Лорд Тримингем снова вышел из церкви последним. Я думал, его будет ждать Мариан, но она ушла, и вместо нее остался я. Робеть перед ним я почти перестал, и мне хотелось думать, что все мои слова и поступки исходят от меня самого. Но я не собирался с места в карьер говорить на тему, которая волновала меня больше всего.
— Привет, Меркурий, — сказал он.
— Может быть, нужно что-то передать? — спросил я, тактично (я был этим горд) не называя имя получателя.
— Нет, спасибо, — откликнулся он, и я заметил довольные нотки в его голосе. — Это очень любезно с твоей стороны, но, боюсь, в ближайшее время ничего такого не потребуется.
С кончика моего языка был готов сорваться вопрос: а почему? Однако я решил, что и сам знаю, и спросил уже куда менее тактично:
— На этот раз она молитвенник не оставила?
— Нет, но ты когда-нибудь видел такую легкомысленную девушку? — Он произнес это так, будто легкомыслием следует гордиться, и подобных девушек я не раз встречал.
Я ответил, что нет, а потом, в надежде разговорить его, а может, и выудить комплимент в свой адрес, добавил:
— Здорово она играет на фортепьяно, правда?
— Да, а ты здорово поешь, правда? — Он немедленно клюнул на удочку.
В восторге от того, что моя уловка удалась, я немножко попрыгал козлом, потом безо всякой натуги спросил:
— А почему нет пятого виконта?
— Нет пятого виконта? — эхом повторил он. — В каком смысле? Пятых виконтов полным-полно.
— Да я имею в виду не вообще, — беззаботно возразил я: пусть не думает, что я ничего не смыслю в родословных и званиях. — А в церкви. Там нет пятого виконта вашего рода, пятого лорда Тримингема.
— А-а, понял, — ответил он. — Как это я сразу не догадался? Просто забыл, под каким он шел номером. Но быть-то он был. — Лорд Тримингем замолчал.
— Почему же его нет в церкви? — не отступал я.
— Видишь ли, — проговорил лорд Тримингем. — Это весьма печальная история. Его убили.
— Вот оно что! — У меня от удовольствия даже мурашки забегали по телу: на такое я и не рассчитывал. — Наверное, на поле боя? — Я вспомнил, что многие виконты служили в армии.
— Нет, — ответил он. — Не на поле боя.
— Несчастный случай? — предположил я. — Сорвался с горы или спасал кому-то жизнь?
— Да нет, — сказал он. — Несчастным случаем это не назовешь.
Я видел, что рассказывать он не хочет, и неделю назад я бы немедленно отстал. Но сейчас, на гребне волны, я решил — не стоит стесняться.
— Как же тогда он умер?
— Если тебе очень хочется знать, — произнес лорд Тримингем, — его убили на дуэли.
— Ой, как интересно! — вскричал я. И он еще хотел скрыть от меня историю своего предка, самого интересного из всех Тримингемов! — А почему он дрался на дуэли? Чтобы защитить свою честь?
— Что ж, можно сказать и так, — согласился лорд Тримингем.
— Его кто-то оскорбил? Ну, назвал трусом или лжецом? На самом деле он таким, конечно, не был, — поспешно добавил я — вдруг лорд Тримингем подумает, что и я присоединяюсь к этому оскорбительному мнению.
— Нет, никто его не оскорблял, — ответил лорд Тримингем. — Он дрался на дуэли не из-за себя.
— Из-за кого же?
— Из-за дамы. Его жены.
— О-о. — Примерно так же горько я был разочарован, когда понял, в чем смысл переписки Теда и Мариан. Дама... А Маркус говорил, что человек их круга никогда так женщину не назовет. Это у него была одна из верных примет. Теперь будет на чем его посадить. Стараясь выказать интерес, я спросил:
— Она была виконтесса?
— Да.
— А я и не знал, — вялым и монотонным голосом заметил я, — что мужчины дрались на дуэлях из-за дам.
— Дрались, представь себе.
— А что же она такого сделала? — Вообще-то мне было все равно, спросил я просто из вежливости.
— Ему показалось, что она чересчур дружелюбно относится к другому мужчине, — коротко ответил лорд Тримингем.
По наитию я спросил:
— Он ее приревновал?
— Да. Это случилось во Франции. Виконт вызвал этого мужчину на дуэль, и тот его застрелил.
Меня поразила подобная несправедливость, и я сказал об этом:
— Все должно было выйти наоборот.
— Ты прав, ему не повезло, — произнес лорд Тримингем. — В общем, его похоронили во Франции, вдали от своего народа.
— А виконтесса вышла замуж за того, с кем он стрелялся?
— Нет, но она так и осталась за границей, и лишь дети ее вернулись в Англию — все, кроме младшего, который жил с ней во Франции.
— Он был ее любимцем?
— Кажется, да.
Я был рад получить объяснение, и хотя жаждавшая страстей душа ничуть не насытилась, впечатляло другое: невозмутимость, с какой лорд Тримингем пересказал эту историю. Меня вдруг коснулась горечь человеческой жизни, ее безразличие к нашим желаниям, даже к желанию красиво умереть. Мысль о покорности судьбе мне не нравилась: я считал, что чувства должны быть ярче породивших их причин.
