— Если бы вы его видели вчера вечером у леди Кейт, вы бы не стали так беспокоиться. Вообще-то, в деле с тем ост-индским кораблем он потерял остаток уха, но это ничего.
— Его уха! — вскричала София, побелев и встав как вкопанная посреди Конногвардейского плац-парада.
— Вы стоите в луже, дорогая моя. Позвольте вывести вас на сушу. Да, его уха, правого — то есть того, что от него оставалось. Но это ничего. Я его опять пришил; и, как я уже сказал, если бы вы его увидели прошлым вечером, вы были бы совершенно спокойны.
— Какой вы ему хороший друг, доктор Мэтьюрин. Другие его друзья так вам за это признательны.
— Конечно, я пришиваю ему уши время от времени.
— Это, должно быть, промысел Божий, что вы с ним рядом: я боюсь, что он порой весьма бездумно подвергает себя риску.
— Это верно.
— Хотя не думаю, что я смогла бы решиться на встречу с ним. Я была очень нелюбезна, когда мы в последний раз виделись. — Её глаза наполнились слезами. — Быть нелюбезной так скверно; такое не забывается.
Стивен посмотрел на неё с глубокой нежностью: она была милым созданием, милым и несчастным, и лоб её пересекала складка; но он ничего не сказал.
Часы на Вестминстерском аббатстве начали отбивать время, и София воскликнула:
— О, мы ужасно опаздываем! Я обещала маме… она будет беспокоиться. Бежим, скорее.
Он подал ей руку, и они поспешили через парк; Стивен вёл её, потому что глаза её были затуманены слезами и через каждые три шага она оглядывалась назад, на окна Адмиралтейства.
Эти окна большей частью принадлежали официальным апартаментам лордов — членов Комитета Адмиралтейства; те же, за которыми скрывался Джек, располагались на дальнем конце здания и смотрели во двор. Сам он на деле находился в приёмной, где ему в течение его службы довелось провести столько тревожных и томительных часов, и где теперь он с момента аудиенции пробыл достаточно, чтобы насчитать сто двадцать трёх мужчин и двух женщин, прошедших через арку. Здесь же находилось порядочное количество других офицеров; они сменялись по мере того, как тянулся день, но ни один из них не ждал, как он, имея за пазухой похрустывающее назначение и приказы. С точки зрения швейцаров это ожидание было странным и возбуждало их любопытство.
Положение его действительно было нелепым: в одном кармане у него лежал чудесный документ, согласно которому ему поручалось и предписывалось явиться на борт шлюпа его величества «Поликрест», в другом — тощий кошелек, а в нём четырехпенсовик с обрезанным краем и ничего больше; все остальные деньги ушли на традиционные подарки. «Поликрест» означал безопасность, по крайней мере он на это надеялся, а дилижанс в Портсмут отбывал в одиннадцать часов вечера, но Джеку ещё предстояло добраться от Уайтхолла до Ломбард-стрит так, чтобы его не задержали: ему надо было пересечь весь Лондон: подозрительная фигура в мундире. И в любом случае ему сначала надо поговорить со Стивеном, который ждёт его в коттедже. И всё же он не решался покинуть Адмиралтейство: если бы его взяли теперь, он, должно быть, повесился бы просто от ярости, и он уже испытал весьма неприятный приступ страха, когда пересекал холл, выйдя от секретаря, а швейцар сказал ему, что его «спрашивал какой-то мелкий тип в чёрном, в чахлом паричке — назвал по имени».
— Скажите ему, если увидите, пусть отправляется по своим делам, ладно? Том здесь?
— О, нет, сэр. Тома не будет до вечера воскресенья. Подозрительный мелкий тип в чёрном, сэр.
Последние сорок минут Джек следил, как эта худая чёрная смахивающая на законника фигура мечется туда-сюда по проходу на Уайтхолл, заглядывая в останавливающиеся экипажи, даже поднимаясь на подножки. Один раз он заговорил с двумя здоровенными детинами, портшезными носильщиками-ирландцами или помощниками пристава, переодетыми в носильщиков — обычная для них уловка.
Джек сегодня не был в особом почёте у швейцаров: золотом он не сыпал и, по всей видимости, пока не собирался; но они нюхом чуяли, где лежит правда, и не задумываясь встали на его сторону против гражданских властей. Когда один из них принёс нового угля для камина, то вполголоса заметил:
— Этот малый с распухшим ухом так и торчит под аркой, сэр.
«С распухшим ухом» — как счастлив он был бы услышать это раньше! Джек бросился к окну и после пары минут внимательного разглядывания сказал:
— Будьте любезны, попросите его подняться в холл. Я сейчас подойду.
Мистер Скрайвен, тот самый литератор, пересёк внутренний двор; он выглядел постаревшим и усталым, а ухо его напоминало кочан цветной капусты.
— Сэр, — сказал он дрожащим от беспокойства голосом. — Доктор Мэтьюрин велел мне сообщить вам, что на Сизинг-лейн всё прошло хорошо, и он надеется, что вы присоединитесь к нему в «Грейпс», в Савое, если вы никуда не приглашены. Мне следует подать экипаж во двор. Я старался выполнить поручение, сэр… я надеюсь…
— Превосходно. Здорово. Так и поступим, мистер… Заезжайте с ним во двор, и я к вам присоединюсь.
