С нелегким сердцем я принял предложение Атауллы.
Мы погрузили свою ношу на коня Атауллы и на закате двинулись в путь. И не глухими, темными ущельями, а по открытой, оживленной дороге. Когда же вовсе стемнело, мы оказались на пути, по которому обычно шли караваны, и решили примкнуть к одному из них, дабы не наткнуться на отряд англичан.
Спустя какое-то время мы углубились в надежно укрытую от посторонних глаз впадину, поели, напились чаю и долго беседовали, прежде чем лечь спать. Каравана все не было. Подложив под головы что попало и чем попало укрывшись, мои спутники вскоре уснули глубоким сном уставших, измученных долгим путем людей, а Атаулла так захрапел, что, казалось, горы сдвинутся от его мощного храпа.
Только я не мог уснуть, все думал о предстоящей встрече, пытался предугадать ее исход, и то, о чем буду говорить, и как поведу себя в том или ином случае… Все было так неясно, так непредсказуемо, что минутами я терялся, одна мысль исключала другую, в голове царил хаос… Я ворочался с боку на бок, слегка покашливал, надеясь таким нехитрым способом разбудить Атауллу и попытаться выудить из него еще хоть что-нибудь, что помогло бы мне яснее представить цель нашего путешествия. Однако он продолжал безмятежно спать, и храп его способен был заглушить не только мой робкий кашель, но, вероятно, и весенний гром.
С давних пор я привык перед сном, лежа в постели, читать. Я читаю, а Гульчехра уже крепко спит, и изредка я с нежностью поглядываю на ее длинные темные ресницы, на чуть-чуть приоткрытые губы, которые словно бы улыбаются или ждут моего прикосновения. И когда я осторожно целовал ее, ресницы начинали подрагивать, она прижималась ко мне своим стройным бархатистым телом.
Конь Атауллы вдруг громко заржал. Я вздрогнул от неожиданности, поднял голову, прислушался и, хотя ничего не услышал, все же, зажав в руке наган, подошел к коню.
Он стоял, перебирая ногами и навострив уши. Нет, значит, что-то не так… Оглядевшись по сторонам, я различил всего в нескольких шагах от нас, на краю впадины, два силуэта — то ли это были волки, то ли шакалы. Я нагнулся в поисках камня, чтобы спугнуть хищников, и, едва швырнул первый камень, как услышал за спиной спокойный голос Атауллы:
— Чем сражаться с волками, лучше бы спали. Надо же и вам отдохнуть!
Но едва я лег, как снова на меня нахлынули противоречивые мысли, сомнения, тревоги. Я так и не сумел уснуть и не переставал удивляться олимпийскому спокойствию Атауллы, который тут же захрапел с удвоенной силой, и на лице его было написано такое умиротворение, будто спал он в своей спальне, на уютной, мягкой овчине. Ничто не смущало его покоя — ни чужая обстановка, ни бродившие поблизости волки. Вот что значит сила привычки!
Под утро я все же уснул, но Атаулла вскорости растолкал меня и сообщил, что идет караван. Действительно, где-то вдалеке слышался перезвон колокольчиков. А когда мы, совершив намаз, пили чай, караван уже приблизился вплотную.
Трудно сказать, сколько в нем было навьюченных верблюдов. Они шли следом за красивым серым конем в серебряной сбруе, на котором восседал грузный чернобородый всадник. Лицо его было суровым, неприступным.
Атаулла поспешил навстречу караванбаши[20], первым протянул руку. Все остальные, среди которых был и я, присоединились к погонщикам, — так мы условились заранее.
Я шел рядом с молодым джигитом, вероятно, моим ровесником. Это был простой и общительный парень. Он рассказал, что принадлежит к племени масуда, погонщиком работает уже пять лет, в прошлом году женился и уже имеет дочку. О караванбаши он отозвался нелестно: злонравный и алчный человек.
К полудню мы достигли первого английского поста, расположенного умно и удобно — дорога здесь упиралась прямо в поросшее лесом ущелье. Еще по пути Атаулла подскакал ко мне и наспех стал инструктировать, что я должен ответить, если англичане зададут мне такой-то вопрос, а что — если другой. И тут же поспешил к Асаду.
Вокруг поста бродило много солдат, в большинстве индийцы, но среди офицеров я не увидел ни одного индийца, — наверно, им не доверялись офицерские чины. Офицеры чувствовали себя уверенно, их головы были горделиво подняты, они размахивали стеками и властными голосами отдавали команды.
Один из них, рыжеватый, с причудливо подстриженной бородкой, приблизился в сопровождении нескольких солдат к караванбаши, протянул ему руку. Тот вежливо и даже приветливо поздоровался, — по всему было видно, что они встречаются не впервые. А с Атауллой рыжий офицер едва раскланялся и, тут же обернувшись к своим солдатам, распорядился проверить вьюки. Затем вместе с караванбаши они направились к разбитым в стороне от дороги палаткам.
— Это передовой пост англичан, — тихонько сказал мне Атаулла. — А войска расположены по ту сторону ущелья.
Солдаты без особой тщательности проверяли вьюки — опустили на колени несколько верблюдов, пошарили, убедились, что почти везде была пшеница; наткнувшись на урюк или изюм, солдаты задерживались подольше: набивали дармовыми лакомствами карманы и пазухи и с довольными улыбками отходили.
