Он с силой затолкнул второй пыж в обжигающий ствол.
— Выкатывай, выкатывай!
Они с трудом, напрягаясь, борясь с креном судна на волне, сдвинули огромную тяжесть; маленького посиневшего ласкара, тоже навалившегося на пушку, теперь рвало. Раздался согласный рёв бортового залпа «Беллоны» — картечь и книппели, судя по визжащим звукам над головой — в то время, как они налегали на тали. Он выстрелил, увидел, как Хилл выдернул мальчишку из-под отката, и немедленно бросился вперёд, сквозь дым, к третьей. Проклятый мальчишка подвернулся под ноги. Джек поднял его и сказал мягко:
— Стой в стороне от пушек. Ты хороший мальчик — смелый. Подноси одно за раз, — указав на форкастель, — только поживее. Потом заряд. Ну же. Нам нужен заряд.
Заряда он так и не получил. Джек выстрелил из номера пятого, мельком глянул наверх, на громады марселей, увидел, как реи «Беллоны» скользнули в ванты «Лорда Нельсона» и услышал бешеный крик и рёв идущих на абордаж, но за спиной — за спиной! Шлюпки приватира проскользнули сзади, невидимые в дыму, и на незащищённом правом борту оказалась сотня французов.
Они заполонили шкафут «Лорда Нельсона», отрезав квартердек от форкастеля, и натиску людей, хлынувших со стороны носа сквозь разорванную книппелями сеть, вряд ли уже можно было противостоять. Лица, тела, руки — так близко, что он даже не мог размахнуться прибойником; кто-то маленький, но отчаянный обхватил его поперёк туловища. Упасть, придавить его — скользящий удар ногой. На ноги, снова лицом к ним, отбиваясь короткими ударами; вспышка боли. Толпа, натиск, на него наваливаются кучей. Назад, назад, шаг за шагом, запинаясь о лежащие тела, назад, назад. И затем — падение в пустоту и звук удара — слабый-слабый, будто из другого времени.
…Качающийся фонарь. Он смотрел на него: может быть, часами. Постепенно мир снова начал заполнять надлежащее ему место, память возвращалась слой за слоем, приближаясь к настоящему. Почти. Он не мог припомнить, что случилось после того, как взорвалась пушка бедного Хейнса. Да, Хейнса, конечно: так его звали. Баковый, вахта левого борта на «Резольюшене», произведён в младшие унтер-офицеры, когда они проходили мыс Доброй Надежды. Дальше всё тонуло во мраке: так случается, когда ты ранен. Он ранен? Он определённо был в кубрике, а вот это Стивен, пробирается среди тесно лежащих стонущих тел.
— Стивен, — позвал он немного погодя.
— Ну, как, дорогой мой? — сказал Стивен. — Как ты себя чувствуешь? Голова соображает?
— Неплохо, спасибо. Вроде бы цел.
— Я тоже так думаю. Конечности и грудная клетка не пострадали. Кома — это единственное, чего я боялся все эти дни. Ты упал в носовой люк. Тебе надо, пожалуй, попить альморавийской настойки. Эти собаки только половину её обнаружили.
— Нас захватили?
— Так точно, захватили. Наши потери — тридцать шесть убитыми и ранеными; и они взяли корабль. Обчистили нас безжалостно, просто до нитки обобрали, и первые несколько дней держали взаперти под палубой. Вот твоя настойка. Однако я извлёк картечную пулю из плеча капитана Дюмануара и позаботился об их раненых, и теперь нам милостиво позволили подниматься на палубу — подышать воздухом. Второй капитан, Азема — довольно любезный человек, бывший офицер королевского флота, и он запретил чрезмерные бесчинства, если не считать грабежа.
— Приватир есть приватир, — сказал Джек, пытаясь пожать плечами. — Но что с теми девушками? Мисс Лэмб, то есть?
— Они переодеты в мужское платье — в мальчиков. Только я не уверен, что их уловки кого-то ввели в заблуждение.
— Большая призовая команда? — спросил Джек, чьи мысли уже крутились вокруг возможности отбить корабль.
— Огромная, — сказал Стивен. — Сорок один. Офицеры Компании дали честное слово; некоторые ласкары подрядились на службу к французам за двойное жалованье, а все остальные — внизу, у них эта испанская инфлюэнца. Нас ведут в Ла-Корунью.
— Они же не думают всерьёз, что могут туда пройти, — сказал Джек. — Вход в Ла-Манш и всё море к западу от него кишат нашими крейсерами.
Говорил он уверенно; он знал, что в его словах есть немалая доля правды; но, хромая по квартердеку во вторник, когда Стивен позволил ему подняться на палубу, обозревал океан с чувством, близким к отчаянию. Огромный, пустой простор — только аккуратная «Беллона» неподалёку на ветре; ни паруса, ни самого маленького люггера на всём пространстве до любого горизонта; и после нескольких часов непрерывного наблюдения не было видно ни малейшей причины, по которой он мог бы появиться. Пусто; а где-то за горизонтом с подветренной стороны — испанский порт. Он вспомнил, как они когда-то возвращались из Вест-Индии на «Алерте» — шли по самому оживлённому морскому пути во всей Атлантике и не встретили ни одной живой души, пока не оказались в прибрежных водах в виду Лизарда[51].
Пополудни на палубу поднялся Пуллингс, бледный Пуллингс — у каждого борта по мисс Лэмб, которые поддерживали его. Джек его уже видел раньше (рана от картечи на бедре, от шпаги — в плече и два сломанных ребра), как и майора Хилла (внизу с инфлюэнцей) и всех прочих, кто был на попечении Стивена — но девушек он увидел в первый раз со дня сражения.
