Итак, персидское посольство состояло из Хусейн Али-бека и четырех знатных персов, его секретарей, их обслуживали пятнадцать слуг. В Европу с посольством возвращались два монаха – францисканец Альфонсо Кордеро и августинец Николау да Мело, затем следует Э. Ширли с пятью переводчиками и пятнадцатью английскими дворянами, которые прибыли с ним в Персию в 1598 г. Имущество и подарки погрузили на 32 верблюда, к этому следует прибавить лошадей, на которых ехали члены посольства. Таким образом, посольство состояло из 43 человек[232]. К этому стоит прибавить экзотические «подарки» шаха Аббаса императору Рудольфу II – два белых леопарда-альбиноса и редкие птицы семейства соколиных[233]. Самое интересное, что вся эта компания – люди и животные – два с половиной месяца плыла по Каспийскому морю и не единожды попадала в шторм.
Задачи посольства поражают своей грандиозностью. Первая состояла в заключении наступательного союза против османов, вторая – в том, что в обмен на союз и военную помощь Аббас обещал европейцам свободную торговлю и отправление христианской религии на территории Персии. Великое посольство Аббаса было наделено широкими полномочиями, то есть послы предлагали европейским государям проект договора с шахом и, в случае обоюдной договоренности, имели право сразу же подписать его. Посольство состояло сразу из двух глав с равными полномочиями – Хусейн Али-бек из племени байят и Энтони Ширли. Кроме них, статусом посла был наделен преподобный Николау да Мело, монах-августинец, прибывший в Персию из португальской Индии и за короткий срок заслуживший доверие Аббаса. П. Пирлинг утверждал, что о. Николау да Мело был назначен Аббасом «комиссаром посольства на равных с ним (Э. Ширли) правах для представительства в Риме и Мадриде»[234]. Действительно ли Н. да Мело имел такие полномочия, сейчас выяснить трудно, но Орудж-бек, один из секретарей посольства, упоминал, что августинец получил от Аббаса письма на имя Климента VIII и Филиппа III[235].
Предложения шаха по созданию антиосманской лиги были формально обращены ко всем европейским государям. Однако для Русского государства было сделано исключение. Дело в том, что почти одновременно с посольством в Европу было организовано специальное великое посольство в Москву, во главе с Пер Кули-беком в составе 300 человек, которое покинуло Персию шестью месяцами ранее[236]. Пер Кули-бек прибыл в Москву «по важнейшим делам касательно союза против Порты»[237]. Посольство кн. В.В. Тюфякина не выполнило поставленных перед ним задач из-за эпидемии. Шах не стал дожидаться нового посольства от Годунова и послал собственных послов в Москву. Следовательно, и «европейское посольство», и посольство Пер Кули-бека, отправленные шахом Аббасом в Москву, имели одну и ту же цель – заключение антиосманского союза. Пер Кули-бек, так же как и Хусейн Али-бек, «был из персидской знати самого высокого ранга»[238]. Оба посольства были приняты царем Борисом почти сразу по прибытии в Москву, через 8 дней[239]. Причем аудиенция была совместной, свидетельство того, что Б. Годунов был в курсе целей и задач «европейского» посольства Хусейн Али-бека – Э. Ширли.
Неприятности, с которыми персидское посольство шаха столкнулось в Москве, являются хрестоматийным фактом, попавшим в историю благодаря запискам Орудж-бека. Согласно Орудж-беку, Ширли для каких-то коммерческих операций «продал» в Москве английским купцам «подарки шаха христианским принцам»[240]. Это случилось несмотря на то, что Годунов «запретил» Э. Ширли иметь какие-либо отношения с английскими купцами, проживавшими в Москве[241]. По всей видимости, чтобы как-то оправдаться перед царем, Э. Ширли составил донос на августинца Николау да Мело. Ширли «доверительно» сообщил Годунову, что преподобный о. Мело имеет при себе письма к польскому королю, поэтому может быть «предателем и шпионом». Б. Годунов приказал произвести у монаха обыск. Во время обыска были найдены грамоты Аббаса к Клименту VIII и Филиппу III, кроме того, была обнаружена большая сумма денег – 60 тысяч динаров. По мнению П. Пирлинга, именно эти «улики» укрепили Б. Годунова во мнении, что Н. да Мело может быть «предателем и шпионом»[242]. Не помогло даже заступничество «большого фаворита Бориса» принца Густава, лично знавшего Николау да Мело. Подробности московского инцидента вновь помогает прояснить «Хроника кармелитов».
