– Дела опять пошли хуже, – сказала Да. – Так мы заразим всю планету.
– Но это не единственное, с чем нам придется бороться. – Это был Брен.
Он стоял в дверях. Подозрительно продуманная поза, как в раме.
– Здравствуй, Ависа Беннер Чо, – сказал он.
Я встала. Тряхнула головой, не веря своим глазам.
– Ах ты, чертов блудный сын, – сказала я.
– Блудный? – переспросил он.
– Где ты был?
– Блудный в смысле сумасбродный? – сказал он. – Или кающийся? – Он улыбнулся мне, не без натянутости. Я не отвечала ему целую минуту, но потом все-таки улыбнулась, во весь рот.
– Как ты попал сюда? – спросил кто-то из выдвинувшихся так недавно, что даже, под общий смущенный шепот, добавил: – И кто ты такой? – Ра пожал Брену руку и хотел его приветствовать. Брен отмахнулся.
– Нам придется бороться не только с ариекаями-беженцами, – сказал он. – Хотя они, безусловно, осложняют жизнь. – Он говорил монотонно и властно. – Есть еще кое-что.
Правда, что он не говорил на Языке с тех самых пор, как умер его двойник, но некоторые ариекаи, – сентиментально, хотя и ошибочно, назовем их старыми друзьями, – все еще приходили и рассказывали ему кое-что.
– Думаете, никто из них не хочет все исправить? – сказал Брен.
– Нет, мы знаем, – сказали МагДа, но Брен перебил их.
– Думаете, Хозяева сами не в ужасе? Конечно, думают они сейчас с трудом, но кое-кто из них все же думает. Знаете, как они называют ЭзРа? Бог-наркотик.
После паузы я осторожно сказала:
– Догадка.
– Нет, – сказал Брен. Он оглядел комнату, прикидывая, кто в ней еще помнит старое название сложного тропа.
– Это не костяной дом, Ависа. – И он постучал себя кулаком в грудь, в свой костяной дом. – Все куда проще. Это просто правда.
– Ха, – неуверенно сказал кто-то, – вот тебе и религия…
– Нет, это не она, – сказал Брен. – Боги есть боги, а наркотики – наркотики, но здесь, здесь мы имеем дело с городом не простых наркоманов, а вроде как… верующих.
– У них же нет богов, – сказала я. – Как?…
Он перебил меня.
– Они знают о богах с тех пор, как мы прибыли сюда и рассказали им о том, кто это такие и что они делают. До нас они не могли говорить и про брюки, и про пустолеты, но теперь находят способы. И среди Хозяев есть те, кто готов на что угодно, лишь бы прекратить это. Их, может, и маловато, но лишь до тех пор, пока они не освободятся настолько, чтобы постараться освободиться еще больше. Но если они это сделают, тогда да. Тогда они покончат с этим как смогут. Следует задуматься о способах, к которым группа решительно настроенных ариекаев может прибегнуть, чтобы… освободить… своих страждущих соплеменников.
Он снова пришел ко мне в тот вечер, но уже без свидетелей, в мои комнаты. Он спросил меня, где моя подруга Эрсуль, а я сказала, что не знаю. Больше я в ту ночь почти ничего не говорила. Брену и самому было нечего сказать, но он пришел, и мы все же посидели, пока он говорил.
Я выходила из города. Трижды.
Посмотрев на ариекаев-иммигрантов из провинции, мы кое-что придумали. Были ведь такие, кто, еще не покинув своих домов, уже начинал жаждать речей ЭзРа. Мы пошли к ним.
Наш летательный аппарат имел отверстия, в которые можно было высунуть голову и смотреть вниз, на землю. Аппарат испускал воздух порами своего живота, находившегося под таким давлением, чтобы отравляющая атмосфера снаружи не могла попасть внутрь. Я набирала полную грудь воздуха, а затем высовывалась и смотрела вниз.
В километре под нами лежали сельские угодья Хозяев. Плато, поля и простые массивные скалы, расколотые, с чем-то черным, вроде поросли, в провалах. Луга, пересеченные тропами, пестреющие жилищами. Снова живая архитектура: комнаты, подвешенные на газовых баллонах, следили за нашим полетом обычными глазами.
Выход за пределы Послограда, а затем и города, был не менее волнующим, чем погружение в иммер. Можно даже сказать, по-своему прекрасным. Внизу, плавно покачиваясь, огромные фермы ковыляли через поля вслед за своими владельцами – если они у них еще были, – а то и сами по себе. Симбионты чистили свои шкуры. Фермы рожали живые машины или их компоненты во влажных околоплодных оболочках.
Сады лишайника пересекал кишечник трубопровода, веером расходившегося из города по всей округе и частично оставшегося под присмотром самых упорных крестьян. Вдали начинались степи, где бегали стада полудиких фабрик, которые дважды в год загоняли в коррали ариекайские ученые-гаучо. Мы надеялись разыскать кого-нибудь из этих ковбоев и сторговать у них отпрысков их подопечных.
Там были: я; Генрих, в прошлом владелец палатки на рынке, а теперь член нескольких новых комитетов; Сара, знавшая о науке ровно столько, чтобы быть полезной; посол БенТам. Посол были неухожены, сбиты с толку и обижены на весь свет. Но, в отличие от многих своих коллег, они сохранили чувство приличия и заботились о том, чтобы быть одинаково растрепанными.
