ающее крыло. Констебли проверяли оружие, но разве мы смели напасть на ариекаев? О возмездии не было и речи. Кто знал, к чему оно может привести?
Офицеры обошли дом сзади, незаметно пробрались внутрь и потихоньку вывели перепуганных обитателей. Мы смотрели отрывочный репортаж: вот военные со спасенными людьми; а вот ариекаи, гремя панцирями, бросаются на дом. Движения стало больше. На помощь осаждающим шли еще ариекаи.
– Ну вот, – сказал Брен. Он нисколько не удивился.
Новеньких было пятеро или четверо. Я думала, что они идут помогать своим, и потому была поражена, когда они, молотя грудными крыльями, словно цепами, клином врезались в осаждавшую здание толпу. Вставая на дыбы, они обрушивали копыта на своих собратьев, ломая их панцири. Бой был стремительным и ужасным.
Ариекайская кровь хлестала повсюду, слышались крики боли.
– Смотрите. – Я показала пальцем. Камеры порхнули с места на место, и на миг показали нападающих с другой стороны. – Видите? – У них на спинах не было крыльев. Только обрубки с остатками плоти на них. Брен зашипел.
Глубоко потрясенные обитатели дома подошли к нашему летательному аппарату и вместе с нами наблюдали схватку. Нападающие убили одного ариекая. Глядя, как он умирает, я думала об Улье. Лежащий Хозяин был весь в отпечатках копыт, окрашенных в знакомый красный цвет: тот, кто его убил, поскользнулся на останках затоптанного терранца.
– Значит… теперь у нас появились ариекаи-защитники? – спросила я.
– Нет, – ответил Брен. – То, что ты сейчас видела, о другом.
Мы перевели последних жителей с окраин Послограда в кварталы, для охраны которых у нас еще хватало констеблей и поспешно набранной милиции. Правда, кое-кого все же пришлось оставить. Ариекаи собрались там, где заканчивались наши улицы, и наблюдали, как съезжают их соседи-люди. Но мы специально подгадали переезд на время передачи ЭзРа: двойной голос звал, и ариекаи, забыв обо всем, с топотом помчались к громкоговорителям и оставили нас в покое.
Между превращавшимся в руины городом Хозяев и центром Послограда возникла зона отчуждения: наши дома, пустые скорлупки без мужчин и женщин, без единой ценной вещи, в которых осталось лишь старье и брошенное, ненужное барахло. Я помогала проведению исхода. А потом бродила по опустевшим комнатам в разреженном воздухе на краю дыхания эоли.
Энергию еще не отключили. В иных местах жители забыли погасить экраны и изображения, и теперь дикторы разговаривали со мной, рассказывая о тех самых переездах, которые оставили их в одиночестве, передавали интервью с МагДа, которые сурово кивали и настаивали на необходимости этой временной меры. Я переходила из одного опустевшего дома в другой и наблюдала, как притворяются мои друзья. Брала в руки книги и безделушки и снова ставила их на место.
Эрсуль жила в этом районе. Я долго стояла у ее дома, думала, потом все же набрала ее номер. Позвонила в дверь. Впервые за много дней. Она не ответила.
Опустевшие улицы начали занимать ариекаи. Авангард самых отчаянных. Хозяева и их тоскующие живые батареи заселяли дома, а вскоре появлялись и медлительные падальщики, которых они раньше убивали как паразитов. Новые жильцы, с тревогой и непониманием глядя на экраны компьютеров, наугад тыкали кнопки и запускали никому не нужные программы, которые убирали комнаты, подсчитывали расходы и доходы, играли в игры, во всех подробностях организовывали быт исчезнувших жильцов. Но никакого Языка ариекаи не находили. Однако отсутствие наркотика не охладило страсть к нему: перелома не произошло; речь ЭзРа слишком глубоко проникла в их мозг. Вместо этого слабейшие из зависимых просто начали умирать. Среди терранцев тоже были потери: покончили с собой посол СидНей.
– Ависа. – Мне позвонил Брен. – Ты можешь приехать ко мне?
Он ждал меня. С ним были две женщины. Старше меня, но не старые. Одна стояла у окна, другая – у кресла Брена. Пока я входила, они наблюдали за мной. Все молчали.
Женщины были одинаковые. Двойники. Я не видела ни одного различия. Не просто двойники, но уравненные двойники. Передо мной стоял посол, которого я не знала. А этого, как я понимала, быть не могло.
– Да, – сказал Брен. И рассмеялся прямо мне в лицо. – Мне надо с тобой поговорить, – сказал он. – И мне надо, чтобы ты молчала кое о чем. Например, о том…
Одна из женщин подошла ко мне. Протянула руку.
– Ависа Беннер Чо, – сказала она.
– Вижу, ты в шоке, – сказала ее двойник.
– Вовсе нет, – выдавила я, наконец. – Почему в шоке?
– Ависа. – Это заговорил Брен. – Ависа, это Илл. – Как пишется ее имя, я узнала позже. Звучало оно как «ил». – А это Сиб.
Лица у них были совершенно одинаковые, умные, с тяжелыми чертами, но одежда разная. У Илл красная, у Сиб – серая. Я покачала головой. На обеих были эоли, расстегнутые и отдыхающие в нашем Послоградском воздухе.
– Я вас видела, – вспомнила я. – Один раз, там… – Я показала в сторону города.
