м.
— Благодарю вас, мистер… — сказал Джек. — Не помню вашего имени.
— Парслоу, сэр, если вам будет угодно.
Конечно. Протеже члена Комитета Адмиралтейства и сын вдовы морского офицера.
— Что это у вас с лицом, сэр? — спросил он, глядя на облепленный корпией зияющий красный порез, что шёл по гладкой округлой щеке юнца от уха до подбородка.
— Я брился, сэр, — сказал Парслоу с плохо скрытой гордостью. — Брился, и тут накатила большая-пребольшая волна.
— Пусть на это посмотрит доктор, и передайте ему, вместе с моим поклоном, что я был бы рад, если бы он выпил со мной чаю. Почему на вас парадная форма?
— Говорят, я должен быть примером для людей, сэр — первый день в море.
— Очень пристойно. Но я бы на вашем месте надел что-нибудь более по погоде. Скажите, а за ключом от кильсона вас тоже посылали?
— Да, сэр; и я его везде искал. Бонден сказал мне, что он, должно быть, у дочери главного канонира[78], но когда я спросил мистера Рольфа, он мне сказал — очень жаль, мол, но он не женат.
— Ясно. У вас есть штормовое обмундирование?
— Ну, сэр, у меня много чего есть в моем сундучке, морском сундучке — всё, что, как торговец сказал маме, мне понадобится в море. И ещё отцова зюйдвестка.
— Мистер Баббингтон скажет вам, что лучше надеть. Передайте ему, что это я велел ему показать вам, что лучше надеть, — добавил он, вспомнив грубый характер Баббингтона. — И не вытирайте нос рукавом, мистер Парслоу, это неприлично.
— Да, сэр. Прошу прощения, сэр.
— Ну, идите, — сказал Джек с некоторым раздражением. — Я им что — мамка, чёрт бы их побрал? — спросил он, обращаясь к своему бушлату.
На палубе его встретил дождь с мокрым снегом. Ветер очень посвежел, разогнал туман, и стало видно низкое небо — свинцово-серое, почти чёрное над восточным горизонтом; короткие рваные волны неслись против течения, и хотя «Поликрест» неплохо держал курс, он порядком начал набирать воду, и вполне умеренная парусность начала заваливать его вперёд, как если бы были поставлены брамсели. Судно было валким, точно как он и опасался, и к тому ж ещё и «мокрым». Штурвал держали два человека, и из того, как они вцепились в спицы, было ясно, что им приходится прилагать массу усилий, чтобы не дать кораблю рыскнуть к ветру.
Он изучил курсовую доску, прикинул местоположение, добавив утроенный снос под ветер, и решил повернуть через фордевинд через полчаса, когда на палубе будут обе вахты. Места было порядочно, и не было нужды зря выматывать тех немногих настоящих моряков, что имелись на борту: с таким небом — изменчивым, угрожающим, чертовски неприятным — их могла ожидать тяжёлая ночь. И вскоре придётся спускать брам-стеньги на палубу.
— Мистер Паркер, — сказал он. — Будьте любезны: возьмём ещё риф на фор-марселе.
Свисток боцмана, топот по палубе, приказы Паркера через трубу:
— Трави фал — на брасы — мистер Мэллок, расшевелите-ка этих, на брасах.
Реи повернулись, парус обезветрило, «Поликрест» выпрямился и одновременно так резко рыскнул, что человек за штурвалом буквально повис на спицах, чтобы не дать парусам обстениться.
— На рей — поживей там — эй, на наветренном ноке, вы заснули, сэр? Вы собираетесь проводить штык-болт? Чёрт бы тебя побрал, ты будешь сворачивать парусину или нет? Мистер Россалл, запишите его имя. Долой с рея.
Джек, слушая весь этот ор, наблюдал за людьми наверху. Тот, которого подгоняли, был молодой Хейнс, с «Лорда Морнингтона» — он знал своё дело и мог бы стать неплохим фор-марсовым старшиной. Он увидел, как тот поскользнулся, пробираясь обратно к мачте — на пертах нужно сделать мусинги.
— Последнего, кто сойдёт с рея, отправьте на корму, — крикнул первый лейтенант, красный от крика. — Мистер Мэллок, поддайте ему там.
Опять эта старая глупость — последний сходящий с рея был первым, кто поднялся на него и добрался до нока. Это была тяжёлая работа — не могла не быть таковой, но не было нужды делать её ещё тяжелее, отбивая всякую охоту у усердных матросов. Людям предстояло много работы — было глупо растрачивать их силы, устраивая соревнования. И в то же время было легче лёгкого снискать дешёвую популярность, отчитав офицера на людях — легко, но в долгосрочной перспективе гибельно.
— Парус! — крикнул дозорный.
— Где?
— Прямо за кормой, сэр.
Он вскоре стал различим в тёмной пелене мокрого снега — фрегат, корпус полностью виден, он шёл тем же галсом, что и «Поликрест», и быстро нагонял его. Француз или англичанин? Они были не так уж далеко от Шербура.
— Дайте условный сигнал, — сказал Джек. — Мистер Паркер, вашу трубу, пожалуйста.
Он поймал фрегат в серый кружок объектива, балансируя, чтобы не терять его из-за качки и рывков шлюпа, и, когда выстрелила пушка с наветренной стороны «Поликреста», увидел изогнувшийся по ветру бело-синий вымпел и дымок ответного выстрела.
