германии. И так как лично я не могу переориентироваться, избрав другое направление, я просто вернусь к частной жизни и оставлю поле деятельности тем русским национальным организациям, которые занимают иные, чем я, позиции.
Соблаговолите передать Вашей супруге и А[льфреду] В[ладимировичу]. сердечный привет.
Дружески жму руку, с наилучшими пожеланиями
в ожидании скорого ответа
преданный вам [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
Строго доверительно.
10 мая 1933
Дорогой Арно Густавович.
Вчера у меня был Полт[авец] и у нас состоялась столь интересная беседа, что я считаю своим долгом передать ее Вам практически дословно. Но по этой причине у меня есть большая просьба к
Вам, которую Вы, как я надеюсь, выполните в знак нашей старой дружбы. Я прошу Вас, если окажется, что кое-что, о чем он мне рассказывал, действительно верно, и что в этом случае он отнесся ко мне лояльно, чтобы он никогда не узнал о том. что я Вам сейчас напишу. Теперь пересказываю нашу беседу:
Прежде всего он сказал мне, что говорит со мной как лицо, пользующееся до определенной степени доверием партии, почти доверенное лицо. Что он скоро займет высокий пост в СА. Что по его планам в Вене скоро будет открыт украинский отдел. Также уже образованы украинские группы «ударных (штурмовых) отрядов» при различных группах СА в отдельных городах. Кроме того по его предложению созданы грузинские, казацкие и туркестанские центры, имеющие своих представителей при Альфреде Владимировиче и получающие указания от Полтавца. Кроме того он намеревается основать центральнорусскую группу под именем «Центральнорусские национал-социалисты» (или что-то похожее). Эта группа должна торжественно подтвердить независимость названных территорий и навсегда отказаться от монархических принципов. Дальше он сказал мне, что я для партии совершенно неприемлемый человек, так как я прожженный монархист и сторонник Великой России, пусть и в форме федерации. Монархия в России — формула для национал-социалистов неприемлемая. В первую очередь сейчас будет делаться все для ликвидации монархических движений. Для этой цели партией была основана организация «Ронд» (Денкер [т. е. Светозаров-Пельхау — И.П.]), чьей исключительной задачей будет ликвидировать любую возможность деятельности монархических группировок. Против монархистов будут использоваться все средства, чтобы в Германии не осталось и следа этого движения. Так как я ранее отказался вступить в украинскую партию, то он делает мне другое предложение, он интересуется, не согласится ли берлинская группа младороссов торжественно объявить, что они отказываются от монархического принципа, так как до этого заблуждались. После этого их можно будет преобразовать в партию центральнорусских национал-социалистов. Одновременно они должны подписать с ним договор, что они признают полную независимость Украины, Кавказа, Дона, Кубани и Туркестана. После этого он возьмет их под свое крыло. В этом случае можно вероятно рассчитывать на содействие Н[ационал]-С[оциалистической] партии. Если я не пойду на это, то ему придется разговаривать с руководителями «Ронд», чтобы создать такую организацию с ними. Если же и это движение не согласится, то ему придется создавать организацию из отдельных лиц, которых он отберет для этой цели. Пусть это будет группка из нескольких человек, если она получит поддержку, то сможет разрастись в крупное движение, которое сметет все русские национальные и монархические организации. Он заверил, что подобная программа действий против русских монархических организаций уже решенный руководством Н[ационал]-С[оциалистов] вопрос, и прибавил, что Альфред Владимирович — это нерв всей партии. Но он упрямый человек, который не меняет своих взглядов, он молчалив и скрытен. Если он поставил себе цель, то идет к ней непреклонно. Его восточная программа окончательно принята и операция против монархистов уже начинается. Лично меня Альфред Владимирович считает абсолютно неприемлемым в любом отношении, так как все эти годы я выступал против партии и ее планов. Поэтому лично мне лучше всего будет прекратить свою деятельность, чтобы избежать неприятностей, если я не готов принять предложения, изложенные выше. Перед своей поездкой в Лондон Альфред Владимирович написал ему открытку. В Лондоне вопрос восточной политики будет окончательно обсужден.
