И м р е. Высоко был этот балкон?
Э р ж и. Мансарда над вторым этажом, а первый этаж был высокий, около трех метров. Так что от балкона до земли было почти три этажа.
И м р е. Когда я вернулся с пляжа, маму уже увезли.
Э р ж и. Да, мы вызвали «скорую помощь», и через пять минут машина была у дома. Чиллу увезли в городскую больницу Секешфехервара.
И м р е. Мне сказали только, что маме сделалось плохо и ее положили на обследование в больницу. Позднее, конечно, стало известно, что это несчастный случай. Однако подробности до сих пор…
Ю л и к а. Наверное, ты не слишком настойчиво пытался узнать. Вполне понятно.
И м р е. Мама поправилась, здоровье ее почти полностью восстановилось. Правда, тазовые кости срослись неровно и левая нога у мамы стала немного короче. Но по походке ее хромота была едва заметна, она научилась скрывать свое увечье. Со временем вся история была прочно забыта. Ни мама, ни отец об этом не вспоминали. Для меня же, мальчишки, тем легче было вытолкнуть из памяти неприятный случай. К тому же с тех пор столько всяких событий произошло на свете… И не встреться я сейчас с вами, Эржи и Юлика, наверное, прошлое так никогда и не всплыло бы в памяти.
Ю л и к а. Естественно. Между вами целое поколение, а это слишком большое расхождение интересов; родители не принимают всерьез первую любовь детей, а детям трудно понять сложные любовные переживания собственных родителей.
Э р ж и. У Чиллы были тяжелые внутренние повреждения. Ее не раз пришлось оперировать.
Ю л и к а. Просто чудо, что ей вообще удалось выкарабкаться и встать на ноги, мы поражались ее жизнестойкости. Да и после того несчастного случая Чилла осталась красивой и неотразимо обаятельной женщиной, а ведь ей, вероятно, было за сорок… Знаете, кто на нее похож? Эва, Эва Шерман. Тот же тип красоты, одинаковый склад характера и та же страстность.
И м р е. Обождите, обождите минуту! О каких это сложных любовных переживаниях вы тут говорили?
Э р ж и. Кто говорил? Я?
И м р е. Юлика.
Ю л и к а. Не понимаю, какие переживания?
И м р е. Те, что были у моей матери, какие же еще!
Ю л и к а. Ничего подобного я не говорила.
И м р е (раздраженно). Ну как же не говорила, — минутой раньше.
Ю л и к а. Наверное, ты неправильно понял.
И м р е. Не валяй дурака! Я абсолютно все понял.
Ю л и к а (растерянно). Я, право, не знаю…
И м р е. Стоит ли спорить? Ведь каждое слово зафиксировано на ленте. Давайте прокрутим запись!
(Пауза. Магнитофон выключается. Снова включается. Обрывки фраз, сбивчивый текст.)
И м р е. Ага, вот оно. (Повторяет.) «…а детям трудно понять сложные любовные переживания собственных родителей…» Ведь это твои слова! Объясни, что ты имела в виду? Чего молчишь?.. (Пауза.) Я должен знать правду, и вы не смеете скрывать ее от меня.
Э р ж и (осторожно). Ты не помнишь Енэ?
И м р е. Енэ? Тот смазливый юнец, который тогда крутился около матери? А для нас, ребятишек, устраивал олимпийские игры на Балатоне?
Ю л и к а. Вот именно! Плавание, бег, прыжки, метание снарядов и какие-то еще виды состязаний…
И м р е. Енэ. Фамилию его я забыл. А может, и не было у него фамилии. Для нас он был просто Енэ.
Э р ж и. Да, Енэ.
И м р е. Он имел какое-то отношение к этой истории? Он что, тоже отдыхал в то лето на Балатоне?
Э р ж и. Да, тоже.
И м р е. И несчастный случай был как-то связан с ним?.. (Пауза.) Почему вы молчите?
