— Пожалуй, да.
Тут я на секунду задумался.
— А чтобы жениться, обязательно сначала миловаться или не обязательно?
— Вообще-то не обязательно, но... — Он смолк.
— Что «но»? — наседал я.
Он пожал плечами.
— Никакой любви не будет и в помине.
Я заметил, что слово «любовь» он произнес безо всякого пренебрежения, привычного для меня, скорее наоборот. Подлаживаться под него я не собирался, но разобраться в его мыслях было необходимо.
— А если помилуешься, а потом не женишься — это хуже? — спросил я.
— Некоторые думают, что да. Я так не думаю, — коротко пояснил он.
— А можно любить кого-то и не миловаться?
Он покачал головой.
— Это было бы против природы.
«Природа» — казалось, это слово было для него высшей инстанцией. Мне и в голову не приходило, что им можно все оправдать. Против природы! Стало быть, миловаться — по природе? Неужели? Мне всегда казалось, что это всего лишь игра, в которую играют взрослые.
— А если вы с кем-то милуетесь, потом появится ребенок?
Этот вопрос застал его врасплох. Румяное лицо пошло пятнами, резко обозначились скулы. Он глубоко вдохнул воздух, задержал его, потом с шумом выдохнул.
— Совсем не обязательно, — ответил он. — С чего вы взяли?
— Так вы сами сказали. Ваша Улыбка миловалась, а теперь у нее будет жеребенок.
— Да вы, я гляжу, смекалистый, — сказал он, подбирая тем временем подходящий ответ. — Понимаете, у лошадей все немножко по-другому.
— Почему это «по-другому»? — не отставал я.
Ему снова пришлось крепко подумать.
— Так распорядилась природа.
Опять природа! Ответ меня не удовлетворил, да и вообще не понравилась сама мысль: разве природа распоряжается нами? Он что-то скрывал от меня, и я с жутковатым наслаждением загонял его в угол.
— Может, хватит на сегодня вопросов? — не допускающим возражения тоном добавил он.
— Так вы же на них не отвечаете! — запротестовал я. — Почти ничего мне не сказали.
Он поднялся с деревянного стула и стал бродить по комнате, бросая на меня полные недовольства взгляды.
— Не сказал и, скорее всего, не скажу, — как-то обиженно произнес он. — Я не хочу забивать вашу голову чем не надо. Со временем все узнаете.
— Но если это что-то приятное...
— Да, приятное, — не стал спорить он. — Приятное, когда ты к этому готов.
— Так я и готов, — заверил его я.
Тут он засмеялся, лицо его смягчилось.
— Вы ведь уже большой, верно? Сколько, вы говорили, вам лет?
— В пятницу, двадцать седьмого, исполнится тринадцать.
— Хорошо, — сказал он. — Заключим сделку. Я расскажу, что значит миловаться, но при одном условии.
Я сразу понял, о чем речь, но для вида спросил:
— При каком?
— Вы останетесь нашим почтальоном.
Я согласился, и препятствия на этом пути сразу перестали казаться неодолимыми. Он решил подкупить меня, но в этом не было нужды. Видимо, он хотел подстраховаться, но обработка — сейчас это называется так, — которой он меня подверг, и без того возымела действие. Тед внушил мне: они с Мариан что-то значат друг для друга, и хотя я не понимал, что их притягивает — как не понимал, что притягивает сталь к магниту, — я чувствовал силу этого притяжения. За ним стояло нечто прекрасное и тайное, и это «нечто» против воли завладело моим воображением.
Не буду лгать, свою роль сыграло и обещание Теда просветить меня насчет «миловаться», хотя я понятия не имел, почему мне так позарез надо это узнать.
— Кое-что забыли, — вдруг сказал он.
— Что?
— Скирду.
Он был прав. Я напрочь о ней забыл. Она словно олицетворяла что-то такое, из чего я вырос, — детская забава в чистом виде, и больше ничего. Да, я явно остыл к скирде.
— Давайте прыг-скок по лестнице, — велел он, — а я пока напишу.
ГЛАВА 11
В субботу погода не порадовала: ртуть поднялась только до семидесяти восьми, небо заволокло облаками — первые облака со дня моего приезда в Брэндем, — и солнце светило урывками. И день этот я помню так же — отдельными кусками.
Помню разговор за столом во время завтрака. Маркус блаженствовал — завтрак ему подали в постель.
— Главное, — говорил Дэнис, — как можно скорее выбить Теда Берджеса.
Я навострил уши.
— Не сказал бы, что он у них лучший игрок, — заметил лорд Тримингем. — По-моему, такой-то и такой-то (имен не помню) — могут взять куда больше очков, чем он. Бьет он неплохо, но поле ведь кочковатое.
Я глянул на сидевшую рядом с лордом Тримингемом Мариан, но она хранила молчание.
— Как начнет пулять за линию, только держись, — стоял на своем Дэнис. — Потом попробуй их догони.
— Выловим его на дальней позиции, — сказал лорд Тримингем.
— А вдруг он перед этим наберет уйму очков?
— Если пойдет к тому, за дело возьмусь я, — ответил лорд Тримингем с улыбкой. Он был нашим капитаном.
