— Да! — вполне серьезно сказал Хайдар-ага. — Причем волкодавом!.. Не испытав серьезного укуса, в наше трудное время нельзя стать настоящим джигитом.
Палас, закрывающий вход в пещеру, резко откинулся, и вошел человек с закругленными усами, смуглый, крепкий, ширококостный. Я сразу подумал, что это Осман-хан.
Мы познакомились. За ужином и чаем непринужденно разговаривали. Постепенно те, кто пришли со мною познакомиться, стали расходиться. Поднялись и Хайдар-ага с Атауллой, причем Атаулла бросил на прощание:
— От нашего храпа вы все равно не уснете, так что лучше мы переночуем в другой пещере.
Мы остались вчетвером: Осман-хан, Юсуп, Асад и я. Заговорили о событиях последних дней, об аресте муллы Махмуда… Потом перешли к положению в Индии, обменялись мнениями о национальных силах, оказывающих сопротивление англичанам…
— Вот если бы эти силы удалось объединить, — сказал я, — тогда в тылу у англичан можно было бы организовать крупные акции.
Юсуп возразил: он считал, что это еще далеко от реальности.
— Я думаю, — начал он, — что силы, борющиеся в Индии с англичанами, можно разделить на три группы. Первая — это умеренные. Сюда входят, прежде всего, члены Национального конгресса и Мусульманской лиги. Они стремятся добиться независимости Индии умеренными, мягкими мерами, опасаясь наступать на хвост английскому льву и, наоборот, даже заигрывая с ним. Они призывают воздействовать на англичан словами, убеждением, верят, что те наконец сами поймут, какие надежды живут в сердцах индийцев. В этой группировке есть люди, особенно молодые, которые душой и телом преданы делу революции, однако все их усилия бесплодны, потому что у них нет ясной, четкой программы действий, такой, какая отвечала бы требованиям жизни. — Юсуп отпил несколько глотков чая. — Вторая группа — наша группа, то есть те, кого колонизаторы и их прислужники из местных называют экстремистами. Мы — сторонники открытой, решительной борьбы с англичанами. Если не бить нападающего, он решит, что ты безрукий. Англичане бьют нас ежедневно и ежечасно, почему же мы должны принимать это безропотно? Человек закаляется в борьбе, на удар надо отвечать контрударом! — Высокий лоб Юсупа перерезала поперечная морщина, его густые брови сошлись над тонким, прямым носом. — И наконец, третья группа, — продолжал он. — Сюда входят колеблющиеся, те, кто мечется между двумя первыми группами, бросается то влево, то вправо… — Он прямо посмотрел на меня. — Ваши друзья в Кабуле, люди Махендры Пратапа, тоже принадлежат к этой группе. Они хотели бы освободить Индию, но не своими руками, а силами, привлеченными извне. И потому в Москву, к Ленину, едут люди в надежде, что большевики введут в Индию свои войска. Уверен, что это пустая затея. Во-первых, Россия сама охвачена огнем; во-вторых, не кто иной, как Ленин, сказал: революция — не товар, который можно экспортировать в другие страны…
Беседа становилась все более жаркой и оживленной. Я завел разговор о неудавшемся покушении на генерала Кокса. И тут, вперив в меня взгляд своих жгуче-черных глаз, Юсуп раскрылся до конца.
— Это сделали мы! — сказал он. — И остается лишь пожалеть, что этого гада в машине не оказалось!
Я посмотрел на него с восхищением. Сколько же мужества, сколько страсти в этом джигите! Такие, как он, не ведают страха. Свою единственную жизнь он отдал бы во имя народа и посчитал бы это счастьем. Да, иного чувства, чем восхищение, Юсуп не мог вызвать!
Разговор вновь вернулся к мулле Махмуду: как вызволить его на свободу?
Юсуп сказал, что виновник ареста муллы — Сарвар-хан; сам мулла содержится под усиленной охраной в военном гарнизоне. Осман-хан добавил, что сейчас подступиться к гарнизону невозможно, это исключается.
— По-моему, — сказал он, — есть всего один путь к освобождению муллы: надо похитить Сарвара-хана. (Мы посмотрели на Османа-хана с удивлением.) Да-да! — подтвердил он. — Именно похитить! Как угодно! Вытащить его хоть в мешке, хоть любым другим способом…
Юсуп рассмеялся:
— Интересно, как это удастся втиснуть его в мешок!
— Ну, не в мешок, так в чувал, дело не в этом! — настаивал на своей мысли Осман-хан. Подкрутив кончики усов, он продолжал: — Заполучив в свои руки Сарвара-хана, мы одним выстрелом убьем двух зайцев: дадим понять сердарам и ханам, чего им может стоить угодничество перед англичанами, — это раз! А главное — обменяем Сарвара-хана на муллу Махмуда и этим окажем великое благодеяние всему народу.
— Да, но пойдут ли еще англичане на такую сделку? — усомнился Юсуп. Он глянул на свои массивные часы с золотой цепочкой и перевел взор на Османа-хана. — Может, скорее они согласились бы отдать муллу за пленного капитана?
— Нет! — решительно возразил Осман-хан. — Капитан нам нужен! Он — офицер штаба, мы не случайно охотились именно на него: он много знает. И надо заставить его заговорить. Кроме того, в отношении Сарвара-хана давно надо было перейти к решительным действиям, он наглеет день от дня, и если его не унять, число ханов и сердаров, которые окажутся в ловушке у англичан, будет расти. Так что действовать надо быстро и решительно.
