— Я у Джексона долго не задержусь; мне просто нужно немного наличных — ты со своим дьявольским везением меня просто обчистил — и узнать последние новости из призового суда, — говорил Джек, имея в виду своего призового агента, который вёл все его дела. — А потом я отправлюсь на Бонд-стрит. Они просят за скрипку чудовищную сумму, и я не думаю, что смогу примирить её со своей совестью. Да я и не настолько хорошо играю. Но мне просто хочется ещё раз подержать её в руках, ощутить под подбородком.
— С хорошей скрипкой твоё мастерство расцветёт, и ты заслужил Амати[22] каждой минутой, проведённой на палубе «Какафуэго». Конечно, ты должен её иметь, эту твою скрипку. Любое невинное удовольствие только во благо: их не так уж много.
— Должен? Я очень высоко ценю твоё мнение, Стивен. Если ты не задержишься в Адмиралтействе, то, может быть, заглянешь туда и выскажешь свои соображения о её звучании?
Стивен зашёл в Адмиралтейство, назвал своё имя швейцару, и его провели мимо печально известной приёмной, где толпа нервных, отчаявшихся и зачастую пообносившихся офицеров, оставшихся без кораблей, ожидала аудиенции — почти наверняка безнадёжной.
Его принял пожилой человек в чёрном сюртуке — принял подчёркнуто почтительно и предложил присесть. Сэр Джозеф появится, как только закончится заседание Совета; они уже заседают на час дольше намеченного; тем временем Чёрный Сюртук будет рад пройтись по некоторым основным пунктам. Донесение Бартоломеу они получили.
— Прежде чем мы начнём, сэр, — сказал Стивен. — Если позволите, у меня предложение: может, мне лучше пользоваться другим входом, или нам проводить подобные встречи в другом здании? По другой стороне Уайтхолла слоняется какой-то подозрительный малый — я видел его в компании испанцев из посольства. Возможно, я ошибаюсь, возможно, это чистая случайность, но…
В кабинет поспешно вошёл сэр Джозеф.
— Доктор Мэтьюрин, прошу простить меня за то, что заставил вас ждать. Поверьте, ничто кроме заседания Совета меня бы не задержало… Как поживаете, сэр? Очень любезно с вашей стороны, что вы так скоро явились. Мы получили донесение Бартоломеу и хотим срочно проконсультироваться с вами по ряду возникших вопросов. Пройдёмся пункт за пунктом? Его светлость особенно настаивал, чтобы я предоставил ему результаты нашей беседы к вечеру.
Британское правительство было прекрасно осведомлено о том, что Каталония, испанская провинция, точнее объединение из нескольких провинций, сосредоточение большей части богатств и промышленности королевства, горела желанием вернуть независимость; правительство знало, что мир долго не продлится: Бонапарт спешно строит корабли; и что утратившая целостность Испания сильно ослабит любую коалицию, во главе которой он вступит в неизбежную войну. Это ясно давали понять обращавшиеся к правительству представители различных групп, выступавших за независимость Каталонии; впрочем, это и раньше было очевидно: Англия уже не впервые интересовалась Каталонией в стремлении ослабить своих потенциальных врагов. Разумеется, Адмиралтейство интересовалось каталонскими портами, верфями, доками, снабжением флота и связанными с ним отраслями промышленности; одна только Барселона имела неоценимое значение, а ведь имелись ещё и другие порты, включая Порт-Маон на Менорке, британское владение, непонятно почему отданное политиками в ходе недавних мирных переговоров. Следуя английской традиции держать независимые разведывательные службы, лишь частично или же совсем не контактирующие друг с другом, Адмиралтейство располагало своими агентами, занимавшимися каталонскими делами. Однако очень немногие знали язык, мало кто разбирался в истории этого народа, и уж вовсе никто из них не мог объективно оценить притязания различных организаций на то, что именно они являются истинными представителями каталонского сопротивления. Несколько купцов из Барселоны, ещё несколько из Валенсии; но это были ограниченные люди, а из-за долгой войны они потеряли связь со своими друзьями; так что для Адмиралтейства доктор Мэтьюрин являлся наиболее авторитетным советником. Его связи с ирландскими мятежниками в молодости не были секретом, но его честность и полнейшая материальная незаинтересованность никогда не ставились под сомнение. Адмиралтейство также с глубоким почтением относилось к его статусу в научном мире, кроме того, за него поручился не кто-нибудь, а Главный медик флота: «"Новый взгляд на дегтярную воду" доктора Мэтьюрина и его замечания по поводу надлобковой цистотомии[23] должны стать настольными книгами каждого хирурга: поразительная точность практического наблюдения…» Уайтхолл ценил его гораздо выше, нежели Чампфлауэр; там были в курсе, что он — не просто хирург, а доктор медицины, что он владеет кое-какой собственностью в Лериде, и что его отец-ирландец имел обширные связи среди первых семей этого королевства. Чёрному Сюртуку и его коллегам также было известно, что в своём обличье медика, учёного, прекрасно владеющего каталанским и испанским, он может так же свободно передвигаться по стране, как и любой местный житель: несравненный агент, надёжный, осторожный, имеющий превосходное прикрытие — человек их сорта. По их мнению, даже лёгкий налёт католичества лишь ещё одно очко в его пользу. Чтобы удержать его, они были готовы выжать все свои секретные фонды, но он не брал ни пенни: осторожное прощупывание на эту тему не встретило ни малейшего отклика ни у него, ни у его кошелька.