— Я знаю, Хью, что ты хороший бросающий, очень хороший, — сказал Дэнис, — знаю это лучше других. Но если он отобьет все подачи...
— Не думаю, что это ему удастся, — неожиданно вступила миссис Модсли. — Я не сильно разбираюсь в крикете, но, помнится, Дэнис, в прошлом году ты тоже пророчил нечто подобное, а в результате этот мистер Берджес вылетел в нулях — так, что ли, это называется?
— Вылетел с нулем, мама.
— Ну, значит, с нулем.
Слова Дэниса потонули среди общего смеха — смеялись главным образом над ним, а не над миссис Модсли. Его грубоватое лицо, красивое, если не смотреть в упор, покраснело, и мне тоже стало неловко. Мы, школьники, безжалостно доводили друг друга, и это было в порядке вещей. Так гласили наши неписаные законы. Но по законам взрослых делать такого не полагалось, а я всегда стоял за законы горой.
Но уже через секунду Дэнис оправился.
— Мы ведь еще не составили команду. Кто будет запасным?
После этих слов наступила тишина. Кое-кто из сидевших за столом глянул на меня, но я не придал этому значения. Меня, конечно, интересовал состав нашей команды, я размышлял над тем, кто будет играть; но в заседаниях олимпийского отборочного комитета не участвовал.
— Да, это вопрос деликатный, — сказал лорд Тримингем и потер подбородок.
— Да, Хью, вопрос очень даже деликатный, но решать его все равно надо. На поле должны выйти одиннадцать человек, не больше.
С этим все были согласны, но никаких предложений не последовало.
— Что думаете вы, мистер Модсли? — обратился к хозяину лорд Тримингем. — У нас два кандидата на одно место, если не ошибаюсь.
Лорд Тримингем часто вовлекал мистера Модсли в разговор подобным образом, и каждый раз в этом было что-то странное: со дня приезда его светлости мне казалось, что настоящий хозяин в доме — он. Мистер Модсли, хотя и говорил мало, за словом в карман никогда не лез.
— Давайте проведем совещание при закрытых дверях, — предложил он; все мужчины поднялись и с некоторой неловкостью покинули столовую.
Я ждал их под дверью курительной комнаты (мне еще не доводилось бывать там), чтобы немедля удовлетворить любопытство и передать новость Маркусу. Совещание ужасно затянулось, я даже думал, что они вышли через другой выход, но наконец дверь открылась, и друг за другом появились мужчины, все с многозначительным выражением на лице. Я сделал вид, что оказался возле двери случайно. Последним вышел лорд Тримингем.
— А-а, привет, Меркурий! — сказал он; ему приходилось напрягать лицо, если он хотел придать ему какое-то конкретное выражение, и сейчас оно сжалось в гримасу. — Не повезло, старина. Боюсь, у меня для тебя плохие новости.
Я тупо уставился на него.
— Да. Мы не смогли включить тебя в команду, потому что Джим (это был помощник повара) играл за нас в прошлом и позапрошлом году, он неплохо бросает, и мы решили, что он нужен команде. Мисс Мариан взъестся на меня, но ты объясни ей — это не моя прихоть. Так что ты будешь двенадцатым.
Вся его речь настолько поразила меня, что вспыхнувшее на секунду разочарование тут же сменилось окрыляющим счастьем.
— Двенадцатым! — Я чуть не задохнулся от восторга. — Значит, я буду в команде! По крайней мере, — добавил я, — буду сидеть вместе со всеми?
— Так ты доволен?
— Еще бы! Я вообще ничего не ждал. Значит, я пойду с вами?
— Конечно.
— И можно готовиться?
— Можно, но раньше двух все равно не начнем.
— А вы мне скажете, когда будет пора?
— Ты сам услышишь — заиграет оркестр.
Я уже кинулся наверх — поделиться новостью с Маркусом, но тут лорд Тримингем окликнул меня.
— Ты можешь кое-что передать?
— Конечно.
— Спроси Мариан, будет ли она петь на концерте «Дом, милый дом».
Я стрелой кинулся искать Мариан и тут же нашел — она, как я и полагал, возилась с цветами. Просьба лорда Тримингема вмиг выскочила из головы.
— Мариан, я буду играть!
— Играть? — удивилась она. — По-моему, ты все время играешь.
— Нет, после обеда, в крикет. Я двенадцатый, но все равно в команде! Защищать калитку мне, конечно, не доверят, даже если кто-то из наших умрет на поле.
Значит, нечего на это и надеяться.
— Понятное дело, нет... Но, допустим, кто-то из отбивающих совсем устанет, я могу пробежать вместо него, да и в поле сыграю, если кто-то сломает ногу или лодыжку подвернет.
— И кто же, по-твоему, больше для этого подходит? — поддразнила меня она. — Папа?
— О нет.
— Дэнис?
— Нет. — В этом отрицании было меньше убежденности.
— Наверное, ты бы предпочел Дэниса. А может, Бранскилла? — Бранскилл был дворецкий. — У него ноги как деревянные. Такие легко ломаются.
Я засмеялся.
— А может, Хью?
— Нет, только не Хью.
— Почему?
— Ну, он уже и так покалечился... К тому же...
— Что?
— К тому же он — наш капитан, и очень мне нравится, и... ой, Мариан!
— Что такое?