Юсуп поддержал план своего соотечественника.
— Да, — сказал он, — надо зажать Сарвара-хана в огненном кольце. — И обратился ко мне: — А каково ваше мнение?
В Кабуле мне было поручено встретиться с Сарваром-ханом наедине и попросить его дать свою подпись под обращением к ханам и сердарам Вазиристана. Но из только что услышанного разговора можно было заключить, что Сарвар-хан окончательно определил свои позиции и открыто сотрудничал с англичанами. В таком случае, нужно ли с ним встречаться? Ведь он вполне может сдать меня англичанам! С другой стороны, быть может, то, что я буду говорить с ним от имени его величества эмира, заставит хана призадуматься и пересмотреть свои позиции? И, совсем уже размечтавшись, я подумал о том, что Сарвар-хан согласится, тайком встречаясь с нами, информировать нас о планах англичан. Такое сотрудничество могло бы дать самые благоприятные и неожиданные результаты. Но не наивно ли на это надеяться?..
Я поделился этими мыслями со своими собеседниками. Осман-хан откровенно удивился:
— Но понимаете ли вы, какую опасность представляет для вас такая встреча?!
Юсуп отозвался менее определенно.
— Глядите сами, — сказал он, — только мы ни на грош не доверяем Сарвару-хану. Но если Кабул дал вам такое задание, а вы сами допускаете мысль, что встреча может оказаться полезной, — что ж, рискуйте. Сарвар-хан — очень влиятельный человек, и, если удалось бы переманить его на нашу сторону, этим можно было бы многого добиться.
В общем, так или иначе, но я твердо решил, что встреча должна состояться.
8
Когда рассвело, я, совершив омовение и намаз, направился в пещеру, где содержался под охраной пленный английский офицер. Капитан завтракал. Я приветствовал его по-английски, и, от удивления отставив в сторону пиалу, он окинул меня долгим и надменным взглядом и лишь затем, едва шевельнув губами, отозвался на приветствие.
Не дожидаясь приглашения, я присел и, в свою очередь, пристально оглядел капитана. Это был невысокого роста человек лет сорока, поджарый и бледнолицый. Щеки его запали от худобы, губы едва виднелись из-за того, что все лицо поросло густой и какой-то пыльной щетиной. Иссиня-голубые глаза смотрели с откровенной злобой, даже, пожалуй, со звериной свирепостью. Ноги англичанина были скованы цепью, один конец которой, прикрепленный к столбу, завершался массивным замком.
Осман-хан говорил мне, что капитан держится вызывающе высокомерно и разговаривать не желает. И действительно, он вел себя не как пленный, а скорее, как своенравный хан. Уставившись в какую-то точку в каменной стене пещеры, он словно и не замечал меня — продолжал жевать и запивать еду чаем.
Но надо же было хоть попытаться вызвать его на разговор!
— Я тоже капитан, — начал я для пробы. — Только афганской армии. Мне хотелось бы поговорить с вами.
Пленный искоса скользнул по мне взглядом, затем саркастически улыбнулся и сказал:
— Английский язык вы освоили неплохо. Но удалось ли вам воспринять хоть элементарные нормы поведения англичан?
— О да! — воскликнул я. — Мы научились пьянствовать, мешать виски с содовой водой, научились проводить время с женщинами сомнительной репутации. Да! — громко воскликнул я. — Кое-чему мы все же у вас научились! Но не всему… Мы не умеем, например, играть в поло на чужой земле, не умеем, сидя на шее слабого, оценивать взглядом чужие окрестности… — Я видел, как в глазах англичанина закипает ненависть, но он молчал, не перебивал меня, и я продолжил: — Я слышал, что чуть не полжизни вы провели на Востоке, и считаю себя вправе задать вам встречный вопрос: а восприняли ли вы хоть что-то из восточных нравов? (Капитан и не подумал отвечать.) Почему же вы молчите, капитан? Ведь я-то не ушел от вашего вопроса!
Капитан наконец обернулся ко мне.
— Я думаю! — резко сказал он, и его острая бородка мелко задрожала. — Причем знаете, о чем я думаю? Сколько раз вас, афганцев, топтали, а вы все еще не отучились предъявлять ультиматумы! — Капитан усмехнулся и закончил не без яда: — Видимо, вы не мыслите себе жизни без смертоносного огня!
Честно говоря, я не ожидал столь циничного и злобного ответа. Капитан просто пылал от негодования. Сейчас уже не только бородка, но все его тщедушное тело дрожало от ненависти. «Сколько раз топтали, а все еще предъявляете ультиматумы…» Что такому скажешь? Этот человек преисполнен ложным сознанием собственного величия. Он считает нормой сидеть на твоей шее да еще погонять тебя же, согнувшегося под его тяжестью и бессловесного. Это тоже философия. Философия сильных. Тех, кто опирается на губительную мощь пушек.
Во мне клокотала кровь. Вот он сидит на цепи, в полутемной пещере, со скованными ногами, а послушайте, как разговаривает, как угрожает! Хотелось схватить его за ворот и бить, бить, бить по лицу. Но передо мною был поверженный враг, он не мог себя защищать, он был скован, а пользоваться бессилием противника я не мог. И, стараясь подавить приступ гнева, заговорил почти спокойно: