Короткая стрижка, спортивный покрой одежды придавали Уолтерсу почти мальчишеский вид. Но за внешней его раскованностью скрывалась бесстрастная холодная натура. Те, кому приходилось с ним сталкиваться, обнаруживали, что не в состоянии долго выдерживать его упорный, пронизывающий насквозь взгляд.
Когда доктор Армитедж скрылся за дверью, Уолтерс заговорил первым:
— По-видимому, нам придется, джентльмены, всерьез подумать о поправке XXV.
До сих пор никто не решался о ней заикнуться. Согласно поправке XXV (если точнее, имелся в виду четвертый ее раздел), вице-президент, поддержанный большинством членов кабинета, может в письменной форме заявить временному председателю сената и спикеру палаты представителей конгресса о неспособности президента исполнять свои прямые обязанности.
— Ты, Билл, похоже, наизусть это вызубрил? — съязвил Оделл.
— Полегче, Майкл! — урезонил его Доналдсон. — Билл только напоминает нам…
— Джон подаст в отставку гораздо раньше… — бросил Оделл.
— Так было бы лучше, — примирительным тоном продолжал Уолтерс. — По состоянию здоровья президент имеет на то полное право. Его поймут и отнесутся с большим сочувствием. Хорошо бы довести до него эту мысль…
— Но не сию же минуту! — запротестовал Станнард.
— Верно-верно! — подхватил Рид. — Время лечит. Горе сгладится, и президент снова войдет в колею. Мы еще увидим, на что он способен.
— А если нет? — холодно спросил Уолтерс. Немигающим взглядом он обвел сидевших вокруг стола.
Майкл Оделл резко поднялся с места. Он был тертым политиком и знал что почем, но невозмутимая педантичность Уолтерса ему претила. Прокурор не брал в рот ни капли спиртного, а при виде его жены можно было подумать, что спит он с ней, строго придерживаясь изложенных в руководстве правил.
— Ладно, подумаем! — заключил вице-президент. — Пока что решать рано. Так, джентльмены?
Возражений он не услышал. Рассмотрение поправки XXV на время было отложено.
Дортмунд издавна славится искусством пивоварения. Щедрые урожаи ячменя с полей Нижней Саксонии в сочетании с кристально-прозрачной ключевой водой окрестных холмов много способствовали успеху здешнего напитка. Право варить пиво жителям южновестфальского городка было пожаловано королем Адольфом Нассауским еще в 1293 году.
Сталелитейная промышленность, торговля и финансовое дело развились тут позже. Начало городу положило пиво. Столетиями его пили сами горожане. Все изменил промышленный переворот середины прошлого века. В густо застроенную фабриками и заводами долину Рура хлынул поток рабочих, одолеваемых постоянной жаждой. Город, лежащий в горловине долины, в непосредственной близости от таких индустриальных гигантов, как Эссен, Дуйсбург и Дюссельдорф, оказался выгодным местом сбыта традиционного напитка. Отцы города не замедлили воспользоваться преимуществами географического положения. Со временем Дортмунд превратился в европейскую столицу пивоварения.
Рынком владели семь крупнейших пивоваренных компаний: «Бринкхоф», «Кронен», «ДАВ», «Штифтс», «Ритт ер», «Тир» и «Мориц». Ганс Мориц принадлежал к династии пивоваров, насчитывавшей восемь поколений. Единственный владелец наследственной фирмы, он обладал громадным состоянием. Десять лет назад богатство и громкое имя Морица побудили террористов из группы «Баадер-Майнхоф» похитить его дочь Ренату.
Куинн и Саманта остановились в отеле «Рёмишер кайзер», в самом центре города. Куинн без особой надежды перелистал телефонный справочник. Домашний телефон Морица, конечно, отсутствовал. Тогда Куинн написал письмо, адресованное лично Гансу Морицу, вызвал такси и поручил водителю доставить конверт в главную контору фирмы.
— Ты уверен, что твой друг по-прежнему здесь? — спросила Саманта.
— Безусловно. Хотя он мог отправиться в заграничную поездку. Или уехать на одну из шести своих вилл.
— Значит, подолгу он нигде не засиживается?
— Да. Так он чувствует себя в большей безопасности. А путешествует он много: Французская Ривьера, Карибское море, шале в Альпах, собственная яхта…
Куинн не сомневался, что вилла на озере Констанц продана: Ренату похитили именно там.
На этот раз Куинну повезло. Во время обеда его позвали к телефону.
— Герр Куинн?
Голос — мягкий, с предупредительными интонациями — Куинн узнал сразу. Мориц говорил на четырех языках, мог бы выступать с концертами как пианист. Возможно, музыка и была его настоящим призванием…
— Герр Мориц, добрый день. Вы сейчас в городе?
— Да. Надеюсь, вы не забыли наш адрес? Когда-то вы две недели провели у нас.
— Разумеется, помню. Я полагал, что с этим домом вы расстались.
— Нет. Ренате он нравится. Она не захотела, чтобы я его продавал… Чем могу быть полезен для вас?
— Хотелось бы с вами увидеться.
— Хорошо. Завтра утром. Приходите на чашку кофе. В половине одиннадцатого.
— Спасибо, буду.
Они выехали из Дортмунда по Рурвальдштрассе. Дорога вела на юг, в дальнее предместье Зибург. Вскоре промышленные и деловые кварталы города остались позади. Покатые склоны холмов покрывал густой лес: здесь, среди тишины и зелени, находились имения и особняки состоятельных горожан.