Мы сели на склон холма, и, едва наш летательный аппарат начал пастись, трава издала горестный звук. Надев маски-эоли, мы собрали оборудование, разбили лагерь, связались с Послоградом, установили расписание. Еще раз сверились со списком наказов и пожеланий.
– По-моему, это племя не меняет реакторов-щенков, – сообщила я по связи домой. – Поговорите с КелСи. Это ведь они занимаются заливными землями и культиваторами, верно? Они здесь есть, и мусоросжигатели тоже. – И так далее. Вне города мы распределили охотничьи обязанности между несколькими командами.
Наши парные тележки были норовистыми, их передние конечности двигались волнообразно, как у многоножек. Мы до отказа загрузили их чипами с информацией, сплошь звуковыми файлами. Одни были краденые, другие легальные, записанные пусть с неохотного, но все же согласия Эза, которое он дал, когда мы объяснили ему эту систему.
Я, разумеется, волновалась куда больше, чем можно судить по моему рассказу. Сверху мне были видны просторы страны, в которой я родилась, где выросла и куда вернулась, которая была моим домом, но которой – всего того, что проносилось сейчас у нас за бортом, – я никогда не видела прежде. Вот как все было, и вот чем я занималась, и вот каковы были ставки. Я наблюдала неведомое время года и поверхность, подобной которой не видела никогда. Я побывала снаружи, но, по совести говоря, моя родная планета оказалась самым неродным местом, в котором мне довелось побывать.
Твари, похожие на гибрид анемона с молью, застывали при нашем приближении и размахивали чувствительными щупальцами у нас за спиной. Наша повозка дребезжала по дороге к селениям, а животные, похожие на клочья бумаги, проплывали над нами в горячем небе. Фермерский дом в конце узловатого, в человеческий торс толщиной отростка трубопровода, был таким же живым, как и вся остальная архитектура. Какая-то башня, корчась, откладывала яйца с молодыми машинами. Похожие на бумагу птицы склевывали с нее паразитов. Хранители вздрогнули, увидев нас, и галопом бросились нам навстречу. Ферма присела.
В такой дали от города зависимость казалась слабее или выглядела иначе. БенТам скажут им про наши желания и спросят, что нужно им. Они знали, что у нас есть что-нибудь послушать, и громогласно требовали от нас этого, неудовлетворенные остатками затяжек от речей ЭзРа, которые попадали к ним из города через артерии трубопроводов, или тем, что они слышали по громкоговорителям в километрах от своих домов, или тем, что оставили предыдущие обменные команды.
Мы разложили свои товары – вуаля! – как коробейники перед горцами из старых книг. Я поставила чип, и с него донесся голос ЭзРа, говорившего на Языке: «Когда я был молод, умер мой отец, это было печально, но я получил свободу». Хозяева стали на дыбы и заговорили.
– Это у них есть, – объяснили БенТам. Они проигрывали его много раз, и он перестал на них действовать, а слушать его по-настоящему, то есть про отца Эза, им неинтересно.
Мы предлагали им другие отрывки его истории, дипломатические клише, разные мысли, прогноз погоды. Мы даром отдавали им «Мы рады росту возможностей технической помощи» и соблазняли их начальными звуками «Я сломал ногу, когда упал с дерева».
– Они спрашивают, есть ли у нас про неприемлемый уровень потерь в обрабатывающей промышленности, – сказали БенТам. – Им пересказывали это соседи.
Поторговавшись как следует, мы смогли дать им столько, чтобы хватило на приобретение нужных биомашин и инструкций к ним, советов по эксплуатации. Своими действиями мы способствовали распространению наркомании, и сами это знали. Мы привозили чистый продукт, речь ЭзРа, и эти еще не вполне впавшие в зависимость поселяне поддавались ей.
После того раза я еще дважды участвовала в подобных поездках. А потом, вскоре после этого, не вернулся один из наших управляемых зверожаблей.
Когда наши камеры, наконец, нашли его, то передали съемки и трехмерные изображения его обожженной плоти и кишок, разбросанных по округе. Среди них, размозженные почти до неузнаваемости, лежали наши люди. Посол, навигатор, техник, служитель.
Посла ЛеНа я знала поверхностно, одного из членов команды – хорошо. Пока мы смотрели, я зажимала себе рот руками. Мы все были потрясены. Тела привезли в город и похоронили со всеми почестями, доступными в новых условиях. Наши команды обшарили гниющий остов.
– Корабль не был болен, по-моему, – доложил потом наш дознаватель на заседании комитета. – Не знаю, что с ним произошло.
В Послограде мы делали все, чтобы не дать восторжествовать праву сильного, но нас была лишь кучка эрзац-управителей, и мы могли только замедлить этот процесс. К нам присоединились еще послы, одни от страха, другие – воодушевившись примером МагДа. От остальных, разумеется, не было никакого толку. Еще двое покончили с собой. Некоторые дезактивировали свои обручи.
Когда я снова сопровождала Эза, он показался мне… не то чтобы спокойным, но каким-то надломленным. Доставив его, наконец, к Ра, я увидела ссору, еще более ожесточенную, чем прежде.