Турки сочли нового посланника неучтивым и надменным. На деле же все обстояло значительно сложнее. За какие-то полвека Россия осуществила стремительный рывок и стала могучей европейской державой. На смену «птенцам гнезда Петрова» пришло новое поколение русских дипломатов. Если каких-то сорок лет назад П. А. Толстой в одном из своих донесений Петру I сетовал, что турки «в почтении меня Презирают не только пред цесарским и французским, но и пред иными послами и житье мое у них зело им нелюбо», то Неплюев-младший не сносил ни малейшего ущемления своих прав по сравнению с представителями других европейских стран в Константинополе.
— C'est le point de principe[2],— настаивая на своем, говорил он, поджимая упрямые сухие губы.
Слово «принцип» произносили тогда на французский манер — «прэнсип», и было оно новым в устах русских дипломатов.
В принципах Андриан Иванович был тверд, да и характером крут. Ошибок не прощал, что однажды чуть не стоило Обрескову карьеры.
Случилось это в 1747 г. В ту пору в Константинополе объявился некто Федор Иванов, выдававший себя за сына соправителя Петра царя Ивана Алексеевича. Самозванца взяли под арест, и Обрескову было поручено доставить его в Россию. Но по дороге, в Айдосах, Иванов, усыпив бдительность охраны, поднял крик, будто он подданный султана и желает принять Мйгометанство. Турки отбили самозванца и стали угрожать самому Обрескову. Русскому дипломату пришлось спасаться от разъяренной толпы и возвратиться назад в Константинополь. Неплюев, понимая, что держать Обрескова в Константинополе небезопасно, отправил его в Россию.
С тяжелым сердцем возвращался Алексей Михайлович в Петербург. Однако в столице нашлись заступники — и уже в следующем году Обресков снова оказался в Константинополе в чине армейского капитана.
Не подумал он, что с этих пор не доведется ему побывать на родине целых двадцать лет.
6 ноября 1750 г. с Неплюевым, которому только что исполнилось 38 лет, на приеме у прусского посланника случился апоплексический удар. Андриан Иванович умер так же мужественно, как и жил. Его перенесли в посольство, но он отказался от исповеди. Служивший при посольской церкви иеромонах Иосиф в письме к псковскому архиепископу Симеону Тодорскому не преминул злорадно прокомментировать это событие: «И по приметам прежних лет жития его как в России, так и в Стамбуле не был он совершен христианин, но или лютер, или совсем атеиста, понеже имел великое обхождение с англицким послом, а тот явный атеиста».
Через три месяца после смерти Неплюева Обресков был назначен поверенным в делах, а в ноябре 1751 г. — посланником в Константинополе, или, как значилось в его послужном списке, послом 111 класса. В докладе Коллегии иностранных дел о назначении Обрескова говорилось: «Сей майор Обресков для того способным к тому признается, что он уже тамо при здешних резидентах Вешнякове и Неплюеве около 10 лет и в тамошних поведениях довольное знание имеет».
Читателя может сбить с толку путаница с наименованием должности Обрескова — резидент, посланник, посол III класса. Дело в том, что европейская дипломатическая практика в середине XVIII в. — в 1815 г. на Венском конгрессе это будет введено в норму международного общения — признавала послов трех рангов: чрезвычайного и полномочного посла, полномочного посланника (посла II класса) и министра-резидента (посла III класса). Послы первых двух рангов обладали более широкими полномочиями и могли принимать многие решения на месте. Министр-резидент же формально был не более чем передаточным звеном в общении своего двора с тем, при котором он был аккредитован, у него не было «полной мочи» на принятие ответственных решений самостоятельно, без соответствующих директив.
Конечно, ранг посла определял и уровень двусторонних отношений. Россия стремилась иметь в Константинополе посланника (посла II класса). В 1741 г. Вешнякову были присланы два комплекта «кредитивных грамот» на «полномочного посланника» и «резидующего посланника». Однако Порта отвечала (не без влияния западных послов, ревниво оберегавших свое первенствующее положение при турецком дворе), что «характер полномочного посланника здесь… не в обыкновении». Петербург разрешил Вешнякову использовать ранг резидента, признававшийся Портой. Согласно представлениям турок, министры-резиденты были «капы-кетхудасы», т. е. доверенными лицами русских монархов при дворе султана.
В дипломатической переписке Обрескова называли то посланником, то резидентом. Формально он был послом III класса, неполномочным, но, по существу, действовал как лицо, облеченное достаточно широкими полномочиями. Этого требовали как характер русско-турецких отношений, так и быстро меняющаяся обстановка в турецкой столице. Вопросы, обсуждавшиеся на конверсациях с турецкими чиновниками, были порой так щекотливы, что требовали ответов быстрых и неуклончивых. Ждать инструкций из Петербурга не приходилось — путь из Константинополя до северной столицы занимал немногим менее месяца. Довольно часто Алексей Михайлович вынужден был действовать на свой страх и риск — «в силу слабого моего разумения» — не без доли некоторого кокетства, отписывал он в Коллегию иностранных дел.
