– Но… – начал Скайл. Он был расстроен.
– Должно быть, эти мысли запрятаны очень глубоко у них в мозгу, – сказала я. – Из-за этого они сердятся? Что не могут произнести их?
– Подожди, – сказал он. – Один из них говорит о тебе так: «Это сравнение, и… это что-то новое». Я не понимаю. Не понимаю я.
– Ладно, дорогой, просто…
– Погоди-ка, – зашептал Скайл. – Они перешли к другим фигурам речи. – И он кивнул на наших послоградских спутников, на которых устремили свои взгляды Хозяева. Вдруг он в изумлении повернул голову. – Если я правильно понимаю… тот человек, Хассер – он нам солгал. Он не пример: он тоже сравнение, как ты.
Какие бы сомнения ни вызывала моя эффективность в качестве сравнения, польза от меня, очевидно, была: мода на языковые конвенции держалась несколько недель, и все это время Хозяева приглашали меня снова и снова.
Что-то разладилось между КелВин и мною. В те недели, когда мы занимались сексом, я дразнила их тем, что различаю их по прикосновениям: они, наверное, и сами знали, что в этом была доля правды. Когда мы впервые провели вместе ночь, я, как молоденькая девочка, млела от мысли, что сплю с послом. Однако это несколько наигранное головокружение быстро прошло.
Помню, какие они вызывали у меня ощущения, помню прохладу обручей на их шеях, этих минималистских драгоценностей, служивших усилителями мыслей, которые они посылали друг другу. Помню, как я наблюдала за их прикосновениями друг к другу – особая, ни на что не похожая эротика. И потом, сколько бы я ни улыбалась распутно, когда мне удавалось отличить одного от другого, это всегда была рискованная игра.
– Кел, – говорила я, указывая сначала на одного, потом на другого. – Вин. Кел… Вин. – Они то улыбались, то отводили глаза. Иногда, особенно поутру, я воочию видела различия между ними. Следы ночи – отпечаток подушки на лице, непохожие мешки под глазами. КелВин никогда не затягивали с уравниванием: проснувшись, первым делом запирались в коррекционной камере и выходили оттуда с гладкими лицами или тщательно скопированными недостатками.
Им не понравилось то, что меня стали регулярно приглашать на конвенции и конференции. Но служители не могли просто взять и отменить приглашение, которое исходило от Хозяев. Однажды, в приступе ярости, для которой я не давала никакого повода, КелВин заявили мне, что у послов, черт возьми, вообще нет власти, что прочие служители, визири и все остальные принимают решения, а ему и его двойнику и рта не дают раскрыть.
Мы стали ссориться, иногда. После одной особенно ожесточенной перепалки, которую, клянусь, начала не я, Кел или Вин на мгновение задержался в дверях, глядя на меня с выражением, которого я не могла понять, а его двойник ушел. Я тогда подумала, что, может быть, мне тоже не понравилось бы, если бы они занялись погружением. Хотя, скорее всего, мне было бы все равно.
– Мы в разных положениях, – сказала я тогда тому, который задержался. – Вы владеете Языком. Я принадлежу ему.
Среди Хозяев были те, которые предпочитали мое сравнение всем остальным и посещали каждое мероприятие с моим участием. Они превозносили меня над всеми аллегориями и риторическими приемами, воплощенными в других присутствовавших там женщинах, мужчинах и вещах.
– У тебя есть поклонники, – сказал Скайл. То были месяцы моей относительной славы.
Мы еще не раз встречались с Хассером; стояли бок о бок и ждали, пока нас развернут в жарких дискуссиях. Среди носителей Языка нашлись диссиденты, которые отстаивали необходимость переосмысления того, что могла значить я и прочие сравнения. Судя по реакции других Хозяев, эти мыслеопыты считались у них дурным тоном. После одного такого мероприятия я спросила у Скайла, слышал ли он, как Хозяева говорят Хассера, и если да, то о чем он.
Скайл понимал Язык не хуже любого посла, но ответил: «Я вообще не знаю, как вы, чертовы штуки, работаете».
– Никак не могу понять, какая связь между тем, что ты значишь, и тем, о чем они говорят, с чем тебя сравнивают и для чего используют. Ты спрашиваешь, о чем они думают с Хассером? Понятия не имею.
– Я не то имела в виду.
– Тебя интересует, что он значит буквально?
– Точно. Самое основное, вроде «девочки, которая съела…». Ну, ты знаешь.
Скайл замешкался.
– Я не уверен, – сказал он, – но, по-моему, это что-то вроде… их слова можно понять как «мальчик, которого открыли и закрыли снова». – Мы уставились друг на друга.
– О, Господи, – сказала я.
– Да. Я не могу сказать точно, так что не надо… но, да.
– Иисусе.
В корвиде, на пути в Послоград, я спросила Хассера:
– Почему ты не сказал мне, что ты сравнение?
– Извини, – ответил он. – Подслушивали, да? – Он улыбнулся. – Это непросто. Я много думаю о том, что значит быть сравнением. Но я не знаю, что это значит для тебя… для многих из нас. Если ты… если ты захочешь поговорить об этом, – голос у него сделался восторженным, хотя и не без оттенка тревоги, – то найдется целая группа таких, для кого это важно.
– Группа сравнений? – сказала я. – Вы что, вместе зависаете?
