[31] как… ну, как местный уроженец. Мы как раз туда и направляемся — у него там имение — поедем, как только посетим Поркероль, чтобы посмотреть на какой-то диковинный кустарник, который растёт только на этом острове и нигде больше. Ха-ха-ха, — засмеялся он, и ему действительно было очень весело. — Подумать только: бедного старину Стивена чуть не повязали как шпиона! О Боже, ха-ха-ха!
Такой чистосердечной уверенности сложно было противостоять. Взгляд Кристи-Пальера смягчился; он с облегчением улыбнулся и спросил:
— Значит, вы за него ручаетесь — слово чести?
— Положа руку на сердце! — сказал Джек, именно так и поступая. — Дорогой мой сэр, ну и простофили же у вас служат — следить за Стивеном Мэтьюрином, подозревать его!
— Да, есть такая беда, — откликнулся Кристи-Пальер. — Многие из них просто глупы. Но это не самое худшее: есть и другие службы — жандармерия, люди Фуше[32] и прочие сухопутные, как вы знаете — и некоторые из них ничуть не умнее. Поэтому, прошу вас, скажите вашему другу, чтобы вёл себя осторожнее. И послушайте, дорогой мой Обри, — добавил он, многозначительно понизив голос. — Лучше бы вам не ехать через Поркероль, а направиться прямиком в Испанию.
— Из-за жары? — спросил Джек.
Кристи-Пальер пожал плечами.
— Если угодно, — сказал он. — Мне больше нечего сказать.
Он прошёлся туда-сюда по террасе, велел принести новую бутылку и вернулся к Джеку.
— Так вы видели моих кузин в Бате? — спросил он другим, самым обычным тоном.
— Да-да! Я имел честь быть принятым в Лора-Плейс, когда приезжал в первый раз, и они очень любезно пригласили меня на чай. Они все оказались дома — миссис Кристи, мисс Кристи, мисс Сьюзан, мадам Дезагийер и Том. Очаровательные люди, такие приветливые и гостеприимные. Мы много говорили о вас, и они надеются, что вы их скоро навестите, и шлют всё что полагается, конечно — поклоны и от девушек поцелуи. Они и в другой раз меня звали — на прогулку и на пикник, но, к сожалению, я был уже приглашён. Я побывал в Бате дважды.
— А что вы думаете о Полли?
— О, милая девушка — такая весёлая, и так нежно любит вашу старую… тётю, я полагаю? И как она бойко болтает по-французски! Я и сам пару фраз сказал, так она их тут же поняла и передала старушке, отрепетовала мои сигналы, так сказать.
— Она такое милое дитя, — сказал её кузен. — Позвольте вас заверить, — добавил он совершенно серьёзно. — Эта девушка действительно умеет готовить. Её сoq au vin, sole normande[33]!.. А каким глубоким пониманием английского пудинга она обладает! Тот клубничный джем варила она. Дом прекрасно умеет вести. И за ней дают кое-какое скромное приданое, — добавил он рассеянно, разглядывая тартану, входящую в порт.
— О Боже мой, — воскликнул Джек с такой горячностью, что Кристи-Пальер поглядел на него с тревогой. — Господи Боже, я же почти забыл… Рассказать вам, зачем я ездил в Бат?
— Да, прошу вас.
— Только это между нами? — Кристи-Пальер кивнул. — Боже, я так несчастлив: только ваш замечательный обед заставил меня забыть на пару часов обо всём этом. Всё остальное время я только о том и думаю — с тех самых пор, как покинул Англию. Есть одна девушка, понимаете — я познакомился с ней в Сассексе — соседи, и когда у меня дела пошли наперекосяк — этот адмиралтейский суд по поводу нейтралов — мать увезла её в Бат, не одобряя более наше знакомство. До этого мы с ней почти что достигли взаимопонимания, но я почему-то никак это не закрепил. Боже, какой я был дурак! Так что я увиделся с ней в Бате, но вступить в непосредственное соприкосновение уже не смог: полагаю, ей не понравилось некоторое внимание, которое я уделял её кузине.
— Невинное внимание?
— Ну да, вполне; хотя, наверное, его могли истолковать превратно. Изумительно хорошенькая девушка, вернее женщина — была замужем, мужа укокошили в Индии — отменно решительная и смелая. А потом, когда я разрывался между Адмиралтейством и ростовщиками в Сити, я узнал, что какой-то тип сделал ей — той, первой — предложение, и везде говорили об этом как о деле решённом. Я вам не могу передать, как меня это ранило. А та, другая девушка, которая осталась в Сассексе, была так любезна и полна сочувствия и к тому же так изумительно красива, что я… ну, вы понимаете. Ну и когда я думал, что у нас с ней всё так здорово, и что мы такие близкие друзья, она вдруг резко осадила меня — я словно с разгона налетел на бон — и спросила, какого чёрта я о себе вообразил? Я тогда потерял всё моё состояние, как вы знаете; так что, честное слово, не знал, что ей ответить, особенно при том, что я начал подозревать, что ей нравится мой лучший друг, а может быть, и она ему тоже… ну, вы понимаете. Я не вполне был уверен, но было чертовски на то похоже — особенно когда они расставались. Но она меня просто адски зацепила — я ни спать не мог, ни есть — и время от времени снова становилась так мила со мной. Так что я зашёл довольно далеко, отчасти от досады… понимаете?.. О, чёрт бы это всё побрал, если бы только… И в довершение всего получаю письмо от той, первой девушки…
— Письмо вам? — воскликнул Кристи-Пальер. — Но ведь это не интрижка, насколько я понял?
