Такого Джека Обри тот ещё не видел: жёсткий, холодный, словно стал ещё шире в плечах, а за плечами — сотни лет традиций флота, неколебимое убеждение в своей правоте.
— Доброе утро, доктор Мэтьюрин, — сказал он. — Между вами и мистером Паркером случилось недоразумение. Вы не знали, что кляп — это принятое на флоте наказание. Без сомнения, вы расценили его как грубое развлечение.
— Я расценил его как предельную жестокость. Зубы Эдвардса в плачевном состоянии — я его осматривал — и этот железный штырь раскрошил ему два моляра. Я сразу вынул его, и…
— Вы вынули его по медицинским показаниям. Стало быть, вы не знали, что это — узаконенное наказание, производимое по приказу офицера. Вы ничего не знали о причине наказания?
— Нет, сэр.
— Вы неправильно поступили, сэр: вы действовали не подумав. И, разволновавшись, в запале, вы резко говорили с мистером Паркером. Вы должны принести ему извинения по поводу возникшего недоразумения.
— Мистер Паркер, — сказал Стивен. — Я сожалею по поводу возникшего недоразумения. Прошу прощения за те замечания, которым мы с вами обменялись; и если вы того желаете, я повторю мои извинения на квартердеке, перед теми, кто был свидетелем нашей ссоры.
Паркер покраснел, он выглядел напряжённым и стеснённым; правая его рука, необходимая для скрепления подобных заявлений, была на перевязи. Он поклонился и пробормотал что-то вроде «совершенно удовлетворён — более чем — со своей стороны также сожалеет о тех резких словах, которые у него, возможно, вырвались по ходу разговора».
Наступила пауза.
— Я вас больше не задерживаю, джентльмены, — холодно сказал Джек. — Мистер Паркер, вахта правого борта упражняется в пушечной стрельбе, а левого — во взятии рифов на марселях. Мистер Пуллингс займется со стрелками из мушкетов. Что это, чёрт возьми, за шум? Хэллоус, — стоявшему на часах за дверью, — что там происходит?
— Прошу прощения, сэр, — сказал солдат, — это капитанский стюард и стюард констапельской дерутся из-за кофейника.
— Чёрт бы их подрал, — закричал Джек. — Я им сейчас всыплю, они у меня попляшут. И ведь оба старые моряки, чтоб им. Мистер Паркер, давайте наконец наведём на шлюпе хоть какой-то порядок.
— Джек, Джек, — сказал Стивен, когда зажгли лампу, — я боюсь, что причиняю тебе неприятности. Я думаю, мне лучше уложить вещи и сойти на берег.
— Нет уж, милый мой, не говори так, — устало сказал Джек. — Это объяснение с Паркером должно было состояться. Я надеялся его избежать, но он не захотел меня понять; и я очень рад, что всё закончилось.
— И всё же, я думаю, мне лучше сойти.
— И оставить пациентов?
— Корабельных хирургов — на пенни десяток.
— А друзей?
— Ну в самом деле, Джек, тебе будет лучше без меня. Я не гожусь для морской службы. Ты же лучше меня знаешь, что разлад среди офицеров тебе совершенно ни к чему, а я не хочу больше быть свидетелем подобной жестокости или хоть как-то участвовать в ней.
— У нас суровая служба, я признаю это. Но на суше ты встретишь не меньше жестокости.
— Но там я к ней непричастен.
— Но ты же не возмущался так, когда кого-нибудь пороли на «Софи»?
— Нет. Мир в целом, а особенно мир флота вполне допускает телесные наказания. Всё дело в этих издевательствах, унижениях, избиениях, запугивании, в этих причудливых мучениях — привязывании крестом, кляпе, во всей этой атмосфере постоянного подавления. Мне надо было раньше поговорить с тобой. Но это — деликатный предмет, это — между нами.
— Я знаю. Это, чёрт… Когда только получаешь корабль, необходимо достаточно жёстко управлять такой сырой, не сработавшейся, невосприимчивой командой, как у нас (ты знаешь, у нас есть просто безнадёжные случаи), чтобы добиться сноровки и повиновения; но это зашло слишком далеко. Паркер и боцман — они, в общем, не такие уж плохие ребята, — я не дал им ясно понять с самого начала, чего я жду от них, это моё упущение. Такого больше не повторится.
— Ты должен меня извинить, мой дорогой. Эти люди просто разбухли от своей власти, они психически нездоровы, мне надо сойти на берег.
— Нет, ты не сойдёшь на берег, — сказал Джек, улыбаясь.
— Нет, сойду.
— А ты знаешь, дорогой мой Стивен, что ты не можешь уходить-приходить, когда тебе заблагорассудится? — сказал Джек, откидываясь на спинку креста и глядя на Стивена со спокойным торжеством. — Ты, должно быть, не подозреваешь, что находишься под действием законов военного времени? Что, если покинешь судно без моего позволения, я буду вынужден поставить против твоего имени букву Д — дезертир, после чего тебя найдут, задержат, доставят обратно в кандалах и весьма сурово накажут? Как тебе понравится, если тебя прогонят сквозь строй флота, а? Ты даже не имеешь представления о полномочиях, которыми обладает капитан военного корабля. Он просто разбух от власти, можешь так сказать.
— Я не должен сходить на берег?
— Нет, конечно, не должен, и покончим на этом. А что должен — так это расстелить постель и лечь в неё[81].
Он замолчал, с ощущением, что шутка его не совсем удалась, и вообще не надо было этого говорить.
