она была помолвлена.
— И когда они начали говорить тосты по кругу, и Джордж сказал — «За Софию», капитан Обри прямо-таки подпрыгнул. «О, — кричит, — за это я выпью трижды по три раза. Софи — это имя, которое очень мне дорого». И ведь это никак не могла быть я, понимаете, мы же с ним не знакомы.
Она обвела комнату благосклонным взглядом добронравной девушки, у которой на пальце кольцо и которая хочет, чтобы все на свете были так же счастливы, как она.
— И что, он действительно выпил трижды по три раза? — спросила София, обрадованная, польщённая и смущённая.
— Так назывался его корабль, помнишь — его первое командование, — быстро сказала Диана.
— Конечно, я помню, — сказала София, вспыхнув. — Всем это известно.
— Почта! — взвизгнула Фрэнсис, бросившись вон из комнаты. Выжидательная пауза, временное перемирие. — Два — матери, одно — Софии Бентинк, с миленькой голубой печатью с купидоном — нет, это какая-то коза с крыльями — и одно для Ди, франкированное[24]. Не пойму, откуда. От кого это, Ди?
— Фрэнки, тебе следует постараться вести себя более по-христиански, милая, — сказала старшая сестра. — Ты не должна интересоваться чужими письмами, а должна делать вид, что ничего о них не знаешь.
— Мама всегда вскрывает наши, когда мы их получаем, да только бывает это нечасто.
— Я получила одно после бала от сестры Джемми Блэгроува, — сказала Сесилия. — Она пишет, что он сказал ей, чтобы она передала мне, что я танцевала как лебедь. Мама ужасно рассердилась — весьма неподобающая переписка, и вообще лебеди не танцуют, потому что у них перепончатые лапы: они поют. Но я поняла, что он имел в виду. А твоя мама, значит, позволяет вам переписываться? — спросила она, поворачиваясь к Софии Бентинк.
— О да. Но мы помолвлены, знаете — это совсем другое дело, — ответила Софи, самодовольно глядя на свою руку.
— Том, почтальон, тоже не притворяется, что ничего не знает о чужих письмах, — сказала Фрэнсис. — Он сказал, что тоже не смог разобраться, откуда франкированное письмо Ди. А письма, которые он доставляет в Мэлбери, приходят из Лондона, Ирландии и Испании. Двойное письмо из Испании — это ж сколько придётся заплатить!
Утренняя столовая в Мэлбери-Лодж тоже была жизнерадостной, но по-другому. Мрачноватое красное дерево, турецкий ковёр, тяжёлые кресла, запах кофе, бекона, табака и мокрых мужчин: с самой зари они рыбачили и теперь приближались к середине заслуженного завтрака — завтрака, который занимал всю площадь широкой белой скатерти: жаровни, кофейники, подставки для гренок, вестфальская ветчина, ещё нетронутый пухлый пирог и форель, которую они поймали утром.
— Это — та, что попалась под мостом, — сказал Джек.
— Почта, сэр, с вашего позволения, — объявил слуга, Бережёный Киллик.
— От Джексона, — сказал Джек. — И ещё одно от судебного поверенного. Извини, Стивен. Я только посмотрю, что он имеет мне сказать — как он извинится.
— Боже, — вскричал он через миг. — Этого не может быть.
Стивен бросил на него быстрый взгляд. Джек передал ему письмо. Мистер Джексон, его призовой агент, один из самых солидных представителей своей профессии, обанкротился. Он дал дёру в Булонь, прихватив с собой оставшуюся наличность, а его партнёр заполнил декларацию о банкротстве, без надежды выплатить более чем по шесть пенсов за фунт.
— Что здесь самое скверное, — сказал Джек убитым голосом, — это то, что я велел ему переводить все деньги за захваченные на «Софи» призы в государственные процентные бумаги по мере их поступления. Некоторые суда не конфискуют по нескольку лет, если владельцы заявляют протест. Но он этого не делал. Он выдавал мне деньги, которые, по его словам, были процентами с тех бумаг, но это не так. Он оставлял все поступления себе, держал всё в своих руках. Всё пропало, до последнего фартинга.
Он некоторое время пристально смотрел в окно, взвешивая второе письмо на ладони.
— А это от судебного поверенного. Должно быть, о тех двух нейтральных судах, по поводу которых поступил протест, — сказал он, ломая наконец печать. — Я почти боюсь открывать его. Да, так и есть. Вот он, мой подветренный берег. Вердикт отменён: я должен вернуть одиннадцать тысяч фунтов. У меня нет даже одиннадцати тысяч пенсов. Подветренный берег… как теперь от него лавировать? Есть только один способ: я заберу своё прошение на повышение и буду проситься на шлюп — коммандером. Мне нужен корабль. Стивен, одолжишь мне двадцать фунтов? У меня нет наличных. Мне надо сегодня же в Адмиралтейство. Нельзя терять ни минуты. Ох, я же обещал Софии поехать кататься с ней верхом: но это я ещё успею.
— Езжай в почтовой карете. Тебе нельзя прибыть туда вымотанным.
— Да, именно так я и поступлю — ты совершенно прав, Стивен. Спасибо. Киллик!
— Сэр?
— Бегом в «Козу» и передай, пусть пришлют карету к одиннадцати. Уложи саквояж — на пару дней; нет, на неделю.
— Джек, — торопливо проговорил Стивен, когда слуга вышел. — Прошу тебя, не говори пока об этом никому.