Э р ж и. Я знаю только одно: когда я увидела Чиллу, распростертую на траве, из дома выбежал Енэ.
И м р е. Откуда — из дома?
Э р ж и. Я думаю, сверху.
И м р е. Из мансарды? Он что, тоже находился наверху, когда мама выбросилась с балкона?
Э р ж и. Повторяю, я только в саду встретилась с ним.
И м р е. Очень прошу вас обеих, не надо ходить вокруг да около. Мне это необходимо знать, непременно!
Ю л и к а. Зачем тебе знать, разве это так важно?
И м р е. Потом объясню. Итак, он был наверху, этот Енэ, когда мать выбросилась с балкона, да или нет?
Э р ж и. Ну, ладно… Мне кажется, они были вместе. Во всяком случае, так поговаривали в пансионе.
И м р е. Ясно. Теперь многое становится ясно и понятно.
Ю л и к а. Что именно?
И м р е. После того, как это случилось, Енэ исчез из нашего поля зрения. И лишь гораздо позднее, во время войны, мы как-то вечером случайно встретились с ним в будайском ресторане «Под зеленой кроной». Он тогда вернулся с фронта, и денег у него было полны карманы. Всю ночь мы кутили напропалую, он не отпускал меня ни на шаг, мы шатались из ресторана в ресторан, из одного увеселительного заведения в другое, расплачивался везде Енэ и сорил деньгами направо и налево… К рассвету мы добрели до злачного места на улице Старой. Заведение уже было закрыто, но Енэ крикнул, назвал себя, его там знали, и нас впустили. Девицы в одиночестве развлекались в гостиной, танцевали друг с дружкой, пели свою любимую песню: «Хоть черт побери, хоть гром разрази, а верности женской не жди…» Мы не стали подниматься в номера, просто посидели с девицами в гостиной, пели и пили, и Енэ снова платил за всех. И тогда он обронил какую-то туманную фразу, которую я так и не понял, правда, оба мы к тому времени уже находились в изрядном подпитии. Что он-де чувствует вину по отношению ко мне, к нашей семье, у него на душе тяжкий грех — что-то в этом роде… Потом Енэ снова отправили на фронт, и больше мы о нем не слышали. Возможно, он намекал на ту старую историю?
Э р ж и. Ты допускаешь, что там кроется преступление?..
И м р е. Не знаю, что думать… Если Енэ находился тогда в мансарде, то можно ли сказать с уверенностью, что мать по собственной воле выбросилась с балкона? И вообще — выбросилась ли? Ты ведь сама рассказывала, Эржи: ты позднее сообразила, что мама то ли выпрыгнула, то ли упала сверху. Есть хоть один свидетель, кто видел это?
Э р ж и. Что сказал тебе Енэ? Что он тяжко виновен?
Ю л и к а. Какой смысл сейчас ломать голову над тем, кто что сказал? Все действующие лица драмы давно в могиле: твой отец, Чилла и Енэ тоже.
Э р ж и. Знаете, что я придумала? Давайте спросим у нее самой!
И м р е (изумленно). У кого?
Э р ж и. У Чиллы. Вызовем ее дух!
И м р е. Вы что, серьезно верите в этот бред?
Э р ж и. Не то чтобы верить, но…
И м р е. Или вы уже практиковали это не раз?
Э р ж и. Мы попробовали впервые, когда не стало моего бедного Руди.
Ю л и к а. Знаешь, наша Эржи — замечательный медиум.
И м р е. Нет. Я не желаю в этом участвовать.
Э р ж и. Что тут плохого?
И м р е. По-моему, надо считаться с тем, что мы, живые, и люди, ушедшие из жизни, существуем при двух разных системах и как бы отделены железным занавесом. А раз так, то следует признать друг за другом право на экстерриториальность…
(Обрывки фраз. Магнитофон выключается. Снова включается.)
