— Это сулит удачу? — спросил Джек, прислушиваясь. — Знатная примета, я бы сказал. Ну что, теперь пойдём? Наберём хотя бы малый ход, может быть?
Они достигли Аппер-Брук-стрит на пике прилива: фонари, факелы, поток экипажей, ожидавших очереди, чтобы высадить пассажиров у дома номер три, и встречный поток, стремившийся к номеру восемь, где сегодня принимала своих друзей миссис Дарнер; на тротуарах собралась плотная толпа, чтобы глазеть на гостей и отпускать замечания по поводу их нарядов; навязчивые босоногие мальчишки открывали дверцы, запрыгивали на запятки, для забавы ныряли, улюлюкая, между лошадьми, сказочно досаждая тем, у кого и так было тревожно и мрачно на душе. Джек собирался выскочить из экипажа прямо на ступени крыльца, но неспешные толпы болванов, прибывающих пешком или покидающих свои экипажи на углу Гросвенор-сквер, роились подобно летним пчелам у входа и совершенно преграждали путь.
Джек сидел на краешке сиденья, высматривая просвет. Арест за долги был делом обычным, он давно это знал: несколько его приятелей попали в долговую тюрьму, откуда потом писали весьма жалобные воззвания; но с ним лично этого никогда не приключалось, и он толком не знал, как именно всё происходит и что по этому поводу гласит закон. По воскресеньям бояться нечего — это он знал наверняка, и, возможно, в день рождения короля. Он также знал, что нельзя арестовывать пэров, и что некоторые места, как например Савой и Уайтфрерс — законные убежища, и надеялся, что дом лорда Кейта можно тоже причислить к таковым: он вожделённо смотрел на открытую дверь и огни за нею.
— Выходим, господин хороший, — крикнул кучер.
— Осторожно: подножка, ваша честь, — сказал мальчишка, придерживая дверцу.
— Эй ты, шевели задницей, — закричал кучер экипажа, ехавшего сзади. — Ты тут дерево решил сажать, что ли?
Делать было нечего. Джек ступил на тротуар и пристроился рядом со Стивеном в медленно продвигающуюся вперёд вереницу, прикрывая лицо плащом.
— Это император Марокко, — сказала белокурая размалёванная шлюха.
— Нет, это поляк-великан из цирка Эстли.
— Покажи нам личико, душечка.
— Эй, хлыщ, выше голову!
Кто-то предположил, что это иностранец — французская собака или турок, другие — что это Старый Мур или переодетая Мамаша Шиптон[61]. Он отчаянно проталкивался к оcвещённым дверям и, когда кто-то хлопнул ему рукой по плечу, обернулся с яростью, которая доставила зевакам наибольшее удовольствие из всего доселе увиденного — если не считать мисс Рэнкин, что наступила себе на подол и растянулась во весь рост.
— Обри! Джек Обри! — вскричал Дандас, его старый сослуживец Хинидж Дандас. — Я тебя по спине узнал — где угодно тебя узнаю. Как поживаешь? Приболел, похоже? Доктор Мэтьюрин, как поживаете? Вы сюда? И я тоже, ха-ха-ха. Как вы ладите?
Дандас недавно был произведён в пост-капитаны и назначен на тридцатишестипушечный «Франчайз»; он любил весь мир, и его жизнерадостная речь журчала не прерываясь, пока они пробирались по тротуару и поднимались по ступеням в холл.
Собрание имело явный военно-морской дух, но леди Кейт принимала также политиков и дружила с великим множеством интересных людей. Джек оставил Стивена за разговором с джентльменом, открывшим кристаллический бор, и пробрался через обширную гостиную и не столь многолюдную галерею в небольшую комнату со сводчатым потолком, где разместился буфет: вино «Констанция», пирожки, раут-кейки, снова вино. Здесь его и нашла леди Кейт — она подвела к нему крупного человека в небесно-голубом сюртуке с серебряными пуговицами и сказала:
— Джек, дорогой, позволь представить тебе мистера Каннинга. Капитан Обри, королевский флот.
Джеку сразу понравился представленный ему человек, и по ходу обмена общими любезностями это чувство усилилось: он был широкоплеч и хотя не так высок, как Джек, но благодаря манере держать небольшую круглую голову приподнятой и немного откинутой, выставив подбородок вперёд, выглядел более крупным и властным. Он не носил парика, и его волосы — то, что от них осталось — обрамляли короткими тугими завитками блестящую лысину, хотя ему не было ещё и сорока — и он чем-то напоминал какого-то из полноватых и жизнерадостных римских императоров: весёлое, благодушное лицо, но его выражение говорило о немалой скрытой внутренней силе.
«Не хотел бы я иметь врагом такого типа», — подумал Джек, настоятельно рекомендуя «один из этих соблазнительных пирожков» и бокал «Констанции».
Мистер Каннинг был торговцем из Бристоля. Эта новость просто изумила Джека. Он раньше никогда не встречал торговцев вне сферы их деловых интересов. Несколько банкиров и толстосумов — да; но только какие-то они все были хилые и бледные на вид, существа низшего порядка; а на мистера Каннинга смотреть свысока было никак невозможно.
