И м р е. Это опять я, Имре… Помнится, пансион размещался в коттеджах. У того, что побольше, — он стоял ниже других, — по фасаду шла надпись «Эржи»: верно я говорю? Ну, а кто из вас помнит, как назывался тот, в котором помещалась кухня?
Э р ж и. «Юлика».
И м р е. Правильно! Ваша мама там раскладывала порции к обеду, и у нее, у бедной, голова, бывало, шла кругом, как разделить поровну на всю ораву. А стоило ей отвернуться на минутку, как мы, ребятня, вмиг расхватывали куриные ножки, а гости потом диву давались, что к столу всегда подаются безногие куры… Ну, а тот маленький домик, что прятался за остальными, тоже имел свое имя: «Клари». Три девочки: Эржи, Юлика, Клари. И три коттеджа: «Эржи», «Юлика», «Клари».
Ю л и к а. Клари обосновалась в Сан-Франциско. Изредка она наведывается в Сидней, тогда мы собираемся все вместе и бываем очень happ… то есть счастливы.
И м р е. Она хотела сказать — happy. Да, именно так: они бывают happy, но счастливы — нет. От Сан-Франциско досюда рукой подать. Каких-нибудь двадцать часов сверхскоростным самолетом, и ты тут как тут. Как говорится, одним махом… Да что это все я… скажите вы хоть что-нибудь. Почему молчит Мици Рока и Эва Шерман? Красотка Эва. Юлика именно так и сказала сегодня утром, слово в слово: к нам придет красотка Эва.
Э в а. Thank you[19].
И м р е. Красотка — на мой взгляд, сильно сказано. Но в общем, женщина она вполне ничего, может соответствовать.
Э в а. Thank you. Между прочим, у этой женщины, которая «вполне может соответствовать», двое сыновей.
И м р е. Рад за вас и за вашего мужа, мистера Шермана.
Э в а. У меня нет мужа.
Ю л и к а. Муж, естественно, был. Но они разошлись.
И м р е. Понимаю… Можно вопрос: скажите, красотка Эва, как вы переживете двадцать седьмое мая? (Смех, обрывки разговора.) Не в сторону, а сюда, в микрофон, пожалуйста.
Э в а. А что случится двадцать седьмого мая?
И м р е. В этот день я покидаю Австралию и возвращаюсь домой. На билете уже все проставлено: дата, номер рейса, виза о’кей. Так что вы станете делать без меня?
Э в а. Но ведь мы только полчаса как познакомились.
И м р е. Именно поэтому я и спрашиваю. Сегодня у нас десятое апреля, до двадцать седьмого мая — срок немалый, вот и прикиньте, сколько всего может произойти между нами. Каково будет вам пережить разлуку со мной?
Э в а. Самая приятная черта характера у вас — это скромность.
И м р е. Мици, теперь твоя очередь.
М и ц и. Привет, Дежё, ты еще помнишь нас, взбалмошных девчонок Рока? Помнишь Балатонлелле, те добрые старые времена? Что прошло, того не вернешь. Но хотя бы в воспоминаниях можно вернуться! Близнецы Рока…
Ю л и к а. Сорванцы Рока.
М и ц и. Помнишь, как мы носились на велосипедах и весь поселок держали в страхе божием! Так вот, одна из сестер, Мици Рока, это я, а вторая, Маци Рока, тоже осела здесь, в Сиднее, но сегодня ее нет с нами. Там, в Балатонлелле, все нас знали, anyway… Вот уже двадцать восемь лет, как мы живем в Австралии, привыкли к здешним условиям, но душою остались там, на родине… Со мной Дюри Лигети, мой муж, ему тоже хочется сказать тебе два-три слова. Целую тебя, до свидания.
Д ю р и. Алло, Дежё, привет. Меня зовут Дюри Лигети. Представь себе, и я тоже из Балатонлелле. Сожалею, что в те годы мы не были знакомы друг с другом. Но рассказов о тебе я наслышался. Мы с Мици тоже надеемся, что когда-нибудь нам удастся побывать в Пеште, и тогда мы с тобой свидимся.
И м р е. Скажите, друзья, а точно ли, что она работает, эта ваша машина? Или мы просто так сотрясаем воздух, вопием в бесконечной австралийской пустыне?
