— Браво, адвокат! — воскликнул майор и по своей привычке смеяться, когда ничего смешного не происходит, громко расхохотался. — Я вижу, не зря вы провели в Англии шесть лет. Еще бы годика три-четыре…
— Тогда бы, возможно, — неучтиво прервал майора полковник Эмерсон, — адвокат научился более реалистично оценивать жизненные ситуации. — И он обратился к Юсупу: — Вот вы рассказываете о жизни английских крестьян. Но разве эта жизнь свалилась на них с неба? — Юсуп промолчал. — Нет, молодой человек, нынешний уровень цивилизации достался английскому крестьянству не так просто, как вы думаете. Много пота было пролито на протяжении веков. Сегодня четвертая часть планеты находится под опекой Великобритании, иначе говоря, более полумиллиарда населения земного шара получает от нас помощь. Думаете, легко нести такое бремя? Но мы несем его, идя на жертвы, несем добровольно — только ради исполнения долга гуманистов, ради нашей христианской миссии. Вот во имя чего мы идем на риск и носим оружие!
Лицо Эмерсона преобразилось, оно было одухотворенным, оно пылало горделивым сознанием своего нравственного превосходства. И голос звучал так убежденно, что можно было и впрямь подумать, будто он верит в свою философию. «Христианская миссия… Долг гуманистов…» Эх, если бы можно было встать и сказать!.. Сказать этому сытому, гладкому, велеречивому полковнику, как дорого обходится человечеству эта лживая, пустая философия!.. Но я обязан был сидеть молча да еще делать вид, что разделяю этот колонизаторский бред!
А полковник меж тем, чуть передохнув, продолжил так, будто паузы и не было:
— Однако мы не собираемся нести это бремя вечно. И в Индии тоже не намерены оставаться до бесконечности. Только станет ли в Индии лучше, если завтра мы ее покинем?
— Упаси аллах! — воскликнул Чаудхури и тяжело вздохнул. — Немедленно возобновятся междоусобицы, начнутся беспорядки, вспыхнет пламя ненависти, вражды, и даже те робкие ростки цивилизации, какие вы с собою принесли, быстро зачахнут. Мы отдаем себе в этом отчет, господин полковник. Но вы же сами здесь слышали, что творится в Пенджабе, — он охвачен огнем. Народ целыми отрядами уходит в Афганистан. В газетах пишут, что в Бомбее, Мадрасе, Бенгалии — беспорядки, смутьяны жгут все вплоть до лавок. Вот что нас тревожит! Конечно, господин полковник, вы лучше нас понимаете положение, и, возможно, что мы, как говорится, из мухи делаем слона или, по восточной пословице, снимаем штаны, не видя воды…
— Ха-ха-ха! — снова рассмеялся майор, но на этот раз в его смехе слышалось высокомерие, он как бы снизошел до этой грубоватой шутки. — Меткая пословица! Если применить ее к создавшейся ситуации, то получится, что вы снимаете штаны, еще не видя большевиков, — так?
Чаудхури не понравилось такое истолкование его слов, но и полковник, как мне показалось не был доволен поведением Джеймса. Покосившись на него, он заговорил:
— Большевизм, конечно, серьезный недуг, опасный недуг. Если бы не он, мир бы уже стабилизировался: война кончилась, немцы поставлены на колени… Во всех нынешних смутах виновны большевики и только большевики! — В голосе полковника опять зазвенели гневные нотки, он тяжело дышал. — Возможно, вы уже слышали, что готовится специальный закон о реформах в управлении Индией. Вскоре Индия обретет права доминиона. Экстремисты же пытаются опередить события, они учатся у большевиков, и потому в борьбе с большевизмом мы не пойдем ни на какие уступки, мы будем вырывать его с корнем! Ни большевикам, ни их приспешникам пощады не будет! Вы слышали о событиях в Амритсаре. Кое-кто хочет свалить их на генерала Дайера. Ложь! Генерал Дайер не виновен, он — солдат, он выполняет приказы. — Внутреннее волнение полковника все более отчетливо проступало на его лице, черные усы как-то странно подергивались, голос срывался. Он глотнул из своей рюмки коньяка и заговорил снова: — Из Лондона поступил приказ об усмирении Амануллы-хана. Установлено, что он действует по указке большевиков. Борьба с ним и будет борьбой с большевиками, а в подобных схватках не может быть места пощаде. Амритсарские события могут повториться и здесь. Учтите это, и пусть народ знает: меч обнажен, и это уже необратимо!
Тяжелое молчание нависло в комнате и длилось, казалось, бесконечно. Но полковник прервал его. Он в упор посмотрел на меня и с недоброй ухмылкой сказал:
— Что-то гость из Кабула помалкивает…
— Кабульцы считают себя тенью эмира, — вставил майор и, задрав подбородок, снова расхохотался. — Когда произносится имя его величества, они не только слова сказать, но и чихнуть не смеют. — И совершенно неожиданно для окружающих закончил стихами:
Как тень, за царем надо следовать всюду,
Угадывать надо любую причуду.
Придворным не следует громко плеваться,
И ветры пускать, и чихать, и чесаться[38].
Разве не так? — обратился он ко мне.