При упоминании Савоя, этой благословенной гавани, подозрения швейцара подтвердились; на лице его расцвела покровительственная улыбка, и он поспешил наружу вместе с мистером Скрайвеном, чтобы найти экипаж, провести его под аркой (в нарушение всех правил) и поставить так близко к ступеням, чтобы Джек смог сесть незамеченным.
— Возможно, вам лучше сесть на пол, на этот плащ, — сказал мистер Скрайвен и, почувствовав явное нежелание собеседника, добавил:
— Мы его прожарили в печи, сэр. А доктор Мэтьюрин был так добр, что сбрил у меня все волосы, потом вымыл кипятком из кухонного котла и одел во всё новое с головы до ног.
— Простите, что я вам так сильно дал в ухо, — сказал Джек, зарывшийся в солому. — Очень болит?
— Вы очень добры, сэр. Я сейчас его не чувствую. Доктор Мэтьюрин любезно смазал его какой-то мазью из аптеки восточной медицины на углу Брутон-стрит, и оно почти утратило чувствительность. Теперь вы можете сесть на сиденье, сэр: мы уже в пределах герцогства.
— Какого герцогства?
— Ланкастерского, сэр. Территория от Сесил-стрит до другой стороны Экзетер Чейндж входит в герцогство, это не Лондон и не Вестминстер, и законы здесь другие, лондонские исковые заявления здесь не действуют; даже церковь тут особая.
— Особая? — переспросил Джек с явным удовлетворением. — Чертовски приятная особенность. Хорошо бы их было побольше. Как вас зовут, сэр?
— Скрайвен, сэр, к вашим услугам. Адам Скрайвен.
— Вы честный малый, мистер Скрайвен. Приехали: вот и «Грейпс». Вы можете заплатить извозчику? Здорово.
— Стивен, — воскликнул он. — Как я рад тебя видеть. У нас есть шанс — живём! У нас есть надежда! Я получил корабль, и если я только смогу добраться до Портсмута, и если он держится на плаву, мы заработаем себе состояние. Вот мои приказы, а вот твои. Ха-ха-ха. У тебя как дела? Надеюсь, ты не получил дурных известий. Ты какой-то меланхоличный.
— Нет-нет, — сказал Стивен, заставляя себя улыбнуться. — Я получил по чеку Мендосы. Всего под двенадцать с половиной процентов, что меня удивило; но чек оплатили. Вот восемьдесят пять гиней, — сказал он, толкая кожаный мешочек через стол.
— Спасибо, Стивен, спасибо, — вскричал Джек, тряся его руку. — Какой дивный звук — так звенит свобода, ха-ха. Я голоден как не знаю кто, умираю с голоду: ничего не ел с самого завтрака.
Он принялся звать хозяйку, которая сообщила ему, что он может получить прекрасную пару уток или же прекрасный кусок холодной осетрины с огурцом, только сегодня утром из Биллингсгейта.
— Давайте начнём с осетрины, а если вы начнёте жарить уток немедленно, они как раз будут готовы, когда мы с ней покончим. Что ты пьёшь, Стивен?
— Холодный джин с водой.
— Господи, что за тоскливое пойло. Давай закажем шампанское: мы же не каждый день получаем корабль, и какой корабль… Сейчас я тебе расскажу.
Он подробно передал Стивену свой разговор с лордом Мелвиллом и джином с водой нарисовал чудной контур корпуса «Поликреста» на столе.
— Это, конечно, та ещё гадость, и вообще понять не могу, как он пережил реформы Старого Джарви. Когда я взглянул на его боковую проекцию, и когда я подумал о фрегате Каннинга, который строится под его присмотром по чертежам «Беллоны» — знаешь, мне стало не по себе на какой-то миг. Но у меня же ещё не было времени рассказать тебе, какое грандиозное предложение он мне сделал. Ты меня извини, я на минутку отвлекусь, напишу ему записку — скажу, что чрезвычайно сожалею, но ввиду служебных дел мне никак невозможно… и так далее: постараюсь изложить это как можно более учтиво, очень вежливо и по-дружески, и передать пенсовой почтой сегодня вечером, потому что в самом деле это было крайне щедрое предложение, и лестное. Мне удивительно понравился Каннинг, надеюсь с ним ещё увидеться. Тебе бы он тоже понравился, Стивен. Полный жизни, умница, сразу вникает в суть, интересуется всем на свете — а ещё воспитанный, деликатный и скромный — совершенный джентльмен; ты б поклялся, что он англичанин. Ты должен с ним познакомиться.
— Это, конечно, прекрасная рекомендация, но я уже знаком с мистером Каннингом.
— Ты его знаешь?
— Мы познакомились сегодня на Брутон-стрит.
Тут Джек вдруг понял, почему это название — «Брутон-стрит» — звучит как-то неприятно для его уха.
— Я навестил Диану Вильерс после того, как гулял в парке с Софи.
Лицо Джека исказилось как от боли.
— Как Софи? — спросил он, глядя в пол.
— Не очень хорошо выглядит. Похудела и несчастна. Но повзрослела: и теперь, мне кажется, она красивее, чем тогда в Сассексе.
Джек откинулся на спинку кресла, ничего не говоря. Появились, позвякивая, тарелки, хлопотливо развернулись скатерть и салфетки, прибыли осетрина и шампанское. Они ели, обмениваясь замечаниями об осетре, этой королевской рыбе — Джек в первый раз его попробовал — довольно безвкусно, такое разочарование. Затем он спросил:
— А как Диана?
— То весела, то вдруг впадает в уныние; но прекра