— Мистер Паркер, занесите этих людей в список экипажа, пожалуйста: Плейс — баковый, Бонден — старшина моей шлюпки.
Спустя пять минут они уже сидели в катере — Бонден у руля, как он, бывало, сидел у руля во многих кровопролитных вылазках Джека на испанский берег. Как ему удалось сохранить свободу в такое время, как он умудрился пробраться через кишащий вербовщиками порт? Спрашивать его самого явно было бесполезно; он бы просто нагромоздил кучу небылиц. Так что, пока они приближались к смутно виднеющемуся входу в гавань, Джек только спросил:
— Как твой племянник? — имея в виду Джорджа Люкока, весьма многообещающего юношу, которого он произвёл в мичманы на «Софи».
— Наш Джордж, сэр? — тихо переспросил Бонден. — Он был на «Йорке».
«Йорк» затонул в Северном море вместе со всей командой.
— И всего-то был обычным матросом: его насильно забрали с вест-индийца.
— Он бы далеко пошёл, — сказал Джек, покачав головой. Он как будто снова увидел этого молодого человека, сияющего от радости — только что стал мичманом — в лучах средиземноморского солнца; и блики на полированной меди секстанта, символа квартердека, когда он замерял высоту полуденного солнца. И ещё он вспомнил, что этот «Йорк» вышел с верфи Хикмана; что были разговоры, будто его отправили в море с тимберсами в таком состоянии, что не нужно было фонарей в трюме: хватало света от гнилого дерева. В любом случае, он был явно не в состоянии выдержать сильный шторм в Северном море, которое стольких женщин сделало вдовами.
Эти мысли одолевали его, пока они петляли между судами, пригибались под канатами, протянувшимися к огромным смутным очертаниям трёхпалубников, пересекали путь бессчётным лодкам, сновавшим туда-сюда; иногда лодочники разражались в их адрес руганью или отпускали остроты — один раз из-за буя донёсся крик «Эй, там, Ошибка плотника!», сопровождённый гомерическим хохотом — это испортило Джеку настроение.
Стивен всю дорогу молчал как рыба, пребывая в какой-то мрачной задумчивости, и настроение Джека немного поднялось, только когда они подошли к причалу — от вида Пуллингса, который стоял на пристани со своими родителями и поразительно хорошенькой девушкой, милым маленьким розовощёким созданием в кружевных митенках, с огромными синими глазами и крайне встревоженным выражением лица. «Забрать бы её к себе домой и держать там как кошечку», — подумал Джек, глядя на неё сверху вниз с большой благосклонностью.
Пуллингс-старший фермерствовал возле Нью-Фореста и привез с собой пару молочных поросят, огромное количество королевской дичи и пирог, для которого пришлось выделить отдельный стол; кабачок же предоставлял черепаховый суп, вино и рыбу. Прочие гости в основном были юными лейтенантами и штурманскими помощниками, и начало празднования было несколько натянутым и куда более отдавало поминками, чем хотелось бы. Мистер Пуллингс-старший держался скованно и, произнеся речь об их признательности капитану Обри за его доброту к их Тому так тихо и невнятно, что Джек уловил едва ли половину, занялся своей бутылкой с убийственным молчаливым усердием. Впрочем, молодые люди все успели проголодаться, поскольку их обеденный час давно прошёл, и огромное количество поглощённой ими еды пробудило к жизни и разговор. Вскоре он превратился в ровное гудение, звучал смех, веселье стало всеобщим, и Джек смог расслабиться и уделить внимание негромкому доверительному рассказу миссис Пуллингс о том, как она переживала, когда Том сбежал на флот «без смены белья, и переодеться ничего не взял, даже свои добротные шерстяные чулки оставил».
— Трюфели! — воскликнул Стивен, погружённый в монументальный пирог — коронное блюдо миссис Пуллингс (начинка: молодые фазаньи курочки без костей, фаршированные трюфелями, в желе из их собственной крови, мадера и телячьи ножки). — Трюфели! Дорогая мадам, где вы отыскали эти роскошные, королевские трюфели?
Он поднял один из них на вилке.
— В начинке, сэр? Мы их называем землянушками; Пуллингс прошёл по краю леса — у нас есть маленький старый боров, который находит их десятками, только пусти его.
Трюфели, сморчки, рядовки, «иудины уши» (совершенно безвредны, если не переедать — тогда возможны небольшие судороги и контрактура шеи на пару дней — чепуха, ничего особенного) заняли Стивена и миссис Пуллингс до того момента, как убрали скатерть, дамы удалились, и портвейн пошёл по кругу. К этому моменту чины уже уравнялись; по крайней мере один молодой человек держался торжественно, величаво и покровительственно, словно адмирал; и в освещаемом свечами винном тумане мучительное беспокойство Джека по поводу того, как «Поликрест» поведёт себя при лёгком порыве ветра с таким рангоутом, о его балласте, дифференте, конструкции, команде, припасах куда-то пропало, и Джек теперь как будто снова стал тем жизнерадостным лейтенантом, каким был не так уж давно.
Они выпили за короля, за Первого Лорда («Да благословит его Господь, о, да благословит его Господь», — воскликнул Пуллингс), лорда Нельсона — с девятикратным ура, за жён и возлюбленных, за мисс Чабб (розовое дитя) и прочих юных леди, затем отнесли Пуллингса-старшего в постель и теперь пели:
Мы грянем, как всякий британский моряк настоящий,
Что в море солёном безбрежном скитаться привык,
Пока не промерит глубины у Англии старой,
От Уэссана до Салли как раз будет тридцать пять лиг.