— Поднимите наш номер, — сказал он, расслабившись. Он отдал приказы насчёт мусингов на пертах, предложил мистеру Паркеру высказать предположения насчёт фрегата, отправил Хейнса на бак и устроился, чтобы спокойно понаблюдать.
— Их трое, сэр, — сказал Паркер. — И я думаю, что первый — это «Аметист».
Трое их и было, и шли они один за другим.
— Это «Аметист», сэр, — сказал сигнальный мичман, запихивая свою книгу за пазуху. Суда шли в кильватерной струе «Поликреста», тем же самым курсом. Но из-за сноса «Поликреста» под ветер очень скоро Джек наблюдал их уже не прямо за собой, а под углом, который уменьшался с прямо-таки угрожающей скоростью, так что минут через пять первое из судов было уже у них с наветренной раковины. Они уже спустили брам-стеньги, но всё ещё несли незарифленные марсели: их полные, опытные команды могли взять рифы в мгновение ока. Первое судно и впрямь было «Аметистом», второе он не мог пока распознать — возможно, «Минерва», третий был «Франчайз», под командованием его старого друга пост-капитана Хиниджа Дандаса, чудесный тридцатишестипушечный фрегат французской постройки; Дандас стал лейтенантом на пять лет позже, коммандером — на тринадцать месяцев; Джек постоянно изводил его в мичманской берлоге «Старины Железнобокого»[79] и не прочь был сделать это снова. Вот и он: привстал на щеку лафета квартердечной карронады, расплылся от радости и машет шляпой. Джек тоже поднял шляпу, и ветер тут же принялся за его светло-соломенные волосы, растрепал их из-под ленты на затылке и погнал в сторону северо-запада. Как бы в ответ к ноку бизань-гафеля «Франчайза» поднялись сигнальные флажки.
— Побуквенное, сэр, — сказал мичман, вглядевшись. П, С… ах, да — Псалом. Псалом 147,10[80].
— Подтвердите, — отозвался Джек, небольшой знаток Библии.
С «Аметиста» выстрелили два раза из пушек, и фрегаты один за другим легли на другой галс, двигаясь словно модели на куске стекла: они выполнили поворот точно на одном и том же месте, друг за другом, словно были связаны. Превосходно выполненный манёвр, особенно при встречном волнении и таком ветре, результат не одного года выучки; команда — единое целое; офицеры, знающие свои корабли.
Он покачал головой, глядя вслед фрегатам, которые постепенно таяли в темноте. Пробили восемь склянок.
— Мистер Паркер, — сказал он. — Давайте спустим брам-стеньги на палубу, а затем повернём через фордевинд.
К тому времени, как стеньги будут спущены, рядом не останется друзей, которые будут глумиться над ним издали.
— Прошу прощения, сэр? — спросил Паркер, беспокойно дёрнув головой.
Джек повторил приказ и отступил к борту, предоставив первому лейтенанту распоряжаться ходом работы.
Глядя в кильватерный след «Поликреста», чтобы оценить снос, он заметил небольшую тёмную птицу, что трепетала крыльями над самой водой, свесив ноги; она исчезла за левой раковиной, и когда он стал пересекать палубу, чтобы удостовериться, что ему не показалось, то споткнулся обо что-то мягкое, высотой ему по колено и похожее на моллюска на скале. Это оказался малыш Парслоу в своей зюйдвестке.
— А, мистер Парслоу, — сказал он, поднимая его. — Вижу, теперь вы оснащены как надо. Так будет лучше. Бегите вниз к доктору и скажите ему, что если он желает посмотреть на буревестника, ему стоит подняться на палубу.
Это был не просто буревестник, а его более редкий родственник, желтоногий буревестник — такой редкий, что Стивен даже не смог его сперва распознать, пока он не мелькнул над волной настолько близко, что стали видны жёлтые лапки.
«Если редкость этой птицы прямо пропорциональна силе предвещаемого им шторма, то нас ждёт фантастический ураган, — размышлял он, внимательно разглядывая буревестника. — Говорить об этом я не буду.»
Пугающий треск спереди: фор-брам-стеньга оказалась на палубе быстрее, чем на самом вымуштрованном фрегате, слегка оглушив мистера Паркера и заставив Джека отпрыгнуть в сторону в манере, более присущей буревестнику, нежели моряку. В течение ночи ветер отходил, пока с силой не задул с севера; таким он и остался — то северо-восточный, то северный или северо-западный, не позволяя поставить ничего, кроме наглухо зарифленных марселей, и продолжалось это девять дней — дождь, снег, высокие рваные волны и постоянная борьба за жизнь — девять дней, в течение которых Джек редко покидал палубу, а юный Парслоу ни разу не переоделся; девять дней попыток удержаться носом к волне, дрейфа под штормовыми парусами и дрейфа под голым рангоутом, и ни луча солнца, ни малейшего представления о местоположении в пределах пятидесяти миль. А когда сильный юго-западный ветер позволил наконец оценить величину сноса, оказалось, что они находятся там, откуда начали.
В самом начале бури внезапным порывом «Поликрест» почти положило набок, и застигнутого врасплох первого лейтенанта швырнуло в главный люк; он повредил плечо и всю бурю провёл внизу, в своей койке, на которую то и дело лилась вода, страдая от сильной боли. Джеку теоретически было его жаль (хотя и казалось справедливым, что тот, кто любит причинять страдания, должен и сам получить свою долю), но он был очень даже рад отсутствию Паркера на палубе — тот был бы совершенно неспособен справиться с подобной ситуацией. Он был добросовестен, выполнял свои обязанности так, как понимал их — но он был не моряк.