Ну, не только сравнения. Там есть другие тропы, и вообще разные языковые явления, объяснил он. Но сравнения особенно близки друг другу, они даже образовали своеобразную общину. Я запрезирала их, как только он это сказал.
– Ума не приложу, как мы тебя упустили, – удивился он. – Я знаю, что они тебя говорят, но почему Хозяева до сих пор не приглашали тебя на всякие такие события? И почему ты про нас не слышала?
– Наверное, потому, что быть частью Языка для меня не главное в жизни, – сказала я. Боюсь, что, отвечая, я не смогла скрыть презрение. И тут же напомнила себе, что, если бы я не научилась погружаться и не вырвалась наружу, то, вполне возможно, тоже слонялась бы по барам, залам и питейным заведениям, где встречаются сравнения. Странная это, должно быть, жизнь, и известность относительная, но все-таки больше, чем ничего. Мне захотелось извиниться за свою насмешку. Я спросила его, что это для него значит. Сначала он запирался, а потом сказал:
– Быть его частью! Частью Языка.
Настоящее, 5
Люди, у которых была хотя бы капля ума, ни на секунду не поверили в то, что вечеринка вернулась к норме.
– Эрсуль. – Я звала ее шепотом и знаками, но когда она, виляя длинными шасси, приблизилась ко мне, то оказалось, что она хочет сообщить мне лишь одно: ей не удалось найти компьютер, который знал бы, что случилось.
Я разыскала в зале пару оставшихся послов, МагДа и ЭсМе.
– Что стряслось? – обратилась я к ним. – Эй. МагДа. Пожалуйста.
– Нам надо… – сказала одна из ЭсМе. – Это…
– Все под контролем.
– МагДа. Что происходит?
Маг и Да, Эс и Ме смотрели так, как будто хотели что-то сказать. ЭсМе всегда недолюбливали меня, придерживаясь распространенного среди послов мнения о возвращенцах, иммерлетчиках, флокерах и прочей подобной публике, но высказать его не решались.
К моему несказанному удивлению, за их спинами появился Скайл. Он встретил мой взгляд прямо, без эмоций.
– МагДа, – сказал он. – Ты должна пойти и поговорить с Ра.
Они кивнули, и я упустила шанс. Когда они все пятеро повернулись, чтобы уйти, я схватила Скайла за руку. Я старалась, чтобы мое лицо ничего не выражало, и, когда он обернулся, оказалось, что и он тоже. Меня не удивляло, что он был ближе к происходящему, чем я. Он давно уже работал со служителями и был в сговоре с послами. Эти последние так сосредоточились на владении Языком, что совсем отвыкли узнавать о нем что-то новое, поэтому, когда в Послограде начались перемены и задумываться о таких вещах стало полезно, Скайл со своими теориями, как я понимаю, оказался для них весьма кстати. Его работа сделала его полезным. Наверняка служители глубже допускали его в свои дела, чем меня.
– Итак? – сказала я. И сама почти не удивилась своей наглости. Флокеры всегда делают то, что в данный момент необходимо. – Что происходит?
– Авви, – ответил он. – Я не могу тебе сказать.
– Скайл, ты знаешь, в чем дело?
– Нет. Не знаю. Я бы… Я правда не знаю. Это не то, чего я ожидал. – Рядом с нами двое людей чокнулись бокалами, и они зазвенели, как маленькие колокольчики. Музыканты, похоже, перебрали спиртного, и мелодия то и дело шарахалась из стороны в сторону. Для многих местных вечеринка была редким шансом пообщаться с командой извне, и они не хотели его упускать. Видя, как парочки и небольшие группы покидают зал, я вспомнила, какую сексуальную притягательность придает иммер людям. Я и сама хорошо попользовалась этим в первые недели после возвращения: горячее было времечко.
– Мне надо идти, – сказал Скайл. – Я им нужен.
Эс взяла его за одну руку, Ме – за другую. Он наверняка были в курсе того, что наши со Скайлом отношения разладились, и, может быть, даже знали причину. Не думаю, что они спали с ним. Романы Скайла всегда были редкими и скоротечными. Хотя бременские браки признавались в Послограде законными, местные жители предпочитали моногамную, основанную на собственности модель. Конечно, я ревновала Скайла, но в основном к тому положению, которое он теперь занимал, и к секретам, которые были ему доступны.
До моей квартиры было полчаса пути. Эрсуль ушла со мной. Во многих странах, где мне доводилось бывать, все жители без исключения владели собственными средствами передвижения. В Послограде все улицы, кроме главных, были слишком узки, а иногда и слишком круты, чтобы по ним можно было проехать. Существовали, конечно, измененные животные и биороботы-экипажи, которые передвигались по определенным маршрутам, меняя колеса или гусеницы на ноги там, где это было необходимо, но люди чаще ходили пешком.
Послоград был тесным и скученным местом, рост населения в нем сдерживался только границами дыхания эоли. Город Хозяев окружал его по всему периметру, за исключением самой северной точки, где начинались равнины Ариеки. На полулегальный рост города смотрели сквозь пальцы, временные пристройки лепились к стенам домов, нависая над тротуарами, как карнизы, вырастали на крышах, откуда владельцы готовы были убрать их по первому требованию. Служители в основном молчаливо одобряли предприимчивость горожан в том, что касалось оптимизации пространства. Тут и там полуобученные фрагменты живых машин, а то и их терротехнические гибриды, собранные буквально на коленке и каким-то чудом державшиеся вместе, обслуживали домашние нужд