Э р ж и. Давайте послушаем, что у нас там получилось.
(Обрывки фраз, отдельные реплики, кто-то размеренно считает: «раз, два, три». Затем пауза и снова следует звукозапись.)
И м р е. И ни слова из того, что ты сейчас говорила, Эржи… Ничего нет.
Д ю р и. Должно быть, забыли переключить. Надо было нажать вот эту красную кнопку.
И м р е. Ну, вот и все, Дежё, хватит с тебя на сегодня. В следующую нашу встречу мы продолжим запись… Сейчас, под занавес, я хотел только добавить тебе, что когда я прилетел сюда и в аэропорту вышел из таможни, то даже среди толпы встречающих я мигом, с первого же взгляда узнал Эржи и Юлику. Представь себе: это после такой разлуки — без малого тридцать лет! (Обрывки разговора, негромкие, отдаленные голоса.) Вот Эржи интересно заметила… Впрочем, скажи сама!
Э р ж и. Когда мы увидели друг друга в аэропорту, у нас было такое чувство, словно мы вообще не расставались. Все мы страшно обрадовались Имре, а вчера, в Sydney University, на его лекции были так горды за него — и не передашь словами…
И м р е. Должен признаться, у меня в голове не укладывается, как это вы двадцать пять — тридцать лет живете на чужбине и не удосужились ни разу наведаться домой. Как это у вас получается?
Э в а. Лично я побывала в Будапеште. Четыре года назад.
И м р е. Вы, Эва?
Э в а. Да, я приезжала повидаться с отцом. Но больше меня туда не заманишь.
И м р е. Вас кто-нибудь обидел?
Э в а. Нет.
И м р е. Так в чем же дело?
Э в а. Одного раза за глаза достаточно.
И м р е. Когда вы уехали?
Э в а. В пятьдесят шестом.
И м р е. Так-таки ни разу больше и не приедете? Это ваше окончательное и бесповоротное решение?
Э в а. Спасибо, с меня хватит.
И м р е. Вот вам, товарищи, косная логика капиталиста.
Э в а. Я вам не товарищ. А до капиталиста мне и еще дальше.
И м р е. Кто же вы в таком случае?
Э в а. Никто. Человек как человек.
(Пауза. Щелчок: магнитофон выключают. Щелчок: включают снова.)
И м р е. Да, я хотел еще спросить… Помните, жил в те годы в Лелле слесарь, «жестянщик», как мы его называли. Из дома в дом он разъезжал на велосипеде, а рядом с велосипедом бежала собака на поводке, такая большая, черная, он с нею никогда не расставался. Но вот как его звали, этого слесаря, убей не помню!
Ю л и к а. Саньи! Саньи его звали.
Э р ж и. А вот и нет! Не Саньи, а Салаи.
М и ц и. Точно, Салаи.
Э р ж и. Саньи тоже был. Только никакой не жестянщик. Саньи жил на задворках за нашим домом, возле самого железнодорожного полотна, захудалый такой портняжка, и хибара у него была — развалюха убогая.
И м р е. Что не мешало нам, ребятне, целыми днями околачиваться у портного. Или наоборот — весь выводок Саньи торчал у нас. Помню, был забавный случай: как-то раз, в начале курортного сезона, ваша мама возвратилась домой и ахнула: кошмар, что у вас тут творится, в доме беспорядок, все вверх дном, ужин не готов, все лампы горят и ребятишки Саньи по гостиной шныряют!
(Взрыв смеха. Неистовый собачий лай.)
Ю л и к а. Бобби, shut up![20]
И м р е. Пес тоже желает сказать свое слово. Подай голос, Бобби! Лай громко и четко, так, чтоб было слышно до самого Будапешта!.. (Заливистый собачий лай.) Жаль только, что он не насобачился лаять по-венгерски.
Э р ж и. Не проще ли тогда записать Фрэнка?
Ю л и к а. Frank, what do you want to tell us?[21]
Ф р э н к. Hallo! Let’s have a drink[22].
Ю л и к а. Would you sing something?[23]
Ф р э н к (поет).
And the sun shines bright.
In the middle of the night[24].
