«Находясь на службе в должности ст[аршего] следователя особого отдела 43 стрелковой дивизии, 33 армии, во время боевых действий в конце декабря 1941 г. или в начале января 1942 г. — точно не помню, в районе Полотняного завода юго-западнее города Калуги[261], я в составе всей дивизии попал в окружение немецких войск. Вначале под командованием командира 43 стрелковой дивизии генерал-майора, по фамилии которого я сейчас не помню, пытались выйти из окружения в направлении города Москвы организованным порядком, но во время продвижения мы преследовались все время немцами, боеприпасы выходили, и дальнейшее совместное продвижение могло привести к большим потерям, поэтому было дано указание из окружения выходить отдельными группами, не на восток, а в направлении города Спас-Деменск[262]. Я в то время находился в группе 20 человек, которую возглавлял начальник особого отдела 43 стр[елковой] дивизии ст[арший] лейтенант госбезопасности Кузнецов… В пути следования в направлении Спас-Деменск, дней через семь после окружения, мы были в лесу обстреляны регулярными немецкими войсками, в результате чего вся наша группа была рассеяна. Я остался с Кузнецовым, двумя солдатами из взвода особого отдела и двумя солдатами комендантского взвода дивизии…»[263].
В данном отрывке обращают на себя внимание следующие два момента: 1) Спас-Деменск и Полотняный завод как основные географические пункты, связанные с окружением; 2) указание на звание командира стрелковой дивизии — генерал-майор. Если принять эти два утверждения как истинные, можно сделать вывод, что Краснощеков, скорее всего, рассказывал о первом окружении 113-й дивизии, которое имело место в начале Битвы за Москву — в октябре 1941 г. при образовании печально известного «вяземского котла». 43-я армия, в состав которой входила дивизия, выбиралась через боевые порядки наступавших на Вязьму войск немецкой 4-й танковой группы из района Спас-Деменска в направлении на Полотняный завод и далее на Малоярославец. Дивизией в это время командовал генерал-майор Иван Андреевич Пресняков, о котором известно, что 16 октября 1941 г., будучи раненым, он попал в плен, содержался в нескольких лагерях и в начале 1943 г. в Германии был расстрелян за антинемецкую агитацию. Возможно, короткое время нахождения Краснощекова в дивизии после присвоения ей нового номера и то, что в момент первого окружения она входила в состав не 33-й, а 43-й армии, как раз и объясняет возникшую путаницу. Таким образом, напрашивается вывод, что во время второго окружения 113-й дивизии в ходе Ржевско-Вяземской наступательной операции (январь — апрель 1942 г.) Краснощеков уже не служил в ее рядах, либо служил, но истинные обстоятельства, при которых он затем попал к партизанам, существенно отличаются от изложенных в показаниях.
О том, что же произошло на самом деле, можно только гадать. Либо Краснощекова просто подвела память, и он перепутал обстоятельства двух окружений, и его дальнейшие показания в общем и целом соответствуют действительности, либо он скрыл факты своего пленения, попытки сдачи в плен или даже перехода на сторону противника и сотрудничества с ним в качестве агента, внедренного в партизанское движение. В последнем случае все показания Краснощекова о событиях, происшедших с ним до лета 1943 г. являются сплошным вымыслом. К сожалению, никакими другими материалами, способными пролить свет на эти события, мы не располагаем. Посему нам придется вновь обратиться к показаниям Краснощекова, не забывая о том, что относиться к приводимым им фактам следует с величайшей осторожностью. Все дальнейшее изложение событий основано на показаниях подследственного, уточненных показаниями свидетелей и дополнительными материалами.
В конце января 1942 г. группа окруженцев из шести человек во главе со старшим лейтенантом госбезопасности Кузнецовым вышла в район Спас-Деменска, где встретилась с тремя партизанами, очевидно, отправлявшимися на выполнение некой поставленной им задачи. Не зная, поначалу, с какими людьми им приходится иметь дело, окруженцы представились военнопленными, отставшими от основной группы и ищущими дорогу в лагерь. Партизаны предложили им присоединиться к своему отряду, снабдили продуктами, и на следующий день на обратном пути взяли с собой. В отряде Кузнецова, Краснощекова и бывших с ними красноармейцев встретил командир с петлицами сержанта РККА, который отправил их отдыхать. Шесть дней спустя Кузнецов с Краснощековым, как командиры Красной армии, были переданы в десантный отряд майора Осипова, действовавший в 30 км от того отряда, где они оказались вначале. Чтобы сопроводить их на новое место, из отряда Осипова прибыли четыре человека, одетых в красноармейскую форму.