— Вы ужасно бледны, капитан Обри, — сказала София. — Я надеюсь, вы больше не падали с лошади? Входите; пожалуйста, входите и присядьте. О Боже, я уверена, что вам просто необходимо присесть.
— Нет-нет, клянусь вам, за последнюю неделю я с лошади не падал, — сказал Джек, засмеявшись. — Давайте прогуляемся, пока светит солнце, а то потом мы можем вымокнуть до нитки. Видите тучи на юго-западе? Какое у вас красивое платье.
— Вам нравится? Я его в первый раз надела. Но, — сказала она, по-прежнему глядя с беспокойством в его лицо, покрытое теперь нездоровым румянцем, — вы уверены, что не хотите чашечку чаю? Его можно быстро приготовить.
— Да-да, входите и выпейте чаю, — закричала из окна миссис Уильямс, прижимая к горлу воротник своего жёлтого платья. — Мы его мигом заварим, а в маленькой гостиной горит камин. Вы сможете выпить его вместе — очень уютно. Я уверена, что Софи просто до смерти хочет чаю. Она будет очень рада выпить с вами чаю, капитан Обри, так ведь, Софи?
Джек улыбнулся, поклонился и поцеловал ей руку, но его железная решимость не входить осталась непоколебимой, и через некоторое время они уже вместе ехали верхом вдоль Фоксденской дороги к подножию холмов.
— Вы точно не падали с лошади? — снова спросила Софи, не столько потому, что думала, будто он не заметил вопроса и его нужно повторить, сколько из желания как-то выразить свою искреннюю заботу.
— Нет, — сказал Джек, глядя на это милое, обычно отстранённое лицо, которое теперь было исполнено такой нежности и беспокойства, словно уже имело на это какие-то особенные права. — Но я только что получил просто убийственный удар. Чертовски неожиданный удар. Софи… я могу называть вас Софи, ведь так? Мысленно я всегда вас так называю… В своё время на «Софи», на моем шлюпе, я захватил пару нейтралов, что направлялись в Марсель. Их документы утверждали, что они идут с Сицилии в Копенгаген с грузом серы. Но на самом деле они уже, считай, что вошли в Марсель: я находился на расстоянии пушечного выстрела с береговой батареи, когда взял эти суда. А серу везли во Францию.
Для Софии «сера» означало вещество, которое смешивают с патокой и дают детям по пятницам, и она отчётливо вспомнила, как оно противно застревает в зубах. Это отразилось на её лице, и Джек добавил:
— Она нужна им, чтобы делать порох для пушек. Так что я отослал оба судна в Порт-Маон, где их конфисковали как законные призы, но теперь владельцы подали апелляцию, и суд решил, что они вовсе не были законными призами и сказки их шкиперов о том, что они просто укрывались от шторма, признали за правду. Шторм! Не было там никакого шторма. Чуть заметная рябь, и мы шли под бом-брамселями, даже лисели по обоим бортам, а тридцатишестифунтовки с берега пускали круги в четверть мили в стоячей воде.
— О, как несправедливо! — вскричала Софи в крайнем негодовании. — Что за низкие люди — говорить такую ложь! Вы ведь рисковали жизнью, чтобы увести эти суда из-под огня батареи. Конечно же, серу везли во Францию. Я уверена, что они понесут наказание. Что можно сделать? О, что тут можно сделать?
— С этим вердиктом — ничего. Боюсь, он окончателен. Но я должен поехать и посмотреть, что я могу предпринять — что можно вырвать у Адмиралтейства. Я должен ехать сегодня, и какое-то время меня не будет. Я рискую наскучить вам своими делами, только чтобы объяснить, что покидаю Сассекс не по своей воле и с тяжёлым сердцем.
— О, вы мне нисколько не наскучили — вы мне не можете наскучить — всё, что касается флота, для меня… Вы сказали — сегодня? Вам нельзя ехать сегодня. Вам нужно полежать и отдохнуть.
— Надо ехать сегодня, увы.
— Тогда вы не должны ехать верхом. Нужно взять почтовую карету.
— Да. Вот и Стивен то же сказал. Так я и поступлю. Я уже нанял её в «Козе».
— Какой же он прекрасный и добрый человек — должно быть, он очень вас поддерживает. Такой хороший друг. Но мы должны немедленно повернуть назад, сию же минуту. Вы всё же должны отдохнуть, сколько получится, перед дорогой.
Когда они расставались, она протянула ему руку и твёрдо сказала:
— Надеюсь, у вас всё будет хорошо, вы этого заслуживаете. Я знаю, простая деревенская девушка здесь ничем не может вам помочь, но…
— А, так вот вы где, — закричала миссис Уильямс. — Болтают, как парочка голубков. И о чём это вы могли говорить всё это время? Но — ш-ш-ш, это нескромно с моей стороны. Надеюсь, вы возвращаете мне её в целости и сохранности?
Два секретаря — второй на тот случай, если один не успеет — писали со всей возможной быстротой, насколько позволяли перья.
«Маркизу Корнуолису
Милорд,
Всецело стремясь уделить самое пристальное внимание пожеланиям Вашей Светлости относительно капитана Булла, я с величайшим сожалением вынужден сообщить вам, что в настоящее время сие не в моих силах.
Имею честь быть и проч.»
— Успеваете, Бейтс?
— Да, милорд.