— Мои дорогие мисс Лэмб, — вскричал он, беря одну из них за свободную руку. — Надеюсь, с вами всё хорошо? Всё в порядке? — спрашивал он настойчиво, имея в виду «Над вами не слишком надругались?»
— Спасибо, сэр, — сказала мисс Лэмб, глядя на него задумчиво и как-то странно, будто совсем другая девушка. — У нас с сестрой всё превосходно.
— Мисс Лэмб, ваш самый преданный слуга, — сказал капитан Азема, приближаясь от правого борта и кланяясь. Это был крупный, темнолицый, широкий в плечах, плотный человек, уверенный — настоящий моряк, такие Джеку были по сердцу.
— Барышни под моей особой защитой, сэр, — сказал он. — Я убедил их носить просторные накидки, чтобы скрыть божественные формы, — он поцеловал кончики пальцев. — О неуважительном отношении к ним здесь не может быть и речи. Некоторые из моих людей в самом деле неотёсанные, грубые негодяи, даже буйные, как говорится; но даже помимо моей протекции все здесь как один испытывают глубокое уважение к таким героиням.
— А?.. — переспросил Джек.
— Ну да, сэр, — сказал Пуллингс, нежно привлекая к себе девушек. — Настоящие героини с железными нервами, носились как сумасшедшие — подтаскивали ядра, порох, фитили, когда у меня кремень вылетел, пыжи! Жанны д’Арк.
— Подносили порох? — воскликнул Джек. — Доктор Мэтьюрин говорил про штаны, или что-то в этом роде, но я…
— Вы бессовестный двуличный тип! — вскричала мисс Сьюзан. — Вы её видели! Вы наорали на Люси самыми ужасными словами, ничего ужаснее я в жизни своей не слышала! Вы грязно обругали мою сестру, сэр, не отпирайтесь! Фи, капитан Обри!
— Капитан Обри? — переспросил Азема, мысленно прибавляя к своей доле призовых денег награду за английского офицера — недурная сумма.
«Ну вот, проболталась — и меня увалило под ветер, — подумал Джек. — Подносили порох — какая изумительная отвага».
— Дорогие мои мисс Лэмб! — сказал он самым смиренным тоном. — Умоляю вас, простите меня. Последние полчаса сражения — чертовски горячее было дело — я их совершенно не помню. Я упал и ударился головой и совершенно ничего не помню. Но подносить порох — это изумительно отважный поступок: я горжусь вами, дорогие мои. Пожалуйста, извините меня. Кругом дым… штаны… а что именно я сказал — чтобы немедленно взять эти слова назад?
— Вы сказали… — начала мисс Сьюзан и замолчала. — Ну, я забыла; но это было чудовищно.
Пушечный выстрел заставил всю группу разом подскочить — нелепым нервным прыжком; все они говорили очень громко, потому что всё ещё были полуоглушены грохотом боя, но одиночный выстрел из пушки легко проник во внутреннее ухо, и они вместе крутанулись, словно марионетки, в сторону «Беллоны».
Всё это время она шла под марселями с двумя рифами, чтобы «Лорд Нельсон» не отставал, но теперь люди уже расходились по реям, чтобы отдать рифы, и капитан Дюмануар громко и ясно окликнул их, велев второму капитану поставить все возможные паруса и идти прямо в Ла-Корунью. Он добавил и ещё много другого, чего ни Джек ни Пуллингс не смогли понять, но в целом картина была ясна: их дозорный заметил парус с наветренной стороны; Дюмануар не хотел подвергать столь ценный приз ни малейшему риску и намеревался теперь повернуть на ветер и произвести рекогносцировку, а в зависимости от её результатов — либо приветствовать союзника или нейтрала, либо вступить в бой с врагом, либо, положившись на превосходные мореходные качества «Беллоны», увести незнакомца в сторону.
«Лорд Нельсон», тащивший за собой шлейф тёмно-коричневых водорослей, с постоянной течью (его помпы не останавливались с самого боя) и по-прежнему испытывающий нехватку парусов, рангоута и такелажа, мог развить скорость лишь в четыре узла, даже поставив брамсели, в то время как «Беллона», теперь тройная белая пирамида, пошла своим любимым курсом — в крутой бейдевинд, и спустя десять минут корабли были уже на расстоянии в две мили друг от друга. Джек попросил позволения подняться на марс; капитан Азема не только сказал, что умоляет его передвигаться по кораблю совершенно свободно, но ещё и одолжил ему подзорную трубу Стивена.
— День добрый, — сказал марсовый. Во время сражения Джек здорово врезал ему гандшпугом, но он не затаил обиды. — Это там один из твой фрегат.
— O, oui[52]? — откликнулся Джек, упираясь спиной в мачту. Отдалённый корабль, пойманный в подзорную трубу, враз оказался на несколько миль ближе. Тридцать шесть пушек… нет, тридцать восемь. Красный вымпел. «Наяда»? «Минерва»? Корабль шёл полным ветром при умеренной парусности, когда заметил «Беллону»; тогда появились лисели — на них выбрали шкоты как раз в тот момент, когда Джек как следует навёл на него трубу — и одновременно он изменил курс с намерением приблизиться к приватиру; затем на нём увидели «Лорда Нельсона» и снова поменяли курс, чтобы разобраться, кто это. В это время «Беллона» сменила галс — сменила неловко; у неё ушла целая вечность на то, что она проделывала на глазах Джека за пять минут от «