Утром, в обычное время, я пошел на службу. Никому из товарищей, даже Ахмеду, я ни слова не сказал о вчерашнем визитере. Мне надо было видеть эмира — и только эмира! С другой стороны, если я, вместо того чтобы сидеть на своем рабочем месте, буду дожидаться в приемной встречи с эмиром, то вполне могу оказаться в поле зрения какого-то английского агента, которому поручено следить за каждым моим шагом. Мне и без того казалось, что за мною следят и вокруг незримо кишат англичане.
Едва я открыл папки с делами и начал листать информационные материалы о России, как был вызван к министру. Сам не знаю почему, но сердце мое забилось учащенно и гулко, стук его отдавался в висках. Не вчерашняя ли история стала известна господину министру? Вполне возможно, что сотрудники полиции видели, как капитан Фрезер входил в мой дом, и, по долгу службы, доложили об этом.
Как изматывает тревога! Холодный пот выступил на моем лице, я старался овладеть собою, но это давалось с трудом. Господин министр вполне законно мог поинтересоваться, почему до сих пор я никому не доложил о визите капитана Фрезера? Чего, собственно, ждал?
Однако, к счастью, все эти опасения оказались напрасными. Министр заговорил о предстоящей поездке, о некоторых ее деталях. И, лишь выслушав его, я рассказал о капитане Фрезере и попросил, чтобы господин министр как можно скорее передал мой рассказ его величеству эмиру.
Вскоре оказалось, что сообщение это было еще более важным, чем я мог думать. Эмир вызвал меня к себе незамедлительно, выйдя из-за стола, пошел мне навстречу, протянул руку и спокойным тоном сказал:
— Садись… Господин визирь мне все доложил.
В кабинете находился и начальник полиции. Он рассказал, что предстоящая миссия в Москву весьма заинтересовала англичан. В Кабул прибыли матерые разведчики во главе с полковником Эмерсоном. Усмехнувшись, начальник полиции добавил:
— Они сейчас изыскивают самые немыслимые способы, как бы проникнуть во дворец. Но мы делаем все, чтобы парализовать их усилия.
И он подробно изложил планы полиции.
Выслушав его, эмир довольно долго молчал. Нервно поглаживая усы, он ходил взад и вперед по ту сторону своего обширного стола, вид у него был крайне усталый, измученный, бледность и красноватые отечные веки говорили о бессонных ночах. Потом он глянул искоса на висевший на стене обнаженный меч и заметил:
— Кто-то из мудрецов сказал: «Если меч станет точить неумелый человек, то лучше вовсе его не точить». Разведка, я думаю, подобна боевому мечу, причем если отточенный меч заносится неожиданно, то чаще всего его заносит чужая рука. Мы научились сыпать пулями, бить из пушек, но вот исподволь, незаметно расставлять сети, создавать, так сказать, невидимый фронт, — в этом, признаться, мы еще слабы. Но этому необходимо научиться! Нужно иметь острые мечи, тупыми в бою ничего не достигнешь.
Судя по настроению эмира, он был крайне возмущен тем, что Эмерсон осмелился послать ко мне своего человека.
— Уму не постижимая наглость — направлять в дом афганского офицера английского разведчика, предлагать афганскому офицеру какую-то грязную сделку!.. — И, помолчав, заключил, к крайнему моему удивлению: — Ты должен туда пойти. И вести себя так, будто принимаешь их условия, — не мне учить тебя лицедейству…
Я встал, собираясь уйти, но эмир остановил меня:
— И учти: английские разведчики — ушлый народ. И коварный. Чуть зазеваешься — можешь и со скалы в пропасть случайно сорваться — это я говорю и в переносном, и в буквальном смысле слова. И мы не сумеем тебе помочь. Все сейчас будет зависеть от тебя самого, от способности маневрировать, от чутья. Твердо запомни это!
Затем мы вместе с начальником полиции попытались представить себе хоть примерный ход предстоящей мне встречи, проанализировали все могущие возникнуть ситуации. Он пожелал мне удачи — и мы расстались.
4
Итак, в назначенный час я должен был явиться в назначенное место.
Я вышел из дома, когда солнце уже закатилось за горы, вечерние улицы были оживлены, люди расходились по домам, город жил своими привычными вечерними заботами.
Мне предстояло проделать долгий путь, — означенная в записке улица находилась на самой окраине города, где и я-то, давний житель Кабула, кажется, никогда не был. Я дошел до узенькой улочки, огороженной по обе стороны глиняным забором, миновал ее и оказался на пустыре — каменистом и просторном. Идти по камням было трудно, то и дело я оступался и едва удерживался на ногах. Ко всему этому откуда-то появились два здоровущих пса, встретивших меня зловещим лаем. Хорошо еще, что в руках у меня была толстая палка. Я бросил ее в собак, видимо, в одну попал, потому что раздался визг и оба пса бросились наутек.
Я приблизился к холмам и тут услышал за спиной глухой кашель. Я остановился, прислушался. Мне почему-то казалось, что это должен быть капитан Фрезер.
Так и оказалось. Но капитан был не один. Вдвоем они довели меня до самых холмов, какой-то тряпкой завязали глаза и помогли сесть на коня. А позади уселся сам Фрезер. Словно молотя зерно, он долго кружил на одном и том же месте, чтобы полностью дезориентировать меня, и наконец двинулся. Конечно, я никак не мог бы сказать, куда мы скакали, в каком направлении. Ясно было лишь то, что с каждой минутой город оставался все дальше и дальше.