Восток будет поделен на сферы влияния между Англией, Германией и Италией так, чтобы они не мешали друг другу, а наоборот, чтобы способствовать осуществлению планов каждого государства. В сферу влияния Германии должны войти все отделяемые от России территории. По его мнению было бы бесполезным легкомыслием с моей стороны пытаться переубедить партию или отдельных ее членов, потому что А.В. — единственный, кто обладает всеми полномочиями в этом вопросе, а переубедить его, как он выразился, не легко, ему все как с гуся вода. Сколько ни лей воды на гуся или на утку, на них и следа не останется. Затем он сказал, что между 11 и 14 мая он поедет в Вену в свой тамошний отдел. Оттуда в Рим на переговоры с ведущими кругами и около 20 мая в Берлин, где все группы должны быть окончательно сформированы.
Конечно, он говорил обо всем еще подробнее, я даю здесь лишь резюме. Далее я резюмирую мои ответы, которые, конечно, пересекаются с его утверждениями. Воспроизвожу в качестве резюме:
Прежде всего я сказал ему, что не я покинул партию после 1923 года, а наоборот: вначале я сделал для первых шагов дела больше, чем кто-либо иной, еще при жизни Шойбнера-Рихтера. Никто не может упрекнуть меня в том, что я не посещал различных руководителей и не пытался согласовать свои убеждения с мнением различных политиков. Если же сейчас правительство Германии, в которое входят лишь лица, с чьими взглядами я ранее был несогласен, выставляет программу, упомянутую Полт[авцом], то я не считаю себя вправе работать против правительства, а могу лишь прекратить свою деятельность. Достаточно, если мне об этом сообщат. Нет необходимости в операции против (русских) монархистов в Германии, так как я — политик и достаточно лояльный человек, чтобы не уйти в оппозицию, работая против планов правительства. Кроме того такая работа представляется мне не имеющей шансов на успех. На это Полт[авец] ответил, что мне конечно никогда так не скажут, в политике такое никогда не делается. Я должен сам обдумать ситуацию и сделать соответствующие выводы. Политика Германии против России в сущности всегда была одинакова, так как Россия — заклятый враг Германии. В редких случаях, когда между странами царило взаимопонимание, это объяснялось либо ошибками немецких политиков, либо оказывалось временным тактическим ходом. Нынешнее правительство не позволит себе такие ошибки.
Я ответил, что не хотел бы терять время на обсуждение подобных тем, ведь для меня лично эта проблема сводится к очень узкому вопросу. Я считаю требованием дня необходимость объединения всех национальных сил против интернационалов всех мастей и особенно против коммунизма. Да и Англия сейчас еще вовсе не готова к союзу, так как находится во власти надправительственных структур[784]. Вопрос будущих отношений между Германией и Россией не стоит на повестке дня. На повестке дня стоит лишь борьба против большевизма. С этой точки зрения я полностью готов употребить свое влияние, чтобы создать русскую партию, которая пока не упоминает в программе о будущей форме правления и которая может вести переговоры с украинцами, кавказцами и т. д. чтобы разделить сферы борьбы с большевизмом территориально. Для этого вполне подходит младоросское движение при условии, что его центр будет перенесен из Парижа в Берлин. Сам я как неприемлемый человек останусь в стороне, поэтому все будут довольны. Но не может идти и речи о том, что младороссы с самого начала выступят с какими-то предательскими заявлениями против главы легитимистского движения. Это мое первое возражение. Второе возражение — подобное предложение мне должен делать не Полт[авец], а выбранный партией представитель ее руководства. Если же мне хотят сделать такое предложение через П[олтавца], то он должен иметь письменные полномочия на это. Он ответил мне, что идея с младороссами неплоха, но для партии малоприемлема, хотя он лично считает ее осуществление желательным. Но у него нет полномочий по этому вопросу, и он должен прояснить его в Берлине. Он спросил меня о деталях относительно «Ронд», что это за организация, кто ее возглавляет и пр. Он подтвердил, что эта партия была основана с косвенного одобрения Н[ационал-]С[оциалистов] как средство подорвать русские монархические национальные организации. «Ронд» у не будет позволено развиваться дальше, так как его ориентация на Великую Россию является, как уже упомянуто, неподходящей. На мой ответ, что «Ронд» тем самым сослужит громадную службу большевикам, он ответил, что в большой политике это роли не играет.