Ю л и к а. Разреши представить: это мой муж, Фрэнк. Он коренной австралиец и по-венгерски ни бум-бум. У Фрэнка со здоровьем неважно. Примерно такая же картина, как и у тебя, Дежё. А кроме того, он дважды перенес stroke, как это будет по-венгерски…
И м р е. Удар. Кровоизлияние. Инсульт.
Э в а. Мне пора домой.
И м р е. Куда вы так торопитесь, Эва?
Э в а. Скоро привезут детей.
И м р е. Вам в какую сторону? К мосту?
Э в а. Да, мне через мост. Я живу на той стороне залива, в Броунте.
И м р е. Нам по пути. Не могли бы вы меня подбросить?
Э в а. Тогда поехали.
И м р е. Думаю, последующие сцены лучше не записывать на пленку. Итак, продолжение следует.
(Пауза. Щелчок: магнитофон выключается; затем опять щелчок: магнитофон включают снова.)
И м р е. Итак, продолжение следует, Дежё, что и было обещано тебе еще неделю назад. Предварительно я прокрутил пленку и прослушал все, что мы в прошлый раз записали. Сейчас вечер. Представь себе ясный, звездный, по-южному теплый вечер, а я в одиночестве провожу время в гостиной, дома только Фрэнк, впрочем, и он уже лег спать… (Доносится отдаленный собачий лай.) Ну, и еще Бобби, пожалуй, его голос доносится даже до микрофона. Не пойму, на кого он лает, но я заметил, что по ночам пес часто скулит во сне, вскакивает, гоняется по саду за опоссумами… В целом доме нас только двое: я и Фрэнк; Юлика уехала. Два или три раза в неделю после обеда она усаживается в свою «шеви», прихватив с собой несколько термосов и кастрюль с едой, и отбывает неизвестно куда, а возвращается домой, как правило, под утро. Фрэнк в таких случаях каждый раз напивается, уничтожает все запасы спиртного, какие только ему удается обнаружить в шкафчике бара и в холодильнике, пьет все подряд: джин, коньяк, пиво, вино, шерри. Кстати, это мне напомнило о выпивке… (Наливает, пьет.) Австралийское виски. Собственно, на вкус я не улавливаю никакой разницы между виски, будь то шотландское, канадское или там австралийское… Редко выпадает у меня, как сегодня, незанятый вечер. Ужины, приглашения, спектакли, опера, концерты следуют один за другим, или же мы закатываемся куда-нибудь с Эвой. Тут единственное осложнение — это дети, каждый раз ей приходится пользоваться услугами baby-sitter, наемной няни, которая присматривает за детьми; существует здесь специальная фирма, где можно нанять человека за два доллара в час. Австралийский доллар по курсу равен примерно полутора американским. Таким образом, для Эвы это значительная сумма, тем более что всех доходов у нее — то жалкое пособие, которое ее муж выплачивает на содержание детей, но и этот источник скоро иссякнет, как только закончится их бракоразводный процесс. Ну, а кроме того, ей выплачивают университетскую стипендию, тоже какие-то крохи. Но чтобы разрешить мне оплатить baby-sitter, лучше и не заикайся, гордость, видите ли, не позволяет. Капиталист без гроша в кармане — так я ее дразню. Да и вообще неуравновешенная она какая-то, законченный псих. Представь себе: за две недели мы с ней уже трижды успели порвать. Вернее, это она порывала со мною. В последний раз, кстати, — сегодня утром: нет никакого смысла продолжать наши отношения, я скоро уеду, а она останется тут, и вообще мы не подходим друг другу, так что лучше прекратить все с самого начала… (Слышен собачий лай.) Молодец, Бобби, твой лай как нельзя к месту… Тишина здесь мертвая, и какое-то гнетущее безмолвие в эти часы, разве что иногда поезд прогрохочет где-то вдали. Над головою отчетливо виден Южный Крест. Четыре ярких звезды, и воображение без труда рисует крест, чуть кривоватый, но крест. В созвездии есть еще и пятая звездочка, она чуть в стороне и побледнее, но в ясную погоду и ее хорошо видно. Той частью перекладины, что подлиннее, крест обращен к Южному полюсу, так что я всегда зна