Волк входит в дом через распахнутую дверь. Ступает тенью на мягких лапах. Большой. косматый.
“Не бойся его, Фредерико. Волк хороший”.
Я тяну руки и обнимаю его за шею. Шкура пахнет снегом и дождём. Она мягкая, я тону в ней. Волк тихо урчит. Ласковый, как собака. Играет, позволяет гладить себя по спине и трепать хвост.
“Мы с тобой, Фредерико, — говорит мама, и за спиной волка появляется волчица. — Мы всегда с тобой. Пойдём, здесь скоро станет опасно. Мёртвые слышат тебя”.
Бегу за ними, бросив одеяло. Плевать, что на улице ночь и мёрзнут босые ноги. Тени ведут сквозь толпу. Мертвецы лениво оборачиваются к нам, но ближе не подходят.
Пить, мама, я хочу пить.
Рядом колодец. Ведро привязано верёвкой к валу. Я кручу ручку, чтобы достать себе воды. Пить. бездна. как же хочется пить.
Почему они такие, мама? Что им нужно от меня?
“Деревенские? Они давно умерли, Фредерико. Их бросили не в землю, а в колодец. Рыбы обглодали кости, но черви остались. Пей, мой мальчик. Пей воду.
Ведро тяжёлое, вода чёрная. Внутри копошатся те, кто наелся мёртвой плоти. Я лью воду на ладони, страшась того мига, когда посыплются черви. Волки торопят, жажда мучает, и вдруг сон исчезает.
— Не ссорься с Франко, сын, — звучит напоследок мужской голос. — Мама плачет, когда вы ругаетесь.
Сокол с резким выдохом открыл глаза. Тело насквозь промокло под толстым одеялом. На груди противно каталась влага, уже не впитываясь в ткань. Амелия укрыла, когда уходила, но на углу широкой кровати сидела не она. Цепной пёс Плиния водил ладонью в воздухе.
— Вечно мне приходится волноваться о тебе, Фредерико. На пьяного ты не похож, на больного тоже. Почему тогда лежишь здесь?
Спать ему хотелось. Мысли до сих пор текли медленно, но тумана в голове стало меньше. Сокол понимал, что он сейчас один в потайной комнате рядом с сильнейшим магом, и отбиваться от него нечем. Меч лежал на полу в ворохе одежды, магия не подчинялась.
— Я лечить тебя пришёл, а ты за оружие хватаешься, — укоризненно покачал головой Франко.
Синий камзол носил, не снимая. Будто жалования от Дартмунда не хватало, чтобы нормально одеваться.
— Кто бы говорил, — фыркнул сильнейший маг. — Воины Клана Смерти с рождения в чёрном. Всё, что вы можете выбрать из одежды — цвет исподнего. Даже не его фасон.
— Военную форму будем обсуждать? — язык у Сокола едва ворочался. — Или ты уже наконец уберёшься отсюда?
— Не дерзи старшему брату. Мало тебя пороли в детстве. Как родился, мама с тебя пылинки сдувала. Меня тошнило от твоего имени. “Фредерико сел, Фредерико пошёл, Фредерико сам поел”. А убирать за тобой, как думаешь, кого заставляли? Вот то-то же. Я утром ещё спросонок глаза не открыл, а уже тащил тебя в уборную. “Франко отведи его пописать”. Ага. Штаны сними, хозяйство крошечное достань, разлепи. А то слиплись, понимаешь ли, за ночь шарики с трубочкой. И струя потому летела не в дырку, а куда угодно. Маленький фонтанчик от Фредерико. Доброе утро, братец.
Хотелось бросить в него сгусток огня, но на ладони ни одной искорки не появилось. Кудрявый маг то злился, то смеялся в голос. И продолжал водить рукой, гоняя по телу Сокола заклинание-диагност.
— Так ты из детской ревности решил увести у меня невесту? Материнского внимания не хватило?
— Оставим пока Амелию в покое, — отмахнулся Франко. — Ты сам наломаешь дров, больше от меня помощи в вашем расставании не потребуется. Не посудомойка, так ведьма. Не ведьма, так продажная девка в твоей постели обязательно появится. Ты же не умеешь по-другому, Фредерико. Для тебя женщины — игрушки. Средство скрасить досуг.
— А ты любишь её по-настоящему, — поморщился Сокол. — Неподкупной, искренней и чистой любовью. Хватит, я устал слушать бред. Говори то, за чем пришёл и уходи.
— Что ты с собой сделал? — нахмурился старший Гвидичи. — Я ни у кого не видел такую кашу в голове. Стёртую память пытаешься вернуть? Ты идиот? Способности колдовать ты уже лишился, после второй попытки разум потеряешь. И ради чего? Ради воспоминания, как я утром водил тебя в уборную? Кстати, что-то уже вернулось? Мне можно больше не распинаться, доказывая, что мы братья?
— Сон я видел, — неожиданно для себя признался Сокол. — Отца и мать в образе волка и волчицы. Они были оборотнями?
— Нет, ты бы знал, — тряхнул кудрями Франко. — Способность трансформироваться я заблокировать не могу. Проверял на медведях Плиния и на наших, доморощенных оборотнях. Глухо там. Слишком крепко животная сущность врастает в душу. Никак не выдрать. А волки во сне… Ты вроде умён, но так глуп. Сон — сплошная метафора. Игра больного сознания. У отца плащ был зимний со шкурой волка на воротнике. Последние годы, когда мы жили вместе, в Бессалии была настолько паршивая погода, что он носил его, не снимая. Вот ты и запомнил. Хватит, Фредерико, остановись. Двадцать лет прошло, от родителей даже пепла не осталась. Что тебе даст возвращение памяти, кроме лишних страданий?