Таково в сжатой форме резюме нашей последней беседы. Если П[олтавец] говорил искренне и правдиво, то я могу быть ему лишь благодарен. Таким образом будет доказана необоснованность моих подозрений против него в последние месяцы. В этом случае я позволю себе лишь, глядя на свою четырнадцатилетнюю работу в Германии — таким же образом простофиля глядит на воздушные замки — рассчитывать на то, что мне прямо скажут о необходимости прекращения моей деятельности или о том, что мы можем работать вместе лишь в определенных рамках. В своих предыдущих письмах я уже писал Вам об этом и я надеюсь, что эта маленькая просьба будет исполнена. Мне бы было очень неприятно и болезненно, если из соображений дипломатической тактики мне позволят продолжать работу, которая сочтена не просто ненужной, но и вредной. Что можно делать в парламентском и демократическом государстве, конечно, нельзя продолжать в государстве национальной диктатуры.
Но если П[олтавец] рассказал мне нечто, что не соответствует действительности, а является сочиненным или приукрашенным им самим, то это, конечно, меняет дело. Но и в этом случае, полагаю, Вам будет полезно знать, что он рассказывает.
Заканчиваю мое письмо тем, с чего я его начал. Дорогой Арно Густавович, если П[олтавец] сказал мне правду, я прошу, чтобы для него его откровенность не имела неприятных последствий и чтобы он вообще не узнал, что я Вам об этом написал. В этом случае его поведение по отношению ко мне лояльно, так как он на протяжении многих лет пользовался моей поддержкой и отблагодарил меня за это. Я не хочу, чтобы он теперь пострадал и надеюсь, что Вы понимаете мои чувства и выполните мою просьбу.
С наилучшими пожеланиями Вашей супруге и Вам
с совершенным почтением
преданный Вам [подпись]
Немецкий язык, машинопись.
31 мая 1933
Дорогой Арно Густавович.
Получил ваш дружеский ответ от 17 мая. Я был очень обрадован, что все, сообщенное мне Иваном, оказалось неверным. Тем загадочнее, какие мотивы побуждают его такое рассказывать.
С 12 мая он в отъезде, вероятно поехал прямо в Берлин. Что он там делает, мне неизвестно, вероятно, Вы осведомлены об этом лучше, чем я.
Мой сотрудник в Гамбурге полковник барон Розенберг[785] пишет мне, что Кочубей[786] и его сотрудник Грач[787] пытаются организовать там русскую национал-социалистическую группу. Далее он пишет дословно:
Как и в Берлине берут все, что попадается под руку, не предпринимая ни малейшего отбора.
В гамбургскую полицию постоянно являются темные русские элементы с разоблачениями о тайных собраниях коммунистов, называя место, время и пр. Также они вызываются назвать различных агентов в среде русских эмигрантов. Порой кажется, что этих типов подсылают сами коммунисты. Здесь распространяется слух, что Орлов снова всплыл в Берлине и даже пользуется доверием в некоторых немецких кругах. С помощью этого господина немцам будет трудновато получить действительно хорошие сведения в русском вопросе. Мне также сказали что с протекции полковника Бишофа[788] в мюнхенских национал-социалистических кругах играет роль некто барон Е. Хан[789], который в балтийских русских кругах давно стоит в черном списке. Раньше в Курляндии они занимался в балтийском ландесвере шпионажем в пользу Англии. Позже он работал в Польше и был арестован за темные махинации. После года отсидки он появился в Чехословакии, но и там тоже был арестован. Наконец, он поступил на австрийскую службу и шпионил в Италии, где был разоблачен, но смог ускользнуть. Здесь он познакомился с Бишофом, который ему покровительствует. Мне сказали, что он служит сейчас в политическом отделе мюнхенского полицайпрезидиума.
Если то, что пишет барон Розенберг верно, то все время повторяется одна и та же картина: провокаторам и агентам враждебных стран повсюду удалось внедриться в национальные круги.
Сегодня я пишу Вам по частному делу, дорогой друг. С тех пор как национальные круги пришли к власти, меня преследуют неудачи. Как я Вам уже однажды говорил, в последние годы я получал от Штальхельма[790] ежемесячное пособие в 200 марок. В ответ от меня ничего не требовалось, это было лишь выражением их симпатии к моей деятельности и следствием хороших отношений между Дюстербергом[791] и мной.