Меня просто распирало от злости. Я мог бы ответить майору стихами похлеще тех, что прочитал он, но не имел на то права. И потому вынужден был сказать нечто прямо противоположное тому, о чем думал, лишь бы попасть в тон:
— Как-то раз человек поймал голосистого петуха и хотел его прирезать. Но петух взмолился: «Пощади меня, и я буду твоим петухом, буду кричать только тогда, когда ты прикажешь, и только то, что ты прикажешь…» Так не спасают ли люди эмира свои жизни тем же способом, каким спасся от смерти петух?
— Браво! — воскликнул майор.
А полковник лишь повернул ко мне свое непроницаемое лицо и не сказал ни слова.
Открылась дверь. Английский офицер отдал честь, и, вскочив с места, майор вышел. Вскоре он вернулся и одними глазами попросил последовать за ним полковника. Оставшиеся за столом поняли, что произошло нечто неожиданное, и напряженно ожидали возвращения англичан.
Оказалось, что в машину генерала Кокса была брошена бомба. Генерала в машине не было. Погиб его адъютант и тяжело ранен шофер.
Мне было очень важно уловить, какое впечатление произвело это известие на сидящих за столом. В глазах Юсупа, как мне показалось, вспыхнули какие-то радужные искорки; Низамуддин покачал головой и нервно затеребил кончик бороды. А Чаудхури тяжело задышал и удивленно воскликнул:
— Аджаба!..
Затем полковник обратился ко мне:
— К сожалению, мы не смогли спокойно и обстоятельно побеседовать с вами. Если не возражаете, встретимся завтра за чашкой кофе. О времени вам сообщат…
— Благодарю вас, господин полковник, — сказал я, и все поднялись со своих мест.
Мы проводили англичан. Юсуп о чем-то поговорил во дворе с Низамуддином и Чаудхури и исчез, а мы трое вернулись в дом. И тут Низамуддин обратился ко мне голосом, в котором были и озабоченность, и чувство вины:
— Поверьте, я никак не ждал их появления.
— А я ждал, — спокойно ответил я и улыбнулся Низамуддину, давая понять, что не вижу за ним никакой вины. — Я знал, что здесь мне не избежать встречи с англичанами, так что не печальтесь. Более того, эта встреча была полезной — мне многое стало ясно. Вы же сами слышали слова полковника: «Можете считать, что война началась». Яснее не скажешь, что о взаимопонимании уже не может быть и речи.
— Но ведь вы, я думаю, и не считали, что англичане занимаются пустыми угрозами? — Низамуддин налил в свою пиалу чаю и поглядел на меня в ожидании ответа. — Они хотят одной пулей сразить двух зайцев: то есть, объявив поход на Кабул, вынудить Амануллу-хана отказаться от своих намерений. Иначе говоря, нанести сокрушительный удар по революционным силам Индии. И это — в момент, когда страна подобна бурлящей реке, готовой вырваться из берегов! Сегодня вспышки народного гнева учащаются, разрастаются, грозят привести в движение всю страну… Подумайте сами, ведь за годы войны более полутора миллионов семей потеряли кормильцев. Куда ни глянь — голод, нищета. От одной только «испанки» погибло около одиннадцати миллионов индийцев! А повседневные притеснения со стороны колонизаторов и местных правителей? В Бомбее больше ста тысяч человек участвовало в бунте, направленном против англичан. Более ста тысяч! — горячо повторил Низамуддин. — И англичане не могут не чувствовать, что под их ногами начинает гореть земля и пламя может взметнуться в любой момент. Они понимают это и ищут выхода!
Наконец-то вернулся тот молодой джигит, которого Низамуддин посылал к Махмуду-мулле. Он открыл дверь, и сразу, в первую же секунду, по лицу его можно было понять — случилось что-то недоброе. Переминаясь с ноги на ногу, он молча глядел на Низамуддина, пока тот наконец не спросил:
— В чем дело? Отчего ты молчишь?
— Англичане арестовали муллу Махмуда, — дрожащим от волнения голосом сказал джигит. — Я и сам-то едва ноги унес…
Меня бросило в жар.
— Я сказал младшему брату муллы, что вы здесь, — добавил юноша, глядя на меня.
— Да-а-а, — сокрушенно протянул Чаудхури. — Стало быть, я был прав, когда сказал: полковник Эмерсон просто так не стал бы являться в наши края!
А я подумал о том, что завтра должен встретиться с Эмерсоном с глазу на глаз.
6
Я проснулся, когда солнце уже взошло. Постель Низамуддина была убрана, и я подумал, что он вышел совершить намаз. Я стал одеваться, потом, не торопясь, вышел во двор, и в этот момент до меня донеслись выстрелы.
Я замер, насторожился. Выстрелы прекратились, и я услышал за спиною чей-то старческий голос. Согбенный старик неслышно подошел ко мне. Он горестно покачивал головой и говорил:
— Ночью кто-то хотел убить самого главного англичанина, но этот проклятый остался жив, а те, кто были с ним, тоже из англичан, отдали душу аллаху. В городе такой переполох! Поарестовали многих… — Он умолк, потому что вновь раздались выстрелы. — Вот, слышите? Прямо хоть не выходи из дома!
Появился Юсуп, спросил старика, где Чаудхури и Низамуддин.
— Где ж им быть! — ворчливо откликнулся старик. — Дежурят. Ведь лавку-то едва не спалили!