К 1751 г в послужном списке Алексея Михайловича значилось немало успешно выполненных ответственных поручений. Став к 34 годам главой русской дипломатической миссии в одной из важнейших в то время для внешней политики России столиц, Обресков соединял в себе энергию молодости с немалым дипломатическим опытом, приобретенным к тому же в сложный и ответственный период.
Переменились и личные обстоятельства Алексея Михайловича. В конце 1751 г. он женился и был счастлив в браке с Марией-Ангелиной, по отцу англичанкой, а по матери гречанкой из Карамании.
К несчастью, брак Алексея Михайловича длился недолго. Осенью 1767 г. Мария-Ангелина в одночасье скончалась, неосторожно приняв слишком большую дозу лекарства. Обресков остался с четырьмя детьми: сыновьями — Петром, Михаилом и Николаем — и дочерью Катенькой. Старшему сыну — Петру — было 15 лет, дочери — полтора года.
Дела в Константинополе Обресков вел решительно и умело. Он считал, что «задачей самокрайнейшей нежности» является заключение торгового трактата с Турцией. Этот вопрос давно уже попал в число главных. Еще в 1723 г. по указу Петра I была создана компания при темерникском порте, посредничавшая в доставке русских товаров и развитии торговли с Турцией. Однако дело не пошло. В 1762 г. компания прекратила свое существование.
Между тем русское купечество и набиравшая силу литейная промышленность были заинтересованы продавать в Турцию холсты, чугун, железо, канаты, свечи, масло, икру и меха.
Мытарства русских купцов, отваживавшихся на свой страх и риск вести торговые дела с Турцией, хорошо описал курский купец Михаил Однорядкин, шестнадцать лет торговавший в Турции, Польше, Молдавии, Архипелаге и на Средиземном море. В записке, поданной им в 1762 г. в Комиссию о коммерции, М. Однорядкин жаловался на плохое качество турецких судов, неумелых шкиперов, большие пошлины, взимаемые в Крыму. Свои товары — особенно железо, канаты, коровье масло и сало — русским купцам приходилось продавать по дешевке и в долг, в то время как цены на закупавшееся в Турции сырье для русских суконных и шелковых фабрик были высокими.
Вешняков и Неплюев пробовали ставить перед турками вопрос о торговом договоре, но безуспешно.
Не преуспел в этом вопросе и Обресков, хотя и потратил на переговоры с турками немало времени и денег.
В тревожное время довелось ему работать в Турции.
Неспокойно было на границах. Еще в 1760 г. Россия начала строительство крепости св. Дмитрия, будущего Ростова-на-Дону. Гурки, считавшие, что крепость строится в пределах так называемой барьерной зоны, которую по Белградскому миру Россия не имела права укреплять, предпринимали ряд резких демаршей перед Обресковым. Раздражение Порты вызвало и укрепление другого пограничного с Портой района — елизаветинского военного поселения Новая Сербия, переименованного в 1762 г. в Новороссию, а также предпринятое в 1758 г. по просьбе запорожцев перемещение Сечи на 15 верст выше по Днепру.
Крымские походы Миниха, стоившие России тяжелых людских и материальных потерь, имели одно положительное следствие. После них на три десятилетия, до 1769 г., татары прекратили набеги, опустошавшие южнорусские окраины. Тем не менее хан Крым-Гирей, заклятый враг России, неустанно искал повода для того, чтобы спровоцировать новые осложнения в отношениях между Россией и Турцией. Обрескову приходилось все время быть настороже.
В Семилетней войне (1756–1763) Турция участия не принимала, но громы сражений, разворачивавшихся в Европе, докатывались и до Константинополя. Обрескову не раз приходилось умерять воинственность султана, которую на этот раз настойчиво разжигали послы Пруссии и Англии.
В 1759 г. прусский король послал в Константинополь под видом шведского коммерсанта своего агента фон Рексина с поручением добиться заключения договора о военном союзе между Пруссией и Османской империей. В том, что этот союз так и не был заключен, немалая заслуга Обрескова.
Однако после воцарения Петра III и последовавшего за ним резкого поворота в русской внешней политике антипрусские действия Обрескова вызвали в Петербурге сильнейшее неудовольствие. В Константинополь полетело указание «стараться о том, чтобы Порта начала военные действия против Австрии».
Однако втягивать Порту в Семилетнюю войну на стороне Пруссии Обресков не стал и донес в Петербург, что считает это дело невозможным.
Несомненно, Обресков совершил поступок, который мог стоить ему по крайней мере карьеры, продлись царствование Петра III хотя бы на месяц.
Однако смелый ответ из Константинополя на сумасбродный приказ читала уже Екатерина. В полной мере оценила она мужество и патриотизм Обрескова. «За сохранение чести и благопристойности двора» Алексей Михайлович получил орден Анны I степени и прибавку к жалованью.