Вилла Морица, окруженная тенистым парком, занимала участок в четыре акра, на повороте от Хоэнзибургштрассе. Зибургский монумент, обращенный через Рур к шпилям Зауэрланда, возвышался над долиной.
Это была настоящая крепость, обнесенная со всех сторон высоким забором. Глухие металлические ворота имели дистанционное управление; укрепленная на сосне скрытая телевизионная камера позволяла наблюдать за каждым, кто подходил близко. Выйдя из машины, Куинн назвал свое имя в микрофон, защищенный стальной решеткой. Ворота немедленно распахнулись и, впустив машину, закрылись снова.
— Герр Мориц и впрямь заботится о своем уединении, — заметила Саманта.
— Что ж, основания для этого у него есть, — невесело отозвался Куинн.
По усыпанной гравием дорожке они подошли к ослепительно белому дому. Дворецкий в ливрее провел их внутрь. Ганс Мориц ждал посетителей в уютной гостиной. На столе дымился сверкающий серебряный кофейник. Хозяин с улыбкой шагнул им навстречу и крепко пожал Куинну руку. Волосы его еще больше поседели, прибавилось и морщин.
Едва они сели за стол, как дверь отворилась. Девушка помедлила на пороге. Лицо Морица осветилось радостью. Куинн обернулся к вошедшей.
На красивом лице девушки застыло какое-то отсутствующее выражение. Держалась она скованно. Вместо мизинцев на обеих руках у нее были обрубки. Сейчас ей двадцать пять, подумалось Куинну.
— Рената, деточка, это мистер Куинн. Ты помнишь мистера Куинна? Нет, конечно, не помнишь…
Мориц поднялся, подошел к дочери, прошептал ей несколько слов на ухо, поцеловал в голову. Рената потупилась и тихонько вышла. Мориц вернулся на свое место. Лицо его оставалось спокойным, но судорожные движения пальцев выдавали внутреннее смятение.
— Вы знаете, дочь… кхм… так и не смогла вполне оправиться. Ее продолжают лечить. Но она предпочитает оставаться дома, в четырех стенах… Замуж она не выйдет… после того, что эти негодяи с ней сделали…
На крышке концертного рояля «Стейнвей» стояла фотография. Озорная четырнадцатилетняя девочка на лыжах. Снялась незадолго до похищения. Год спустя жену Морица нашли в гараже: она сидела в машине с поднятыми стеклами, двигатель работал на холостом ходу. Об этой трагедии Куинну рассказали в Лондоне.
Мориц с усилием взял себя в руки.
— Простите… Так чем я могу вам помочь?
— Мне нужен один человек. Когда-то он жил в Дортмунде. Возможно, и теперь здесь. Или где-то в Германии. А мог уехать и за границу. Если вообще жив… Сказать трудно.
— Но ведь существуют особые агентства. Конечно, я готов всячески содействовать…
Мориц, очевидно, полагал, что Куинну требуются средства для оплаты услуг частного детектива.
— Вы обращались в адресный стол?
Куинн покачал головой.
— Сомневаюсь, что там помогут. Этот человек наверняка избегает общения с властями. Но не исключено, что он находится под надзором полиции.
Каждому жителю Германии при переезде на новое место законом предписано известить жилищное регистрационное бюро о перемене адреса откуда он выбыл и куда прибыл. Как и большинство бюрократических изобретении, эта система действеннее в теории, чем на практике. Правила чаще всего нарушают именно те, кем особенно интересуются полиция или налоговое управление.
Куинн коротко пояснил, кто такой Вернер Бернхардт.
— Пенсионного возраста он еще не достиг, — добавил Куинн. — Значит, если только не сменил имя, у него должна быть карточка социального обеспечения. Далее, он обязан платить подоходный налог — если только никто не взял этот расход на себя. А с законом он не в ладах, причем давно.
Мориц задумался.
— Добропорядочных граждан полиция на заметке не держит. Бывший наемник вполне мог стать другим человеком… Что касается подоходного налога и социального обеспечения, то подобную информацию не сообщат ни вам, ни мне.
— Однако полиции не откажут, — возразил Куинн. — У вас, вероятно, там есть какие-то связи?
— Так вот что вы имеете в виду? — догадался Мориц. В свое время он передал колоссальные суммы на благотворительные цели полиции Дортмунда и земли Северный Рейн-Вестфалия. Как везде в мире, обладатель денег владеет и информацией. — Дайте мне время. Завтра я вам позвоню.
Мориц сдержал слово. Наутро он позвонил в отель. Однако голос его звучал отчужденно. Казалось, его предостерегли от излишней доверчивости.
— Вернер Рихард Бернхардт, — заученно проговорил Мориц, словно читал по бумажке. — Возраст — 48 лет, служил наемником в Конго. Сейчас находится в Германии. Состоит на службе в личном штате Хорста Ленцлингера, торговца оружием.
— Благодарю вас. Где мне найти герра Ленцлингера?
— Это не так просто. Контора у него в Бремене, а живет он вблизи Ольденбурга, в графстве Аммерланд. Как и я, ведет замкнутый образ жизни. Но на этом сходство между нами кончается. Будьте осторожны с Ленцлингером, герр Куинн. По моим сведениям, несмотря на внешнюю респектабельность, это настоящий разбойник.