Э р ж и. Юлика, поставь вашу пластинку, обычно свои спиритические сеансы мы устраиваем под музыку Глюка. Ну, положили ладони на стол, все трое! Пальцы расставить, чтобы получился круг: мизинцем коснуться руки соседа. Вот так, хорошо.
(Звучит «Орфей» Глюка; вся следующая сцена проходит под танец умерших душ.)
Э р ж и. Чилла! Чилла! Ты слышишь нас?
Ю л и к а. Не отвечает?
Э р ж и. Чилла, где ты, отзовись!
Ю л и к а. Чилла! Приди, объявись, Чилла. Мы любим тебя, очень любим.
Э р ж и. Я чувствую, она здесь, близко… Чилла, дорогая, почему ты не отзовешься?… (Пауза.) Она слышит нас, я в этом уверена!
Ю л и к а. Чилла, подай знак! Чилла!
Э р ж и. Позови ее ты, Имре… (Пауза.) Почему ты молчишь?
Ю л и к а. Чилла, здесь твой сын, Имре, Эржи и Юлика.
Э р ж и. Имре, она ждет, что ты ее сам позовешь.
Ю л и к а. Почему ты не зовешь ее?
Э р ж и. Я чувствую, она здесь, совсем рядом, но не явится. Она думает, что ты, Имре, этого не хочешь. Или что ты ее не любишь.
И м р е. Не пытайтесь сыграть на моих сыновьих чувствах.
Э р ж и. Позови ее, Имре, иначе она не придет. Она кружит возле нас, совсем близко, но не появится.
Ю л и к а. Правда, Имре. Она ждет твоего слова.
И м р е (после паузы, тихо). Мама.
Э р ж и (взволнованно). Вот она! (Голосом Чиллы, медленно.) Вы звали меня? Это я, Чилла.
Ю л и к а. Чилла, ты ли это?
Ч и л л а. Да, я — Чилла. Зачем вы тревожите мой покой?
Ю л и к а. Чилла, дорогая, мы любим тебя, очень любим! Мы часто думаем о тебе, вспоминаем тебя.
Ч и л л а. Чего вы хотите?
Ю л и к а. Твой сын Имре приехал к нам в Австралию, он приехал из Будапешта. И мы хотели бы записать твой голос, чтобы Имре смог увезти эту запись на родину. Ты согласна отвечать на наши вопросы?
Ч и л л а. Спрашивайте!
Ю л и к а (шепотом). Спрашивай, Имре!
И м р е (смущенно, откашливаясь). Скажи, мама… а это правда ты? Или все это шутка?
Ч и л л а. Спрашивай, сын мой. Я — Чилла, твоя мать.
И м р е. Мороз по коже подирает! (Нервно смеется.) Тень матери Гамлета.
Ю л и к а (шепотом). Не насмешничай, иначе она опять уйдет… Спрашивай.
И м р е. Ну, если это действительно ты, мама, тогда скажи мне… ты помнишь еще свою земную жизнь?
Ч и л л а. Отдаленно. Смутно и отдаленно.
И м р е. Вспомни Балатонлелле. Тот давний августовский день. Комната наверху, мансарда пансиона. Балкон с решеткой. Внизу газон, обнесенный палисадником, две акации. Ты помнишь, мама?
Ч и л л а. Неясно. Очень отдаленно.
И м р е. Вспомни Енэ… Не знаю, как его фамилия. Тот молодой человек, который устраивал для нас, ребятишек, олимпийские состязания и постоянно крутился возле тебя…
Ч и л л а. Я вижу его. Но очень отдаленно.
И м р е. А в то утро, когда случилось несчастье, он был с тобой? Вспомни… наверху, в мансарде.
Ч и л л а. Быть может… Да.
И м р е. И что дальше? Он обидел тебя? Или вынудил к чему-то?
Ч и л л а. Не ясно вижу. Он слишком далеко.