В дрейф мы легли, когда дуло с зюйд-веста, ребята,
В дрейф мы легли, чтоб промерить точней глубину,
После грот-марсель наполнили ветром, ребята,
И вверх по Каналу по ветру направили курс.
Мы грянем, как всякий...
Все горланили так громко, что только Стивен заметил, как приоткрылась дверь — ровно настолько, чтобы в неё просунулось озирающееся лицо Скрайвена. Стивен положил руку на локоть Джека с целью привлечь его внимание, но остальные продолжали голосить, когда дверь распахнулась и судебные приставы ринулись в комнату.
— Пуллингс, держи эту тварь с жезлом, — закричал Стивен, швыряя стул им под ноги и обхватив Сломанный Нос поперёк туловища.
Джек метнулся к окну, дёрнул вверх раму, взлетел на подоконник и застыл там, в то время как приставы беспорядочно боролись и с забавной серьёзностью тянулись своими жезлами, чтобы его коснуться, не обращая внимания на руки, охватившие их плечи, пояса или колени. Они были сильные, целеустремлённые парни, награда за поимку была высока, и вся куча-мала медленно продвигалась к окну — прикосновение к объекту ловли считалось законным арестом.
Прыжок на улицу — и он бы ушёл; но главный пристав тоже был не дурак: он выставил шайку и снаружи, и они нетерпеливо посматривали на него, призывая: «Прыгайте, сэр, мы вас подхватим — тут всего один этаж». Уцепившись за раму, он высунулся наружу и вгляделся туда, где переулок уходил к берегу — было видно блеск воды — в сторону места, где по идее гребцы катера должны были пить пиво Пуллингса, посланное им вместе со вторым молочным поросёнком; ведь, конечно, на Бондена можно положиться? Он набрал полную грудь воздуха и заорал «Поликрест!» — так, что крик эхом отдался со стороны Портсмута и разом пресёк негромкую болтовню в катере.
— «Поликрест!!»
— Сэр? — донёсся из сырой темноты голос Бондена.
— Гоните к кабачку, слышишь? Вверх по переулку. И упоры для ног захватите.
— Есть, сэр.
Через миг катер был пуст. Длинные деревянные упоры для ног гребцов означали драку. Капитан, очевидно, пытался кого-то завербовать насильно, и они — сами когда-то так же завербованные — не собирались пропустить забаву.
Топот бегущих ног в конце переулка, ближе, ближе; позади — колеблющаяся толпа, треск стульев, проклятия, бой с переменным успехом.
— Сюда, сюда, прямо под окном, — кричал Джек, и вот наконец они подбежали, взмокшие и запыхавшиеся, и задрали головы.
— Встаньте в круг. Поберегись!
Он спрыгнул, вскочил на ноги и крикнул:
— В шлюпку! Ну, дружно, дружно!
Сперва компания на улице отступила, но после того, как из дверей кабачка выскочил со своими людьми главный пристав, крича: «Именем закона! Дорогу, именем закона!» — они снова ввязались в бой, и узкий переулок наполнился звуками глухих ударов, рычанием и треском дерева об дерево. Матросы, окружив Джека, быстро продвигались в сторону моря.
— Именем закона! — снова закричал главный пристав, отчаянно пытаясь пробиться сквозь строй матросов. «... твой закон» — заорали моряки, а Бонден, сцепившись с приставом, вырвал у него жезл и швырнул вниз по улице, прямо в воду, и сказал:
— Ну вот, ты остался без должности, приятель. Поберегись, а то врежу. Поберегись, дурилка, а то пожалеешь.
Его противник зарычал, выхватил кинжал и бросился на Джека.
— Шустрый, да? — сказал Бонден, обрушивая шлюпочный упор на его голову. Тот свалился в грязь, и его тут же потоптали Пуллингс и компания, выбежавшая из дверей кабачка. К этому моменту ряды нападавших дрогнули и они оставили поле боя, выкрикивая, что сейчас вернутся и приведут с собой охрану порта и военных, и оставив двоих лежать на земле.
— Мистер Пуллингс, забирайте с собой этих, будьте так любезны, — крикнул Джек из шлюпки. — И того парня из лужи. Ещё двое? Блеск. Все на борту? Где доктор? Позовите доктора! …Ах, ты здесь. Отчаливаем. Ходу! Веселей! Отличный матрос из него получится, это как пить дать, — добавил он в сторону. — Как только он у нас немного пообвыкнется — бульдог, а не человек.
В две склянки утренней вахты «Поликрест» тихо скользил по холодному серому морю сквозь холодный серый воздух: в полночь ветер отклонился от юга немного к востоку, и чтобы не терять ни минуты (в это время года встречный ветер в Ла-Манше мог задержать корабль на несколько недель), Джек приказал сниматься с якоря, хотя был прилив. Дул слабый бриз — недостаточный, чтобы разогнать туман или поднять волну сильнее той ряби, что морщила теперь ровные, масляные, длинные волны, и «Поликрест» мог бы нести больше парусов — однако он шёл почти под одними марселями, призраком скользя в тумане, и вода шептала что-то у борта.