— А не будь она виконтессой, стал бы он так сильно возражать? — спросил я наконец.
Он озадаченно засмеялся.
— Думаю, ее титул здесь ни при чем. Ведь это он сделал ее виконтессой, чем же тут чваниться?
— Да я не о том, — воскликнул я, поняв, что переделикатничал, постеснялся назвать виконтессу просто женой, вот и вышла путаница. — Я что хотел спросил: стал бы он так сильно возражать, что у нее есть... друг, если бы они были не женаты, а только обручены?
Лорд Тримингем обдумал вопрос.
— Да, думаю, стал бы.
Тут в голову мою впервые закралась мысль: ведь есть что-то общее между положением пятого виконта и самого лорда Тримингема. Я сразу отмахнулся от нее, ибо не сомневался — Мариан перестала относиться к Теду чересчур дружелюбно. Но воображение уже взыграло, и, поскольку гнев всегда интересовал меня, я спросил:
— А на нее он тоже был сердит?
— Думаю, что нет, — ответил лорд Тримингем. — Скорее огорчен.
— Она не сделала ничего порочного?
— Видишь ли, она вела себя не вполне разумно.
— Значит, она виновата вместе с тем мужчиной.
— Дама никогда не бывает виновата; со временем ты это поймешь, — таков был ответ лорда Тримингема.
Я смутно чувствовал нечто подобное, и эти слова произвели на меня неизгладимое впечатление.
— Тот мужчина был очень порочный человек? — спросил я. Я плохо представлял себе порочность, но меня будоражило само слово.
— Кажется, это был смазливый мерзавец, — сказал лорд Тримингем. — И уже не в первый раз зарился... — Он умолк, потом добавил: — Он был француз.
— Ах, француз, — протянул я, будто это все объясняло.
— Да, и отличный стрелок, ничего не скажешь. Не думаю, что он был уж слишком порочным человеком, если судить по меркам того времени.
— А по сегодняшним меркам был бы? — Мне требовался пример порочности.
— По сегодняшним — да, ведь сейчас такая смерть считается убийством, по крайней мере, в Англии.
— А если бы виконт застрелил его, это тоже считалось бы убийством? — спросил я.
— Сейчас — да, — последовал ответ.
— Не очень это справедливо, — заметил я, пытаясь представить себе сцену дуэли по прочитанным книгам: раннее утро, две чашечки кофе, два револьвера, уединенное место, секунданты шагами отмеряют расстояние, взмах платком, выстрелы, падение одного из дуэлянтов.
— И он — пятый виконт, — наверное, истекал кровью?
— История об этом умалчивает. Да едва ли. От пулевого ранения крови обычно немного, разве что попадет в артерию или вену... К счастью, теперь дуэли в Англии запрещены.
— Но мужчины все равно стреляют друг в друга? — с надеждой в голосе спросил я.
— В меня, например, стреляли, — ответил он, изображая гримасой улыбку.
— Да, но это было на войне. А из-за женщин они стреляются? — Я представил себе две шеренги женщин, из-за спин которых высовываются мужчины с револьверами.
— Иногда.
— И это считается убийством?
— В Англии — да.
Что ж, так и должно быть; и тогда я испросил его мнение по вопросу, который давно меня мучал:
— А буры нарушали правила ведения войны? — От отца я унаследовал пацифизм, но при первой встрече с лордом Тримингемом, героем войны, мои убеждения пошатнулись.
— Буры — неплохие парни, — мягко заметил лорд Тримингем. — Лично я против них ничего не имею. Жаль, конечно, что стольких пришлось отправить на тот свет, но сие от нас не зависит. Вот тебе на, — добавил он, будто сделал внезапное открытие. — Мы почти догнали Мариан. Поболтаем с ней?
ГЛАВА 15
Во время обеда в мозгу то и дело вспыхивали обрывки разговора с лордом Тримингемом. Две мысли стояли особняком: первая — что бы ни случилось, дама не виновата; и вторая — оказывается, иногда необходимо убить человека, к которому вовсе не испытываешь ненависти. Эти новые для меня наблюдения пришлись мне по вкусу, в них было нечто благородное и величавое.
Наконец наступила долгожданная минута, когда взрослые перестали поглощать персики и принялись глазеть по сторонам, ничуть не рисуясь друг перед другом (в разговорах взрослых я всегда усматривал рисовку), я переглянулся с Маркусом, и мы, как обычно, дали деру. Но едва мы отбежали на почтительное расстояние, как Маркус заявил:
— Сегодня днем мне с тобой не по пути.
— Это еще почему, крыса ты церковная? — возмутился я, искренне разочарованный.
— Да вот какая штука. Нэнни Робсон, нашей старушке Нэнни, сегодня нездоровится, а живет она в деревне, и Мариан велела мне сходить туда и посидеть с ней до вечера. Какой от меня будет прок, не представляю, а уж вонища у нее в доме, доложу я тебе, приятель! Того и гляди, крыша поднимется, но деваться некуда, придется идти. А после чая Мариан навестит ее сама, так она сказала. Эх, любезный компаньон, твое счастье, что Господь не дал тебе сестры.
Стараясь не выдать разочарования, я сказал:
— А насчет помолвки ты Нэнни Робсон скажешь?