Он покинул здание Адмиралтейства через боковую дверь, пересёк парк и направился вверх по Пикадилли на Бонд-стрит, где обнаружил Джека, по-прежнему пребывающего в нерешительности.
— Знаешь, в чем дело, Стивен, — сказал он. — Я не могу понять, действительно ли мне нравится звучание. Вот, послушай.
— Если бы сегодня было немного теплее, сэр, — сказал продавец, — она бы показала, на что способна. Вы бы слышали, как на ней играл мистер Галиньяни на прошлой неделе, когда мы ещё топили камин.
— Ну, не знаю, — сказал Джек. — Думаю, сегодня я её не возьму. Заверните мне, пожалуйста, вот эти струны, и канифоль тоже. Придержите скрипку, к концу недели я так или иначе дам вам знать. Стивен, — сказал он, беря друга под руку и переводя его через оживлённую улицу. — Я, должно быть, битый час играл на этой скрипке, но так и не могу решить. Джексон в конторе отсутствовал, его партнёр тоже, так что я пошёл прямо сюда. Это странно, чертовски странно и досадно, мы ведь уговорились о встрече. Но его не было на месте, только этот дурак-клерк, который сказал, что его нет в городе — они его ждут, но не знают когда. Зайду засвидетельствовать почтение к Старому Джарви, просто чтобы напомнить о себе, и поедем домой. Джексона я ждать не стану.
Они поехали домой и обнаружили дождь на том самом месте, где его оставили — дождь и пронизывающий восточный ветер. Лошадь Джека потеряла подкову, и они потратили добрые полдня на поиски кузнеца — угрюмого и грубого мужлана, который загнал гвозди слишком глубоко. Когда они добрались до леса Эшдаун, уже стемнело; к этому времени лошадь Джека совсем охромела, а ехать оставалось ещё далеко.
— Дай-ка я взгляну на твои пистолеты, — сказал Джек, когда деревья придвинулись ближе к дороге. — Ты ж понятия не имеешь о том, что кремни надо обстукивать.
— Они в полном порядке, — сказал Стивен: ему не хотелось открывать кобуры (тератома в одной, заспиртованная арабская соня — в другой). — Ты чего-то опасаешься?
— Здесь дорога очень сужается, а кругом бродят без дела уволенные из армии солдаты. Они пытались ограбить почтовый дилижанс неподалеку от Эйкерс-Кросс. Давай, давай сюда пистолеты. Ну, так я и думал: что это?
— Тератома, — недовольно сказал Стивен.
— Что такое тератома? — спросил Джек, держа предмет в руке. — Что-то вроде гранаты?
— Это внутренняя опухоль, такие иногда встречаются в брюшной полости. Иногда в них бывают длинные чёрные волосы, иногда ряд зубов, а в этой и то и другое. Она принадлежала некоему мистеру Элкинсу из Сити, известному сырному торговцу. Я очень дорожу ею.
— Боже мой, — вскричал Джек, бросая её обратно в кобуру и нервно вытирая руки о шкуру лошади. — Как бы мне хотелось, чтоб ты оставил в покое чужие животы. Стало быть, пистолетов у тебя нет, как я понимаю?
— Если ты так настаиваешь на прямом ответе — нет, нету.
— Да, до глубокой старости ты не доживёшь, братец, — сказал Джек, спешившись и ощупав ногу своей лошади. — Тут есть кабачок, довольно неплохой, полмили по боковой дороге: что ты скажешь, чтоб там переночевать?
— Ты так беспокоишься по поводу всех этих грабителей и разбойников с большой дороги?
— Так дрожу, что едва с седла не падаю. Конечно, глупо подставлять голову под удар, но больше всего я беспокоюсь за ногу моей лошади. И потом, — добавил он, помолчав, — у меня чертовски странное чувство: мне не особо хочется домой сегодня вечером. Странно, я ведь еще утром дождаться не мог возвращения, прямо как матрос перед увольнением, а теперь мне не особенно это и надо. Иногда в море появляется такое ощущение подветренного берега. Отвратная погода, марсели наглухо зарифлены, ни намёка на солнце, много дней никаких наблюдений, понятия не имеешь о своём местонахождении даже с точностью в сотню миль, и вдруг ночью тебе под ветром мерещится берег: ничего не видно, но ты прямо слышишь, как камни скребут днище.
Стивен не ответил, только поплотнее завернулся в плащ от пронизывающего ветра.
Миссис Уильямс никогда не спускалась к завтраку; но даже без этого утренняя столовая в Мейпсе была самой жизнерадостной комнатой во всём доме: она выходила окнами на юго-восток, и газовые занавески слегка колыхались в лучах солнца, впуская снаружи запах весны. Вряд ли можно представить себе более женственную комнату: изящная белая мебель, зелёный узорчатый ковер, тонкий фарфор, рулетики и мёд; компания свежеумытых молодых женщин за чаем.
Одна из них, Софи Бентинк, рассказывала об обеде в «Белом олене», где присутствовал мистер Джордж Симпсон, с которым