Преподобный Иоанн-Фаддей в 1609 г.[243] получил сведения о происшествии лично от о. Мело, который, в отличие от утверждений Орудж-бека, был августинцем, а не доминиканцем. Николау да Мело очень подружился с Э. Ширли в Персии и занял ему крупную сумму денег, которую англичанин обязался вернуть после перепродажи персидских товаров в Москве[244]. Однако Годунов, продержав посольство Э. Ширли – Хусейн Али-бека в Москве четыре месяца, запретил ему следовать в Европу через Польшу. Этот странный шаг со стороны Б. Годунова трудно объяснить, так как «волнения в Литве», на которые он ссылался, оправдывая перед Аббасом свое поведение, вряд ли могли повредить посольству, одной из целей которого была встреча с польским королем Сигизмундом III. Николау да Мело не согласился изменять маршрут и собирался отправиться непосредственно в Польшу. В связи с этим он потребовал у Э. Ширли свои деньги обратно. Тогда-то Э. Ширли и сообщил Годунову, что о. да Мело может быть шпионом. По словам о. Павла-Симона, «москвичи ограбили монаха, изъяв у него 60 000 золотых»[245]. Августинца предали церковному суду и сослали в Соловецкий монастырь на десять лет. Таким образом посольство потеряло одного из своих членов.
Однако далее в «Хронике кармелитов» сообщается, что и сам Ширли, посол шаха Аббаса, попал в немилость: «он (Ширли) столкнулся с большими трудностями в Московии… Великий князь думал о его аресте и задержке…»[246] Этот речевой пассаж никоим образом не объясняет, что же действительно произошло с Ширли в Москве. Отношения Годунова и Аббаса на рубеже 1599–1600 гг. достигли апогея своего развития. Интенсивно обсуждалось подписание двухстороннего военно-политического союза, обмен посольствами был регулярный. Самое главное в этих взаимоотношениях заключалось в том, что Годунов имел более почетный статус в восточной иерархии, так как ранг «Белого царя» был выше ранга персидского шаха, правопреемника ильханов[247]. Почему царь Борис занял такую «странную» позицию по отношению к послу его «брата» – шаха Аббаса? Ответ на этот вопрос прост. Последние 12 лет Борис Годунов, лично и не безуспешно, занимался созданием антиосманской лиги, в которой Русское государство играло не только одну из главных ролей, но и, что более важно, являлось посредническим звеном между европейскими государями и персидским шахом. В этой тонкой дипломатической игре Годунов преуспел, его «незаменимую» роль признавала как одна, так и другая сторона. Но, добравшись до самой вершины своей дипломатической деятельности, Годунов совершил роковую ошибку, не сумев обуздать свои имперские аппетиты. Он стал увязывать в переговорах с шахом создание широкой антиосманской коалиции с признанием со стороны шаха «высокой руки» русского государя[248]. Шах Аббас, получивший в истории эпитет Великий, заслуживал его в полной мере. Не менее тонкий и расчетливый политик, Аббас разгадал дипломатическую интригу Годунова, но отказываться от союза с северным соседом не хотел. Поэтому шах попытался вести переговоры по созданию антиосманского союза с европейцами в обход русского царя, напрямую, пытаясь тонко завуалировать от Годунова свое понимание сложившейся ситуации. Поэтому в Европу отправилось посольство, состоявшее только из 43 человек, а в Москву из 300, причем вместо леопардов-альбиносов Годунову преподнесли золотой трон персидских шахиншахов эпохи Сасанидов.
Естественно, что Годунову не могла понравиться инициатива шаха Аббаса. Налаживание непосредственных связей между Европой и Персией могло привести к устранению Б. Годунова от занимаемых им выгодных позиций посредничества между ними. Персидские послы были задержаны в Русском государстве на шесть месяцев. Правда, надо иметь в виду, что посольство прибыло в Москву в ноябре, а с какими трудностями сталкивались путешественники по России зимой, будет хорошо видно из тех бедствий, которым подверглось папское посольство кармелитов через пять лет. Пребывание при дворе Бориса Годунова самым драматическим образом отразилось на дальнейшей истории посольства и карьере Ширли. Именно этого и добивался Годунов. Ширли, безродному иностранцу, не доверял второй посол Хусейн Алибек, представитель знатного племени байят, имевший в Персии личный гарнизон в 3000 кызылбашей[249]. По замыслу шаха Аббаса, Хусейн Али-бек должен был играть роль представительской фигуры, пока Ширли вел бы переговоры с европейскими государями на понятном им языке. Ширли, человек столь же честолюбивый, сколь тщеславный, с самого отъезда из Исфахана ревностно подчеркивал и охранял свой статус персидского посла, полученный от шаха. Годунов, наоборот, демонстративно нивелировал его статус, назначая ему самое последнее место – после Пер Ку