— Слушай, я тебе лучше расскажу про разговор с этим недоноском Хартом…
— Если, насколько я тебя понимаю, мы собираемся провести здесь некоторое время, то ты, я думаю, не будешь возражать против отпуска для меня на несколько дней. Помимо всего прочего, я должен отвезти нашего умалишённого и человека со сложным переломом бедра на берег: госпиталь в Дувре находится на незначительном расстоянии, это самый подходящий порт.
— Конечно, — воскликнул Джек, — если ты дашь мне слово не сбегать, чтоб мне не пришлось гнаться за тобой через всю страну с отрядом navitatum[82]. Конечно. В любое время, когда скажешь.
— А когда я сойду на берег, — сказал Стивен со значением, — я поеду в Мейпс.
ГЛАВА 8
— Джентльмен к мисс Уильямс, — сказала служанка.
— Кто это, Пегги? — воскликнула Сесилия.
— Доктор Мэтьюрин, мисс.
— Я уже иду, — сказала София, бросая в угол шитьё, а в зеркало — рассеянный взгляд.
— Это, должно быть, ко мне, — сказала Сесилия. — Доктор Мэтьюрин — мой поклонник.
— О Сисси, что ты говоришь, — ответила София, бросаясь вниз по лестнице.
— У тебя уже есть один, даже два, — шепнула Сесилия, перехватывая её в коридоре. — Ну, не трое же! Ах, как это несправедливо, — прошипела она, пока дверь малой гостиной закрывалась за полной самообладания Софией.
— Какое счастье вас видеть, — сказали они в один голос с таким радостным видом, что сторонний наблюдатель поклялся бы, что они любовники, или между ними по меньшей мере есть какие-то особые отношения.
— Мама будет разочарована, что вы её не застали, — сказала София. — Она поехала с Фрэнки в город, ей надо подпилить зубы, бедняжке.
— Надеюсь, миссис Уильямс в добром здравии, и мисс Сесилия? Как миссис Вильерс?
— Дианы здесь нет, но все остальные здесь и у них всё хорошо, благодарю вас. Как вы поживаете, и как капитан Обри?
— Прекрасно, прекрасно, спасибо, моя дорогая. То есть, это у меня всё прекрасно, бедного Джека малость треплет с этим его новым кораблём и командой, состоящей из криворуких воришек, набранных по всем тюрьмам королевства.
— О, — воскликнула София, сжав руки. — Я уверена, что он слишком много трудится. Пожалуйста, скажите ему, чтобы не работал так тяжело, доктор Мэтьюрин. Он вас послушает — я иногда думаю, что вы единственный человек на свете, кого он слушает. Но, конечно, команда любит его? Я помню, как эти милые матросы в Мэлбери бежали исполнять, что он им ни скажет, и с такой радостью; и он всегда был так добр к ним — никогда не грубил и не кричал, как некоторые люди ведут себя со слугами.
— Полагаю, они его полюбят, когда оценят его достоинства, — сказал Стивен. — Но пока что у нас раздрай. Хотя у нас четыре человека с «Софи» — его шлюпочный старшина явился добровольцем — они, конечно, очень кстати.
— И, конечно, они последуют за ним на край света, — сказала София. — Такие милые люди, я так и вижу их, с этими их косицами и в башмаках с пряжками. Но скажите же мне, неужели «Поликрест» и в самом деле такой… Адмирал Хэддок говорил, что этот корабль никогда не поплывет, но адмирал любит нас пугать, это так дурно с его стороны. И он сказал ещё — и так пренебрежительно, с усмешкой — что у него два грот-марса-рея. Он меня просто выводит из себя. Не то чтобы он намеренно нас пугает, но ведь нельзя же вот так легкомысленно говорить о таких серьёзных вещах! и что судно непременно пойдёт ко дну! Это ведь неправда, доктор Мэтьюрин? И уж конечно, два грот-марса-рея лучше, чем один?
— Я не моряк, как вам известно, дорогая, но я бы тоже хотел так думать. Впрочем, это странное судно, строившееся под определённую задачу, и у него есть привычка пятиться назад, когда надо, чтобы оно шло вперёд. На других кораблях находят, что это забавно, но наших офицеров и матросов это не радует. Что же до того, что оно не может плавать — тут я вас успокою. Мы попали в девятидневный шторм, который унёс нас ко входу в Ла-Манш, в бушующее море, набрали воды, потеряли часть рангоута и такелажа, но судно выдержало. Думаю, что за всё это время Джек провел не более трёх часов внизу; я видел, как он, привязавшись к битенгам, по пояс в воде, приказывал рулевому одерживать, когда накатывали волны, и, поймав мой взгляд, крикнул мне: «Корабль ещё поживёт». Так что вы можете быть спокойны.
— О мой дорогой, — тихо сказала София. — По крайней мере, я надеюсь, что питается-то он хорошо, чтобы поддерживать силы?
— О нет, — с глубоким удовлетворением сказал Стивен. — Очень рад вам сообщить, что ест он не очень хорошо. Я ему сто раз говорил, когда у него в поварах был Луи Дюран, что он копает себе могилу собственными зубами: он ел куда больше, чем нужно, да по три раза в день. Теперь у него нет повара, он довольствуется нашим обычным рационом, и для него это гораздо лучше — он уже потерял по меньшей мере два стоуна. Теперь он, как вы знаете, беден и не может себе позволить травить себя и портить фигуру; правда, гостей он теперь тоже не может травить, и это его очень огорчает. Он больше не даёт обеды. Но вы, моя милая, как у вас дела? Мне кажется, что вы более нуждаетесь в заботе, нежели наш бравый моряк.