— Я особенно рад чести быть представленным вам, капитан Обри, — сказал тот, быстро проглотив два пирожка. — Потому что я о вас много раз слышал, мне давно известна ваша репутация, и вот только вчера я читал о вас в газете. Я написал вам письмо, чтобы выразить мои чувства по поводу вашего дела с «Какафуэго» тогда, в первом году, и чуть было не отправил — и на самом деле мне следовало так и поступить, сославшись на шапочное знакомство или общих друзей. Но увы, это было бы слишком вольно по отношению к совершенно незнакомому человеку, да и, в конце концов, что такое моя похвала? Просто восторженное бормотание дилетанта.
Польщённый Джек издал бормотание признательности.
— Вы слишком любезны… превосходная команда… испанцу не повезло с позицией.
— Хотя, может быть, и не совсем дилетанта, — продолжал Каннинг. — Я снарядил несколько приватиров в прошлую войну и сам дошёл на одном из них до Горе[62], а на другом — до Бермудских островов, так что какое-то понятие о море у меня имеется. Несравнимое с вашим, конечно же; но я могу хотя бы приблизительно представить, что такое бой.
— Вы служили на флоте, сэр? — спросил Джек.
— Я? Нет, что вы. Я еврей, — ответил Каннинг; было похоже, что вопрос изрядно его позабавил.
— О, — сказал Джек. — А?.. — Он отвернулся, делая вид, что сморкается, заметил в дверях смотрящего на него лорда Мелвилла, поклонился и громко сказал:
— Добрый вечер.
— А с начала этой войны я снарядил семь судов, и восьмое сейчас на стапеле. И это подводит меня, сэр, к теме «Беллоны» из Бордо. Она захватила два моих торговых судна, как только снова была объявлена война, и «Нереиду», мой самый сильный приватир — восемнадцать двенадцатифунтовок — как раз перед тем, как захватила вас вместе с тем индийским судном. Она отличный ходок, не правда ли, сэр?
— Восхитительный, сэр, просто восхитительный. В крутой бейдевинд при лёгком ветре она ушла от «Бланш» как нечего делать; а обезветрив паруса — притворства ради — она всё равно делала шесть узлов на четыре «Бланш», хотя крутой бейдевинд — для «Бланш» самый предпочтительный курс. И она в хороших руках: её капитан — бывший королевский офицер.
— Да. Дюмануар — Дюмануар де Плесси. У меня есть её чертежи, — сказал Каннинг, облокачиваясь на буфет и весь сияя от переполнявшей его жизни и энтузиазма. — И я строю мой восьмой точно по её обводам.
— Боже мой, неужели? — вскричал Джек. Приватиры размером с фрегат были довольно обычным делом во Франции, но по эту сторону Ла-Манша они были неведомы.
— Но только вместо обычных пушек, как у неё, я собираюсь установить двадцатичетырехфунтовые карронады и восемнадцатифунтовые погонные орудия. Как вы думаете, она их потянет?
Джек глубоко задумался.
— Нужно посмотреть чертёж, — сказал он. — Думаю, что потянет, и с запасом; но я бы хотел взглянуть на чертежи.
— Но это детали, — сказал Каннинг, махнув рукой. — Загвоздка в командовании. Понятно, что всё зависит от капитана, и вот здесь-то ваш совет был бы для меня крайне ценен. Что бы я только не отдал за услуги дерзкого, предприимчивого капитана — конечно, он должен быть отличным моряком. Признаю, что приватир — не королевское судно, но я стремлюсь к тому, чтобы у меня царили такие порядки, которых не постыдился бы и королевский офицер — твёрдая дисциплина, размеренность, аккуратность. Только никаких чёрных списков, никакого издевательства и самую малость кошки. Полагаю, вы не слишком уповаете на кошку, сэр?
— Я — нет, — ответил Джек. — Я нахожу, что для бойцов такое не годится.
— Вот именно, бойцов. Это — ещё одно, что я могу предложить: первоклассные бойцы, первоклассные моряки. Большей частью это контрабандисты из западных графств, выросшие в море и готовые на всё: у меня больше добровольцев, чем мест для них — есть возможность выбирать, и те, кого я выберу, последуют за хорошим командиром куда угодно, подчинятся любой разумной дисциплине и будут вести себя как овечки. Хороший матрос с приватира — не разбойник, если над ним хороший капитан. Думаю, я прав, сэр?
— Полагаю, да, сэр, — медленно сказал Джек.
— А чтобы заполучить хорошего командира, я предлагаю пост-капитанское жалование и нормы довольствия как для семидесятичетырехпушечника и гарантирую тысячу в год из призовых денег. Никто из моих капитанов не зарабатывал меньше; а с этим новым судном определённо будет ещё лучше — по тоннажу оно более чем в два раза превзойдёт прочие суда, а команда составит человек двести-триста. И если подумать, сэр, это же частный военный корабль, который не тратит времени на блокаду, доставку депеш и перевозку войск, но занят лишь подрывом коммерции противника, и если подумать, что этот фрегат способен проводить в беспрерывном крейсировании до полугода — что ж, возможности огромны… огромны.
Джек кивнул: да, так оно и есть.
— Но только где мне найти себе командира? — спросил Каннинг.
— А где вы нашли всех прочих?
— Они местные. Превосходны в своём роде, но они возглавляют совсем небольшие команды из родственников, знакомых, людей, с которыми ходили в море раньше. Это же — совершенно другое дело, тут нужен человек другого уровня, другого масштаба. Могу я спросить у вас совета, капитан Обри? Не приходит ли вам на ум какой-нибудь офицер, быть может, ваш бывший сослуживец, или… Я предоставлю ему полную свободу действий и поддержу во всём.