“Правду”, — крутилось на языке, но Сокол молчал.
Теперь когда Франко пришёл в потайную комнату Амелии с фальшивой заботой, он ещё больше поверил, что в прошлом скрыто нечто важное.
— Уходи, мне на службу пора. Некогда с тобой о прошлом разговаривать.
— Какая служба? — возмутился Франко. — Спи давай. А мне, и правда, пора. До встречи.
Он приложил палец ко лбу в прощальном жесте и ушёл через книжный шкаф.
Неста я нашла не сразу, пришлось спросить у дежурного, где он сейчас находится. Зато сам заместитель Сокола лишних вопросов задавать не стал. Пробежался взглядом по записке, вскинул брови и как-то понимающе усмехнулся. Как будто командир ему прямым текстом написал, что ночует у меня в спальне и просит не мешать уединению.
"Он не может знать", — успокоила я себя.
Вернуться в комнату с пустыми руками не позволила совесть. Сокол явно потерял много сил из-за побочного эффекта зелья. Вот только Бояна не сказала, можно ли его кормить.
"Суп не помешает", — решила я.
Кому когда-то мешал бульон с овощами? По-моему, никому и никогда.
На кухне одуряюще пахло выпечкой и мясом.
— Сара, — позвала я повариху. — Ты тут?
— Тут, лина Амелия, — ответила она, выныривая из-под стола с противнем. — Что-то случилось? Списки для закупок я передала лине Иллае. С живым человеком работать приятнее. Хотя дети скучают по Сирае.
— Да, лина Иллая нас спасла, — я потянула воздух носом, но пирожки перебивали любые эмоции. — Есть что-то на первое? Суп или похлëбка?
— Фасолевый с бараниной, — отчиталась кухарка, приподнимая крышку огромной кастрюли. — Накормить вас?
— Да, налейте с собой, пожалуйста, — я вытянула шею. Выглядело блюдо аппетитно. — Только побольше мяса.
— Много мяса женщинам вредно, — подала голос Малия. Она несла поднос с грязной посудой так призывно виляя бëдрами, будто за углом прятался Сокол и подглядывал. — Откладывается жиром на боках.
Да, в клане иногда говорили, что еда бывает мужской и женской. Причём всё сытное и вкусное доставалось мужчинам, а нам полагалось есть фрукты, овощи и иногда десерты.
— Следите за своими, Малия, — холодно ответила я. — Жених укатил в столицу. Не облюбовал ли чужие бока?
— Мужчинам свойственно иногда отвлекаться, — посудомойка с грохотом поставила поднос на стол. — Вернëтся, никуда не денется.
Ох и плохо она знала Сокола. Вот уж кто мог "деться" куда-нибудь при любых обстоятельствах. Уж сколько раз к нам приходил бледный Магнус и говорил, что сын ушёл на очередное задание и мало шансов на возвращение.
— Ну не скажи, — фыркнула Сара. — Иной мужик так голову потеряет, что назад не вытащишь за уши.
— Со мной такого не случится, — отрезала Малия. — Идите ешьте, лина Амелия.
Чёрный перец перекрыл аромат выпечки, и я довольно улыбнулась. Бесила меня недоневеста Сокола. Злила одним своим присутствием, а уж когда рот открывала — выводила из себя.
— Ну конечно, мужчины ведь уходят только от плохих жён и невест, — я закатила глаза. — С хорошими они честны и обходительны.
Малия злобно посмотрела на меня и открыла рот, чтобы ответить. Но её остановила Сара. Грохнула половником об кастрюлю и перевела всё внимание на себя.
— Кстати о мужских прегрешениях, — понизив голос, начала она. — Вам, конечно, виднее, но мне кажется, Кондра с Дайсом можно отпустить. Работали они от души, не прогуливали. Всегда сами подходили и спрашивали, что нужно. Дайс даже пару разделочных досок мне изладил. "Не дело на таких огрызках мясо резать", — говорит. Ну я не спорила.
— Руки у них золотые, — я улыбнулась, не без гордости думая, что из воспитанников выйдет толк. — Думали бы ещё об учёбе так же много, как о деревяшках.
— Да о вине они думают и о девках, — ехидно заметила Малия. — Пьяницы и оболтусы. Зря вы с ними так мучаетесь. Если лин Витт их отбраковал, то ничего хорошего из них не вырастет. Воинами для клана уже не станут. Отдали бы их бессалийцам, они всякий сброд с удовольствием в армию забирают.
Я заскрежетала зубами. Посудомойка нащупала моё слабое место и теперь без стеснения била по нему.
— Не все мужчины обязаны быть воинами, — я ещё старалась говорить спокойно, но уже готовилась вернуться к угрозам и оскорблениям. — Нам нужны и столяры, строители, лекари. Кондр и Дайс к своим годам успели многое сделать для клана. Да, они не пошли в академию, как Бесо, но это не делает их хуже.
— Обслуживающий персонал, — фыркнула Малия. — Да и Бесо ваш недолго в академии продержится. Не наш он. Чужак. А чужакам за нагрузкой наших воинов не угнаться. Ему место среди бессалийских слабаков.
— А ваше место у раковины, — прорычала я. — Решать, кто чего достоин, точно не вам.
Магия заискрилась в волосах. Я услышала её треск и постаралась дышать глубоко. Каждый вдох и выдох должен был приносить спокойствие, но в носу стояли запахи герани и спелой малины.