— Всё совершенно невинно. Ничего такого… ну разве что поцелуй. Удивительно, правда? Но это в Англии, не во Франции, там всё по-другому; но даже так — я был поражён. Но такое милое, скромное письмо — в нём только говорилось, что все эти слухи о браке — чёртов вздор. Оно пришло как раз в тот день, когда я уезжал.
— Ну, тогда всё превосходно, так ведь? Для серьёзной молодой женщины это открытое признание — чего вы ещё можете желать?
— Ну как же, — сказал Джек с таким несчастным выражением лица, что Кристи-Пальер, который до этого момента придерживался мнения, что Джек просто недотёпа, раз страдает, имея двух женщин разом, расстрогался и ободряюще похлопал Джека по руке.
— Есть же ещё та, другая, разве вы не понимаете? — продолжал Джек. — Честно говоря, я так ею увлёкся, хотя это совсем не то же самое чувство. Я уж не говорю о моём друге.
Стивен и доктор Рамис закрылись в заставленном книгами кабинете. Огромный гербарий, бывший одним из предметов их переписки в течение года с лишним, лежал раскрытый на столе, между страниц была вложена очень подробная карта новых испанских укреплений Порт-Маона. Доктор Рамис только что вернулся с Менорки, где родился и вырос, и привёз Стивену несколько документов, поскольку являлся его самым важным связным со сторонниками каталонской автономии. Эти бумаги, прочитанные и заученные наизусть, теперь превратились в пепел в камине, а оба доктора обратились к теме человечества в целом — к общей неприспособленности человека к жизни как таковой.
— Это особенно относится к морякам, — сказал Стивен. — Я внимательно наблюдал за ними и нахожу, что из всех других профессий они наименее приспособлены к жизни в её обычном понимании. И в качестве причины могу предложить следующую: в море (своей естественной среде) моряк живёт лишь настоящим. Со своим прошлым он не может сделать ничего; и очень мало что с будущим, если принять во внимание непостоянство всемогущего океана и погоды. Это, замечу мимоходом, объясняет общую для моряков непрактичность. Офицеры жизнь кладут на то, чтобы что-то сделать с таким отношением со стороны части матросов — заставляя их обтягивать снасти, укладывать и так далее — против разного рода случайностей; но поскольку офицеры так же находятся в море, как и все остальные, они выполняют свои обязанности отнюдь не с абсолютной убеждённостью: отсюда и проистекает беспокойство ума и, как следствие, причуды облечённых властью. Моряки могут приготовиться к завтрашнему шторму, или даже к тому, который произойдёт через две недели; но более отдалённое будущее для них — это нечто отвлечённое, нереальное. Я считаю, что они живут только настоящим; и, основываясь на этом, могу выдвинуть частично сформулированное предположение — буду рад услышать ваши замечания по этому поводу.
— Мой интеллект, насколько он может быть полезен — в вашем распоряжении, — сказал доктор Рамис, откидываясь на спинку кресла и бесстрастно разглядывая его умными карими глазами. — Хотя, как вы знаете, я враг умозрительных построений.
— Возьмём, к примеру, весь спектр нарушений, которые берут начало в мозгу, в расстроенном или же праздном уме — ложные беременности, различные истерии, учащённое сердцебиение, несварение желудка, экземы, некоторые виды импотенции и многое другое, что вам с ходу придёт в голову. И насколько мой скромный опыт позволяет судить, всего этого мы на борту корабля не находим. Вы со мной согласны, дорогой коллега?
Доктор Рамис поджал губы и произнёс:
— С некоторыми оговорками рискну сказать, что, пожалуй, соглашусь. Впрочем, безо всяких обязательств с моей стороны.
— А теперь отправим нашего бравого матроса на берег, где ему приходится жить не настоящим, а будущим, с постоянными отсылками к будущему — все эти радости, блага, успехи, на которые надо надеяться и которых надо ждать; всё это предмет беспокойных мечтаний, нацеленных на следующий месяц, следующий год, или даже на следующее поколение; казначей больше не выдает одежды, и пищу не раздают в установленное время. И что же мы видим?
— Сифилис, пьянство, моральное разложение до скотского состояния, чрезмерное переедание: печень разрушается за десять дней.
— Именно, именно; но более того: мы находим — не ложные беременности, конечно, но всё кроме них. Тревожность, ипохондрия, общая неудовлетворённость, меланхолия, запоры и поносы — все болезни городского торговца в десятикратном размере. Есть у меня один весьма интересный пациент, который в море обладал просто богатырским здоровьем — любимец Гигиеи[34] — и это несмотря на всякого рода невоздержанность и самые неблагоприятные обстоятельства; а провёл совсем немного времени на земле, среди хозяйственных забот и матримониальных фантазий — заметьте, всё связанное с будущим — и мы имеем потерю веса в одиннадцать фунтов, задержку мочеиспускания, тёмный, плотный и недостаточный стул, непроходящую экзему.