– Возможно, – сказала Сиб.
– Не помню, – ответила Илл.
– Ависа, – сказал Брен. – ИллСиб пришли, чтобы… Через них я узнаю, что происходит.
ИллСиб – какое безобразное имя. Как только он его произнес, я поняла, что раньше они были послом СибИлл, а перестановка слогов стала частью их протеста.
– ИллСиб живут в городе, – мягко продолжал Брен. Разумеется. Он ведь сам намекал мне на существование неких тайных агентов. Вдруг до меня дошло, что он окликает меня.
– Ависа. Ависа.
– Почему я, Брен? – спросила я. Спросила так тихо, как будто мы были одни, хотя Илл и Сиб все равно меня слышали. – Почему я здесь? Где МагДа, где остальные?
– Нет, – сказал он. Он, Сиб и Илл переглянулись. – Слишком много дурной крови. Давняя история. ИллСиб и остальные слишком долго по разные стороны баррикад. Некоторые вещи не меняются. Но ты – другое дело. И мне нужна твоя помощь.
Передо мной раскрывалась тайна. Отступники, перебежчики, послы-партизаны, неуемные разделенные. Что еще пряталось в этой проклятой бездне? Или кто? Может, Скайл? Дежурный Дед Мороз? В памяти вдруг всплыли глупые детские сказки, которые уже не казались такими глупыми. Вспомнились вопросы, на которые не было ответа, и я подумала о тех, кто оставил Послоград за многие годы, кто повернулся к нему спиной, и спросила себя: почему?
– Послоград умирает, – сказала Илл. Она показала на окно и на Сиб, которая стояла у беззвучно работавшего экрана. Самые страшные, самые изголодавшиеся по Языку ариекаи приближались. Они двигались перебежками, шаркая неуклюже, как марионетки в руках неопытного кукловода. Обессиленные, по-разному изувеченные ариекаи бродили по нашим улицам без всякой ясной цели, движимые лишь одним желанием – утолить голод, но они убивали на своем пути всех, и нас, и друг друга. Окраины сделались недоступными: нападения участились, гнев ариекаев искал выхода.
Камеры показывали тех, кто, достигнув преклонного возраста, болтая съедобными животами, бездумно забредал в Послоград. Никто из ариекаев за ними не присматривал. Зрелище было еще то. Поговаривали, что в промежутках между эйфориями от слов ЭзРа некоторые ариекаи пожирали не сопротивлявшихся стариков, как им предписывала природа, но запрещала культура.
Кругом все рушилось, а мне вдруг страшно захотелось расспросить ИллСиб о том, где они побывали, что видели и чем занимались с тех пор, как скрылись из Послограда много лет назад. Они ведь жили так близко, может, в каком-нибудь живом доме, который выделял для них воздух вместо пота. Что они делали? Консультировали? Работали на ариекаев? Были независимы? Или торговали информацией и посредничали в теневых экономических операциях, о которых я не имела понятия? Заодно мне подумалось, что невозможно так долго существовать в таком глубоком тылу без пособничества и покровительства кого-то из Послограда.
– Ты говорил, что они нам не помогали, – сказала я. – Те бешеные ариекаи, которые пришли и напали на других.
Брен подтвердил:
– Не помогали.
ИллСиб сказали:
– Появляются фракции.
– Некоторые ариекаи не хотят больше думать.
– Они умирают.
– Это они разоряют наши окраины.
– Но есть другие, которые пытаются поддерживать подобие порядка. Приспосабливаться к новым условиям.
– Управлять своей зависимостью.
– Ради этого они пробуют разные средства. Даже отчаянные.
– Повторяют друг другу фразы ЭзРа, надеясь получить желанный эффект.
– Захватывают в своих районах власть.
– Вводят нормирование ваших передач.
– Организовывают посменное слушание разными группами, чтобы все было более…
– …цивилизованно.
– А есть и инакомыслящие, которые хотят изменить все.
– У нас ведь есть секты, – сказал Брен. – Теперь и у них они тоже есть. Только они не поклоняются богу. Они его ненавидят.
– Они знают, что их миру приходит конец, – сказали ИллСиб.
– И некоторые из них хотят построить новый.
– Они презирают других ариекаев.
– Это вы и видели.
– Наркоманов они называли… – Они произнесли это слово вместе, на Языке.
– Раньше они их так называли, – сказала то ли Илл, то ли Сиб, – но больше не могут.
– Это значит «слабые».
– «Больные».
– Это значит «вялые».
– Лотофаги.
– Они хотят построить новый порядок.
– Как?… – спросила я. Мне вспомнились обрубки их спинных крыльев. Теперь они никак не называют своих собратьев потому, что не могут слышать, а значит, и говорить, у них больше нет Языка. – О, я… – начала я. – О, Господи. Они это сами сделали.
– Чтобы избежать искушения, – сказал Брен. – Лекарство плохое, но действенное. Лишившись слуха, их тела перестают нуждаться в наркотике. Так что теперь есть лишь одна вещь, которую они ненавидят больше, чем своих зависимых собратьев – саму зависимость.
– Или, говоря другими словами, нас, – сказали ИллСиб.
– Попадись вы им на глаза…
– …они прикончили бы вас раньше, чем своих.
– Их не так много, – сказал Брен. – Пока. Но без речей ЭзРа, без наркотика, они единственные ариекаи, у кого есть план.