Мы ехали примерно полчаса, так, по крайней мере, мне показалось. Затем капитан Фрезер остановил коня, помог мне спешиться.
Вокруг было тихо, как на кладбище, — ни звука ниоткуда, ни даже собачьего лая.
Когда капитан сорвал с моих глаз повязку, я увидел, что мы оказались в тесной хибарке, потолок которой едва не касался голов. Два маленьких окошка были наглухо закрыты, пахло промозглой сыростью: видимо, давно уже эта хибарка не обогревалась. В углу горела керосиновая лампа с сильно закопченным стеклом, стояло несколько табуреток — и ничего больше!..
Указав на одну из табуреток, Фрезер улыбнулся мне своими маслянистыми глазами и сказал:
— Не взыщите, господин капитан. Рад бы пригласить вас в более комфортабельное место, но что поделаешь?! Такова наша с вами жизнь — жизнь разведчиков. Вы ведь тоже разведчик и, как я слышал, неплохо поработали по ту сторону границы…
Он был слегка пьян. Предложив мне закурить, он уселся против меня на такой же грубой табуретке и продолжил:
— Да, поработали вы, как говорят, неплохо. Но скажите — чего добились? Да н и ч е г о! — сам же ответил он, тем более, что я молчал. — Вот ведь какая у нас с вами неблагодарная профессия! Скитаемся бог весть где, не спим ночами, а в итоге… Хм! — хмыкнул он себе под нос. — Полуобнаженных женщин, развлекающих людей в ресторанах всякими там канканами, ценят выше, чем нас с вами! Не приведи господь — умрет какая-то из них, на другой день все газеты гудят о потере, описывают красоту, фигуру, грацию… А если что случится с нами?.. Ни имени не назовут, ни заслуг не оценят, просто уложат в могилу в твоем очередном маскарадном костюме — и будь здоров! В лучшем случае высекут на надгробном камне: «Капитан Равшан». Большего не жди…
Я смотрел на Фрезера с удивлением. Сейчас это был совсем не тот наглый и язвительный человек, что вчера нагрянул ко мне домой. И слова его, и поведение — все было иным. Неужели он так пьян? Сначала мне показалось, что он выпил самую малость.
Фрезер словно почувствовал мое недоумение.
— Может, думаете, я пьян? Нет! — резко сказал он. — Дело не в рюмочке коньяка, которую я действительно пропустил за ужином. Просто иной раз нервы сдают: работа изнурительная! Ну, сами посудите: если бы вчера в вашем доме или сейчас, здесь, я оказался в руках у людей эмира, — что бы со мною сделали? — Вопрос был риторическим, и я не откликнулся. — Из моей кожи сделали бы вожжи — вот что! — Он тяжело вздохнул и закурил вторую сигарету. — А ведь я не выбирал эту профессию! Это война мне ее навязала! Так что я, как и вы, лекарь поневоле…
Он разглагольствовал бы, вероятно, еще долго, если бы в хибару не вошел полковник Эмерсон. На нем было облачение ахуна: белые штаны и рубаха, тонкий халат, тюрбан, а на ногах кандагарские башмаки… Короткая бородка, явно идущая к его лицу, была тщательно расчесана. Вообще он выглядел довольно привлекательным, белая одежда красиво оттеняла смуглость лица и глубокую черноту глаз.
Остановившись у порога, Эмерсон внимательно и долго глядел на меня. На мне был гражданский костюм — тот самый, в каком Эмерсон уже видел меня при первой встрече, когда я был «купцом».
— О господин купец! — воскликнул полковник, будто меньше всего ожидал увидеть меня здесь. — Действительно, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе! Вы не шли к нам — мы пришли к вам! Интересно все же, почему вы не сдержали своего обещания? Сбежали — и нам пришлось вас разыскивать… — Он шагал по тесной полутемной комнатке из угла в угол, поглядывая на меня, потом остановился и продолжил свою речь: — Еще тогда, в доме Чаудхури, я понял, что никакой вы не купец, и потому пригласил вас на чашечку кофе с глазу на глаз. Вам, вероятно, интересно, как я догадался? Ну, я и это скажу, но не сейчас. Сами знаете, настоящий разведчик — непременно психолог, и главное в нашей работе — проникнуть в душу человека и его мысли, суметь нащупать уязвимое звено, ахиллесову пяту, так сказать. Вот, к примеру, вы… Вы пришли на назначенное место, так? Почему пришли? От страха?.. — Он глядел в мои глаза, как смотрят гипнотизеры, и я выдержал этот длинный взгляд. — Нет, господин купец, вы непохожи на труса! К тому же вы — один из тех немногих, кому эмир доверяет свою жизнь. Вы — близкий эмиру человек! Далеко не всех он приглашает в свой дворец на ужины, далеко не каждому дано сидеть за одним столом с Сурейей-ханум! — Полковник покосился на капитана Фрезера, который как статуя стоял в сторонке, и спросил: — Как вы считаете, капитан? Я прав?
Капитан закивал головой:
— Да, конечно… Далеко не все могут не то что сидеть за одним столом с Сурейей-ханум, но просто даже видеть ее лицо без чадры!