После его ухода я не получал ничего и спросил у его преемника майора фон Штефани[792], могу ли я рассчитывать на дальнейшую помощь. С 1927 г. я не получаю больше поддержки от моих шефов, так как они сами практически разорены из-за того, что по требованию его превосходительства Людендорфа дали средства «на работу по подготовке будущего русско-немецкого экономического сближения» (в сумме около 400000 марок, см. мои свидетельские показания, копию которых я отдал Альфреду Владимировичу, когда был в Берлине). Поэтому деньги, которые я получал от Дюстерберга, были мне необходимы для содержания канцелярии, отправки почты и оплаты услуг секретарши. Часть была потрачена на работу моего берлинского отдела. На все мне не хватало, но доплачивать приходилось немного. Полгода назад эта сумма была уменьшена до половины, тут у меня уже возникли немалые сложности. После того, как эта помощь прекратилась совсем, я и вовсе не состоянии даже оплачивать свою переписку. Знакомая Вам фройляйн Кох[793] десять лет была моей секретаршей, до этого она работала в «Ауфбау», как Вы знаете. Фройляйн Кох сдала экзамены в Сорбонне и прекрасно говорит по-французски. Благодаря многолетней работе со мной она так хорошо ориентируется в моей деятельности, что замену ей в Германии найти будет непросто. В особенно трудные времена она работала на меня безвозмездно, из-за чего она по сей день в долгах, ведь кризис длился год (1927). Она имеет немецкое гражданство и придерживается национальных убеждений. Кроме работы на меня она дает частные уроки и сотрудничает с баварским новостным бюро (прежний владелец Кунцер) где в плохие времена получает лишь 22 марки в месяц. Если она ничего не будет получать от меня, ей не хватит средств к существованию. Поэтому обращаюсь к Вам с большой просьбой не найдется ли в Мюнхене какой-нибудь работы для фройляйн Кох — по линии Вашей партии. Вы спасете этим не только ее — ведь она уже работала с Вами и Альфредом Владимировичем — но и окажете очень большую услугу мне, ведь если фройляйн Кох будет иметь твердое место или какой-то заработок, она сможет на неделе выкраивать время для меня, чтобы помогать мне в моей работе, которая таким образом не остановится окончательно.
Пока Ваша партия не находилась у власти, я и мысли не имел бы обратиться к Вам с подобной просьбой, так как каждый пфенниг был Вам нужен на партийные дела. Однако сейчас эта услуга не слишком обременит Вашу партию. В последние пять лет фройляйн Кох сотрудничала в «Иллюстриртер Беобахтер» и господин Эссер[794] многократно письменно и устно выражал большое удовлетворение ее материалами. С тех пор как господин Эссер больше не редактирует «И[ллюстриртер] Б[еобахтер]», новый редактор хотя и берет все материалы, но ничего не публикует.
Прежде всего я хочу подчеркнуть, что Вы не только сделаете доброе дело, но и получите ценного сотрудника.
Если бы Вы напротив решили поддерживать мою деятельность как таковую, в том числе материально, то я не стал бы Вас беспокоить этой просьбой. Но так как этот вопрос вероятно будет решен не так скоро и кроме того пока не ясно, каким образом, и так как я уже в мае не смогу больше платить фройляйн Кох, я вынужден обратиться с этой просьбой. Возможно, Вы поговорите об этом с Альфредом Владимировичем, и он найдет способ. Я лишь прошу, чтобы это случилось быстро, так как отказ нового руководства Штальхельма был довольно неожиданным и поставил фройляйн Кох в катастрофическое положение. Отказ майора фон Штефани я получил письменно 22 мая сего года.
Несколько дней назад я поручил моему маленькому другу [Шабельскому-Борку] кое-что сообщить Вам, что, насколько я знаю, он уже исполнил. Таким образом Вы в курсе дел.
Пожалуйста, сообщите свое решение по возможности скорее по уже упомянутым причинам.
Пользуясь случаем, хотел бы сердечно поблагодарить Вас, дорогой друг, за Вашу постоянную готовность идти мне навстречу. С нетерпением буду ожидать ответов Альфреда Владимировича на мои письма от 6 и 26 апреля. Сказанное в прежних письмах — о важности открытого и конкретного ответа для моих дальнейших распоряжений — не буду подробно повторять, равно как и то, что лучше получить отрицательный ответ — как бы печален он для меня и для всего дела ни был — чем такая долгая неизвестность.
Кое-кто из друзей написал мне, что в паре правительственных учреждений лежат целые горы доносов и наветов против меня. Я написал уже в эти учреждения, что охотно готов дать открытый, детальный и исчерпывающий ответ по каждому конкретному случаю, и я подчеркнул, что подобный метод работы с доносами будет иметь для учреждений большое преимущество, так как при совместном анализе можно будет выявить личности провокаторов и агентов, которые ведут эту подрывную работу во вред нашим устремлениям по наущению враждебных организаций и групп. Во все годы моей работы в Германии, т. е. с 1920-го, я не поддерживал связи ни с каким иностранным правительством, ведомством, группой или разведкой, даже не соприкасался прямо или косвенно. Во все эти годы я был связан лишь с моими шефами и отдельными полностью российскими организациями. Что касается иностранцев, то я был связан лишь с немецкими национальными кругами. Мы вели жесткую борьбу против русских антантофильских эмигрантских организаций, а также против демократических и социалистических группировок внутри эмиграции. Отсюда ненависть этих разнообразных групп, которые с самого начала пребывания в эмиграции были связаны с разведками различнейших стран. Сейчас они ощущают смертельный страх, что я, возможно, благодаря совместной работе с сегодняшними правительственными кругами положу конец всей их деятельности и лишу их связанных с этим материальных благ.
Сердечный привет Вашей супруге, также от моей жены, которая благодарит Вас за Вашу внимательность и добрую память. Привет также Альфреду Владимировичу.
Преданный Вам [подпись].
Немецкий язык, машинопись.
14 июня 1933
Дорогой Арно Густавович.
Надеюсь, что Вы получили мое письмо от 30 мая. Не будете ли Вы столь любезны сообщить решение Вашего шефа и Ваше мнение по поводу моей просьбы, которую я направил Вам в связи с Софьей Эрнестовной. И в этом случае отказ лучше, чем эта обстановка неизвестности.
К Вашему сведению посылаю Вам копию письма, направленного мной в местную полицию. Надправительственные структуры и агенты всех интернациональных мастей перешли в генеральное наступление. Если сейчас быстро не разоблачить всех агентов, которые пробрались в различные ведомства правительства национальной революции, то последствия могут быть печальны, и поправить дело вряд ли уже удастся.
С дружеским приветом Вашей супруге, Альфреду Владимировичу и Вам,
преданный Вам [подпись].
Немецкий язык, машинопись.
14 июня 1933
Его Величества Императора Российского Кирилла
генерал для особых поручений
В. фон Бискупский,
генерал кавалерии
München, Franz Josefstr. 28/0
Tel. 32412
Уважаемый старший лейтенант!
В дополнение к истории относительно моей почты, о чем я информировал Вас в прошлую субботу, а также вследствие различных слухов и наветов (очаг клеветнической кампании находится в Берлине), о которых я говорил вам несколько недель назад, хочу сообщить Вам нижеследующее и прошу покорно поставить в известность начальника политической полиции.
1) Один из моих единомышленников в Берлине, старший лейтенант в отставке фон Шабельский-Борк сообщает мне в письме от 10 июня с.г., что послал мне два важных письма (от 5 и 7 июня) с различными подробностями относительно упомянутой выше клеветнической кампании и о различных русских эмигрантских группах в Берлине вообще. Оба письма до меня не дошли. Да и по прочей моей корреспонденции в последнее время видно, что ее вскрывали, в результате чего она доходит до меня со значительным опозданием. Если сие происходит по указанию соотв[етствующих] ведомств, я, конечно, не могу против этого возражать, но я полагаю, что и в этом случае я должен был получить оба потерянных письма после их досмотра. Скорее я опасаюсь того, что некто в Берлине прибирает к рукам направляемую мне корреспонденцию. Подобное за время моей работы в Германии (12 лет) уже случалось, так что приходилось предпринимать ответные действия.
Как я уже Вам говорил, с момента моего прибытия в Германию (1919) я неустанно тружусь над идеей сближения национальной Германии и будущей национальной России. Что, конечно, представляет большую опасность для различных международных сил и организаций, и они постоянно пытаются вставлять мне палки в колеса, причем зачастую, увы, используют моих соотечественников — как добровольных и невольных агентов. В первую очередь их, конечно, интересует моя корреспонденция. Они пытаются добраться до нее, частично за счет выкрадывания писем, частично же за счет того, что устраиваются в немецкие ведомства как специалисты по русскому вопросу или как переводчики.
По этой причине я прошу, если мои предположения неверны, и речь идет лишь о мерах со стороны немецких ведомств, не отдавать мои письма проживающим здесь русским для перевода. В начале двадцатых годов уже имели место случаи, когда такие переводчики и сотрудники ведомств использовали оказанное им доверие для того, чтобы работать против нас. Кроме того хочу сообщить Вам вот что: некоторые корреспонденты пишут мне шифром. Но это происходит не потому, что я хочу что-то скрыть от немецких ведомств — от немецких национальных кругов нам скрывать нечего! — а лишь вследствие изложенных выше опасений. Поэтому в случае необходимости я могу Вам (или ведомствам) всегда предоставить шифр, если содержание письма вызовет интерес.
2) Из Сербии я получил письмо от единомышленника, генерала Джунковского[795], от 6 июня. В нем он дословно пишет следующее:
«Генерал князь Вадбольский[796] (член русского общевоинского союза, бывшие “николаевцы”) сказал мне вчера, что имеет точные данные о твоем аресте немецкими ведомствами. Когда я ответил, что на днях получил от тебя открытку, он очень удивился, т. к. получил это известие из своего парижского центра».
Мой брат, статский советник в отставке фон Бискупский[797], живущий в Берлине, 10 июня сообщает мне следующее:
«Спешу известить тебя о том, что твои враги продолжают распространять компрометирующие тебя слухи. Несколько дней назад я получил срочное письмо от одной из наших кузин из Парижа. Она пишет, что князь Волконский[798] (тоже член организации бывших николаевцев) приходил к ней в гости и рассказал, что ее кузен в Мюнхене (т. е. я) арестован. Он выразил ей свои соболезнования. Вся русская колония в Париже говорит об этом. Она очень обеспокоена и просит открыть ей правду».
Несколько недель назад мой брат сообщил мне, что ему удалось установить тех, кто распространяет обо мне слухи. Это эмигранты, принадлежащие к упомянутому выше русскому общевоинскому союзу (РОВС), чей центр находится в Париже. У его представителя в Берлине есть собственные информаторы, которых русские эмигранты в шутку называют «белой Чека». Мой брат установил двух лиц, распространявших слухи: это бывшие офицеры белой армии (Врангеля) Симонидес[799] и Чехович. Мой вышеупомянутый сотрудник Шабельский-Борк передал имена этих лиц в берлинский полицай-президиум. Но и ранее целый ряд русских эмигрантов занимался клеветой на меня — прежние специалисты по русскому вопросу. Они официально работали на немцев, но на деле действовали по заданию групп, настроенных к Германии враждебно. Среди них были некто Гуманский, Папенгут-Мантейфель[800] (аферист), Гусев[801] и целый ряд других лиц, некоторые из которых уже разоблачены и высланы из Германии.
Обо всем этом я ставлю в известность мюнхенскую полицию, чтобы она могла ориентироваться на случай, если и в ряды местных русских кто-то внедрился. Это письмо также является дополнением к моему письму на имя мюнхенского полицай-президента от 30 марта с.г., копию которого я передал Вам при первом визите.
Моя просьба к Вашему ведомству заключается в том, что на случай, если выяснится, что мои письма цензурируются вовсе не немецкими ведомствами, а некими темными силами, Вы были бы так любезны известить меня об этом, чтобы я сам мог принять ответные меры.
Так как возможно, что просмотр писем, а также исчезновение некоторых, происходит не здесь, а в Берлине, я направляю копию этого письма и в берлинский полицай-президиум.
Как активно работают против меня русские антантолюбивые группы, показывает множество фактов, которые я здесь не привожу, чтобы не злоупотреблять терпением официальных ведомств. Я мог бы лишь добавить, что известие о моем аресте разошлось по всем странам, где живут русские эмигранты. Я получил известия об этом из Болгарии, Румынии, Чехии.
Прошу извинить покорно, что отвлекаю внимание официальных ведомств своими личными делами.
Остаюсь,
с совершенным почтением.
Перед отправкой этого письма я получил известие из канцелярии моего шефа, что и туда (он живет на юге Франции) дошло известие о моем аресте.
Немецкий язык, машинопись.