Караванбаши и рыжебородый англичанин вновь приблизились к нам. Они стали прощаться, но, перед тем как караван двинулся в путь, офицер подозвал Атауллу и что-то ему сказал. Тот, в свою очередь, поспешил ко мне.
— Он хочет побеседовать с вами, — сказал он.
А я подумал: уж не продал ли нас этот гад караванбаши?..
Караван стал удаляться, переливчато зазвенели колокольчики на шеях верблюдов.
Офицер пригласил нас в палатку, где стояли стол и несколько грубо сколоченных стульев. Усевшись, он оглядел каждого из нас долгим и изучающим взглядом. Я выдержал его, не опуская глаз.
Мы оба были капитанами, я и этот английский офицер. У него было приятное лицо, открытое и приветливое, он выглядел лет на тридцать пять, не больше, и, глядя на него, я думал: «Вот ведь куда его занесло! Из далекой Англии — к нам, в Вазиристан! А я здесь, на своей земле, в своем доме, должен лебезить перед ним. Но почему? С какой стати?»
Рыжеватый офицер обратился к нам на нашем родном языке — на языке пушту:
— Говорят, ваше село где-то здесь, рядом?
— Да, — подтвердил Атаулла. — Из этого ущелья идет дорога вправо, вот в конце ее и находится село Сарвара-хана.
— Отлично! — сказал офицер и, выдвинув ящик стола, извлек из него несколько фотографий. Перебрав их, он взял одну, повернул к нам лицевой стороной и спросил: — Вам знаком этот человек?
На фотографии был изображен мужчина с усами и надменным выражением глаз. Вероятнее всего, это и был тот самый Осман-хан, который бежал из английской крепости.
— Нет, — твердо сказал Атаулла и покачал головой. — Я нигде не встречал этого человека.
Вслед за Атауллой мы повторили то же.
Рыжий офицер свел на переносице пушистые брови и долго глядел из-под них на каждого из нас, будто пытаясь по лицам понять, лжем мы или говорим правду. Потом строго сказал:
— Это Осман-хан. Человек, посягнувший на честь Великобритании. Беглец! — Красивое, холеное лицо офицера покраснело от гнева. Он показал нам вторую фотографию и продолжил: — А это — английский офицер, которого Осман-хан насильно увел из крепости. — Держа обе фотографии в руках, к нам лицом, англичанин сказал: — Тот, кто обнаружит этих людей и доставит их нам, получит десять верблюдов, нагруженных зерном. Понятно?
Атаулла вытаращил глаза и с придыханием переспросил:
— Десять верблюдов, нагруженных зерном? Так вы сказали?
— Да, именно так.
— Ну, тогда можете не волноваться, — махнул рукой Атаулла. — За такую награду их найдут даже под землей! Все пойдут искать…
Офицер протянул оба снимка Атаулле.
— Покажите их односельчанам… — И, подумав, добавил: — А тот, кто найдет английского офицера, получит еще и пятизарядную винтовку.
Атаулла внимательно всматривался в оба лица, будто пытался что-то вспомнить. Потом сунул снимки в карман. Офицер меж тем показал нам третью фотографию и уверенно сказал:
— Ну, уж этого-то вы, конечно, знаете!
Атаулла смотрел-смотрел, вздыхал-вздыхал и наконец сказал с таким видом, словно испытывал неловкость от очередной неудачи:
— Нет… Этот по облику вообще не здешний, таких у нас нет.
— Верно! — воскликнул офицер. — Вот это ты верно сказал: не здешний! Это — Ленин. Вождь русских разбойников!
— Неужто? — воскликнул Атаулла. — Да как же оказалась в наших местах фотография такого русского?
— Ее распространяют разные смутьяны из Дели. — Офицер скрежетнул крепкими белыми зубами. — Скажите всем: тот, кто укажет на человека, распространяющего такую фотографию, будет щедро награжден. А кто будет укрывать таких людей, тех привяжут за ноги скачущих коней или просто убьют из пушки. Ясно? — И офицер встал и указал нам на дверь. — Ступайте!..
Мы вновь оказались в лесистом ущелье, но довольно быстро преодолели его, и едва солнце стало клониться к закату, как перед нами открылась плоская равнина. По эту сторону ущелья тоже оказался пост, однако нас никто не остановил. Но как только мы его миновали, Атаулла, слегка дернув меня за рукав, сказал:
— Посмотрите влево. Но не останавливайтесь…
Я повел глазами в сторону востока и увидел вдали от дороги целый палаточный лагерь. Палатки белели на огромном расстоянии, а вокруг них царила суета, как на базаре. Да, по всему видать, что здесь расположились солидные силы! Это подтвердил и Атаулла, когда с большой дороги мы свернули на тропу, ведущую к его селу.
— Это — английские войска, — сказал он. — Они прибыли на прошлой неделе; говорят, артиллерия. Гром пушек от их учений докатывается до нашего села.
Я старался представить себе, на каком же расстоянии от границы дислоцировались англичане, и пришел к выводу, что прежнее сообщение, будто они приблизились к границе чуть не вплотную, соответствовало действительности: британский лев рычал, упершись мордой прямо в нашу землю. Достаточно было одного прыжка…