В течение трех дней особисты жили в землянке вместе с десантниками. За это время Кузнецов заболел и был отправлен в партизанский госпиталь, а затем эвакуирован самолетом на «большую землю». Краснощеков же через три дня был вызван к Осипову, которому подробно рассказал свою биографию и обстоятельства прихода к партизанам, а также сообщил о том, что является сотрудником особого отдела. «Ну, хорошо, — сказал Осипов, — будете сколачивать отряд, а сейчас можете идти отдыхать, и когда потребуется, тогда вызовем»[264]. Еще около шести дней Краснощеков томился вынужденным бездельем, а потом был вызван Осиповым, который сообщил, что в 30 км от места расположения десантной группы в 12 часов ночи самолет должен сбросить с парашютами груз (агитационные материалы, посвященные дню Красной армии) и радистку. Краснощекову было указано место выброски и поручено возглавить группу из 48 десантников для розыска и доставки сброшенного груза и радистки. Задание было выполнено: все материалы, сброшенные с самолета, доставлены в штаб, а радистка, как оказалось, в тот раз не была сброшена. Также, по словам Краснощекова, он с другими десантниками несколько раз выполнял задания разведывательного характера.
21 марта 1942 г. ему со взводом десантников было поручено заминировать железную дорогу в 5 км от станции Демидовка. Однако при выполнении задания десантники были обнаружены немецкой охраной, завязавшей с ними перестрелку, которая продолжалась до темноты. Не выполнив задания, Краснощеков со своим взводом возвратился к месту расположения десантной группы в 15 км от железной дороги, однако там уже никого не было, и взвод отправился по следам группы, надеясь разыскать ее. Пройдя несколько километров, десантники встретились с партизанским отрядом «Дяди Вани» и были представлены его командиру, который рассказал им, что он имеет задачу занять станцию Демидовка, чтобы захватить оружие. Краснощеков решил присоединиться к ним со своим взводом, преследуя цель, «во-первых, участвуя в боях против немцев, завоевать доверие Осипова, и, во-вторых, — искупить вину по невыполнению своего задания по взрыву железной дороги»[265]. 23 марта 1942 г. в 3 часа утра отряд «Дяди Вани» со взводом Краснощекова начал наступление на станцию Демидовка, которое было немцами отбито. В бою Краснощеков получил два ранения: штыковое в грудь и пулевое в левую руку, и ранним утром следующего дня в бесчувственном состоянии был взят немцами в плен, очнувшись в деревянном бараке на окраине станции. Вместе с ним было пленено около 20 партизан.
Из Демидовки пленных отправили в Смоленск, где Краснощекова поместили под стражу при лагере военнопленных на Краснинском шоссе. Здесь он пробыл примерно месяц, пока выздоравливал после ранений, и за это время один раз (26 апреля 1942 г.) вызывался на допрос, когда сообщил о себе установочные данные, изменив при этом отчество на «Александрович», год рождения на 1914-й, скрыв факт своей принадлежности к госбезопасности, но назвавшись помощником начальника разведотдела штаба дивизии. Последнее вызвало интерес к личности Краснощекова со стороны немецких спецслужб, и несколько дней спустя через Брест-Литовск он был направлен в Варшаву в управление Службы безопасности СД. Здесь его вначале поместили в одиночную камеру при СД, продержав там два дня, очевидно, в целях карантина, а 2 мая 1942 г. перевели в тюрьму «Павьяк». В своих показаниях Краснощеков утверждал, что содержался в этой тюрьме 14 месяцев — до июля 1943 г., однако более вероятно, что этот срок следует отсчитывать с момента его пленения (24 марта 1942 г.), в противном случае выстраиваемая хронология противоречит объективным фактам. Так, Краснощеков свидетельствует о том, что в офицерском лагере в деревне Нидерлибке, где действовал «Политический центр борьбы с большевизмом», он оказался еще до ликвидации немцами этой организации, что в действительности произошло в начале июня 1943 г. Следовательно, показания Краснощекова о его пребывании в немецких тюрьмах — в Варшаве, а затем в Берлине, можно принимать лишь с соответствующей хронологической поправкой, конечно, если только они не являются полным вымыслом.
В показаниях от 8 июня 1945 г. Краснощеков подробно освещает допросы следователем СД. Разумеется, подследственный не приводит никаких компрометирующих его фактов, однако в связи с этим становится непонятно, почему он избежал суда и отправки в концлагерь и к нему вдруг проявили интерес более высокие инстанции германских спецслужб. По всей видимости, в мае (согласно показаниям — в июне) Краснощекова переводят в Берлин, в тюрьму на Александерплац, где ему было суждено провести еще около 20 дней. За это время его снова вызывали на допрос и предлагали сотрудничать с германской разведкой, осуществляя шпионаж за представителями русской белой эмиграции. Возможно, немцы предполагали внедрить Краснощекова в одну из эмигрантских организаций, однако он, по собственным словам, отказался, сославшись на состояние здоровья, подорванное длительным содержанием в тюрьмах. Работавший с Краснощековым офицер якобы пришел к выводу, что его подопечный нуждается в «перековке» в антисоветском духе и решил ввести его в круг военнопленных офицеров, которые под патронажем СД уже занимались планированием организации в глубоком тылу Красной армии массового повстанческого движения.